Ответы попробуем найти в театре-студии «Театр пилигримов», который второй
раз обращается к «Запискам сумасшедшего», преследуя цель разобраться,
почему и как приходят нормальные люди к сумасшествию. Проблема страстей
и неосуществимых желаний человека стара как мир и повторяется с упорством,
свойственным все тому же человеку.

Откровенно говоря, первый спектакль, в главной роли которого выступал
секретарь партии дураков Олег Ермолович, попросту Петрович, мне
показался не совсем художественным. Это примерно то
же, если бы пьяный артист вышел
играть на сцену пьяного. Согласитесь, зрелище малоприятное.

«Песнь Поприщина» — это название второго спектакля — прозвучала целостно и
гармонично. В ней все поставлено на свои места: актер и музыканты играют,
солисты и хор поют. Есть в спектакле и убедительная режиссура,
осуществленная Владимиром Дрожжиным. По-прежнему автором идеи и
музыкальных образов остается Владимир Соколов. Это ему не дают покоя
«Записки сумасшедшего», это он связывает желания человека к
неосуществимому с фетишем, сравнимым с помешательством. Не обязательно в
таком случае попадать в дом печали, можно просто стать городским
сумасшедшим.

Идея проста, если обсуждать ее со стороны, быть здравомыслящим
наблюдателем душевных мук и метаний маленького человека, которому до
болезненного, обморочного состояния хочется прорваться наверх, жениться на
дочери своего начальника и вообще быть значимой фигурой не только для себя,
но и для всего общества. Это неврастеническое состояние человека, описанное
великим Гоголем и сыгранное в спектакле Константином Ромадиным.

В «Песне Поприщина» герой назван Его Величеством, ему не положено быть
«маленьким», он сразу «велик». Актер пластичен, хорошо владеет мимикой,
поэтому во всех подробностях видно, что происходит с внутренним миром его
героя. Например, он часто представляет себя всадником на Пегасе. Кресло для
него становится небесным конем, а пишущее перо — крыльями. Ромадин то
гарцует на нем, то полулежит, заняв странную, извивающуюся позу. Вообще вся
пластика актера — это странный танец Его Величества, решившего не только
рассказать, но и показать, что происходит с человеком, замкнувшимся на
собственном «я». Лицо его тоже отражает не муки «творчества» (все-таки он
ведет дневник), оно искажено гордыней и уничижением. Глаза, смотрящие в
зрительный зал, кажутся пустыми, пропускающими мимо все живое.
Многие театры, обращаясь к «Запискам сумасшедшего», ставят моноспектакли,
потому что в повести герой только один. Остальные действующие лица повести
«живут» в его дневнике и проявляются через отношение к ним героя. В
«Театре пилигримов», в котором основным действующим лицом была и
остается музыка, на сцене много персонажей, жанр определен как «концерт для
Его Величества, хора, солистов и двух гитар…». Как они сосуществуют?

Без прямого общения, без взаимодействия, обязательного для драматического
спектакля, в сольных партиях, хоре, превращенном на сцене в дьяволиаду,
которая и сводит с ума бедного Поприщина. Соколов соединил популярные
романсы великих композиторов с музыкой собственного сочинения —
экспрессивной, полной драматических конфликтов и красивых мелодий.
Конфликт, в котором существует герой на сцене, провоцируется этой музыкой
и в то же время пытается его успокоить.

Режиссер Владимир Дрожжин в соответствии с музыкальными образами
выстраивает и видеоряд спектакля. Он динамичен (насколько это
возможно на крохотной сцене театра), точен в оценках персонажей. Есть в нем
эпизод «любования» героя своим директором, который выходит на сцену,
исполняя романс из репертуара Шаляпина. В поведенческом проявлении герой
смешон, жалок, льстив, потому что заснул, а бедный Поприщин,
любуясь им, говорит о красоте глаз. Гротескно построен эпизод «собачек», у
которых герой мечтает узнать, что о нем думают в начальственном доме:
«директор» лает басом, а его «близкие» подтявкивают.

В спектакле, музыкальный ряд которого усилен микрофонным звучанием,
вдруг наступает тишина. В зрительном зале включается свет. Ромадин
оставляет микрофон и обыденным голосом, с тарелкой супа в руках говорит,
что он думает о женщинах, которые замуж выходят обязательно за черта.
«Черт» стоит на сцене, являя собой демонический образ героя-любовника. Эта
сцена контрастирующая, служащая доминантой всего действия спектакля.
Жаль, что заявленный прием применяется в нем один раз. Контраст громкого и
тихого звучания мог бы усилить конфликтный смысл всего действия. Он
смог бы стоять не в ряду остальных, а выделить абсолютно современную
фразу: «Говорят, мозг в голове. Нет, он приносится ветром со стороны
Каспийского моря». Написано будто про нас, про всю Россию, заимствующую
свои мозги на протяжении всего ХХ века у теоретиков коммунизма, у кого
угодно, но только не живущую своим умом.

Абсурд, заложенный в действие спектакля, усиливается. Вот герой
«коронуется» и окончательно сходит с ума, увидев «директора» одетым
санитаром, а свою возлюбленную в объятиях черта. Эти объятия интересно
построены, он и она прижимаются спинами друг к другу, сомкнувшись руками.
В этой истории все наоборот, Господи, прости…

Финал. В темноте раздается голос мальчика, просящего милосердия к собачке и
самому себе, включается свет. Участники спектакля поют молитву, в которой,
обращаясь к Богородице, тоже взывают к милосердию…

P.S. В начале спектакля Владимир Соколов говорил, что предназначен он детям,
и хотелось, чтобы ученики не только по школьной программе, но и в театре
знакомились с Гоголем. Хочется с ним поспорить. Этот спектакль не для
детского ума, пусть они живут счастливо в своем детстве, не думают о том, как
и почему человека можно свести с ума. Скорее, он для молодых людей и для
нас, взрослых, с окрепшей психикой и твердой верой в то, что не только Бог
должен спасать людей, люди сами должны заботиться о себя, спасать свои души
от скверны. От нашей жизни, про которую одна писательница сказала: «Одни
еще не умерли с голода, другие еще не обожрались». Иначе все мы, как герой
Николая Васильевича в своем дневнике, вместо положенного ноября, будем
писать обря, а потом просто бря. «Не дай нам Бог сойти с ума, уж лучше посох
и сума…»

Впрочем, что мы все о проблемах, они проходящие, непреходящим было и
остается искусство. Театр пилигримов доказывает это своим спектаклем.