Коллеги меня поймут, если признаюсь в том, что каждый урок
для меня — поединок с пошлостью масскульта за души своих
учеников. Вот сейчас прозвенит звонок, я войду в класс, и мы
вместе начнем новую тему: «Серебряный век русской
поэзии».

В который раз готовлюсь к урокам, а страх,
неуверенность побороть до конца не могу.
Всматриваюсь в юные лица: ну что им, нынешним
семнадцатилетним, свободно разгуливающим по
Интернету, облучаемым жесткой, агрессивной рекламой и
почти наверняка утратившим вкус к родному Слову,
«серебряный век» с его утонченностью, искренностью,
исповедальностью? Да и сама поэзия — зачем им?

Вслушиваюсь в равнодушную вежливую тишину класса,
барьером стоящую между нами, и думаю: преодолею ли,
достучусь ли до них, разбужу ли интерес к тому, что
давно отзвучало, но так и не подчинилось времени?

Так и есть: беседа не получается; просто слушают
терпеливо, что-то записывая в тетрадях. Живого
отклика не чувствую и думаю с горечью: может,
сделать вид, что не замечаю их равнодушия? Казенно
«пройду» всех поэтов, «предусмотренных» программой,
и точка. Им все равно не понять ни строгую
монументальность Брюсова, ни музыкальность
Бальмонта, ни простоту и изящество Гиппиус…

Давно заметила парадокс: чем тщательнее готовишься к
уроку, отбираешь формы и методы, тем ниже
«коэффициент» его полезного действия. Когда речь
идет о литературе и о поэзии в частности. Может
быть, потому, что урок поэзии сродни самой поэзии по
интуиции, вдохновению. Разве не бывает, что такие уроки
меняют жизнь человека? Все эти мысли, роясь,
проносятся мгновенно; решаю «давать» Бальмонта и
Гиппиус так, как я их понимаю, как чувствую. И
ощущаю, как теплеет в классе: начинаю ловить
любопытные, словно очнувшиеся от сна ребячьи
взгляды. Прошу выучить на память стихотворение,
какое кому понравилось. И радуюсь: они неизбежно
выбирают для себя лучшие стихи. Теперь уже я упрекаю
себя: как же мы, взрослые, бываем неправы в своем мнении о
молодых! Все они чувствуют, все понимают: высокое
слово от расхожего дешевого чтива отличить могут.

Между прочим, школьной программой предусмотрен
анализ поэтического произведения. По сути, это
искусствоведческая работа в миниатюре, рассчитанная
на творческое восприятие текста молодым человеком.
Конечно, можно спорить о том, насколько уместен
такой углубленный анализ текста в стенах
общеобразовательной школы, но я на своем опыте
убедилась: если отходить от шаблона, стараясь
расшевелить и чувства и мысли ребят, результат
бывает самый неожиданный. Один из моих
старшеклассников признался мне в том, что
по-настоящему «принял сердцем» стихотворение Брюсова
только после проделанной им «скучной» работы.

Я уверена: русская высокая поэзия и, конечно же,
поэзия «серебряного века» способна пробуждать самые
светлые чувства. На одном из уроков по «серебряному
веку» обращаюсь к теме любви. У Зинаиды Гиппиус есть
стихотворение — «Страшное».

— Что самое страшное может случиться с нами? —
спрашиваю своих учеников. — Где истоки наших бед?

В ответ несутся самые разные суждения. И как
откровение звучат строки: «А самое страшное,
невыносимое — это что никто не любит друг друга…».

… Спор в классе все жарче: какой вообще бывает
любовь? Юным скептикам и циникам
поэтесса возражает: «Не может сердце жить изменой,
измены нет: любовь одна».

Конечно, собственный опыт чувств у моих
одиннадцатиклассников еще невелик, порой негативен.
Но главное — интуиция подсказывает им верные
ответы. И среди них самый важный: есть любовь,
существует высокая культура чувств!

Через мгновение — неожиданное: у них, только
готовящихся к жизни, вызвали интерес стихи
Сологуба о смерти. Почему? Что кроется за этим:
необычность темы? Стараюсь не заглушить реакцию,
рассказываю о личности поэта, о его «мрачности»
отношения к жизни в целом. Как хорошо, что мои
ребята оказываются способны воспринимать такие
далекие от повседневности вещи; что под внешней
позой у большинства из них таятся чистые сердца
и неординарные мысли!

А после уроков у нас литературный вечер —
импровизированное кафе «Серебряный век». Ведь раньше
так и было: собирались поэты, читали стихи друг
другу, вели дискуссии. Чтобы почувствовать ту
атмосферу, к нам на вечер приходят учителя других
предметов. В свободном общении читаем любимые стихи,
и тут выясняется, что среди моих учеников тоже есть
поэты. Оказывается, они давно уже пишут стихи,
просто не решались раньше признаться в этом. А тут
обстановка сама располагает к искренности и доверию.
Вот что может сделать «серебряный век» русской
поэзии: открыть преподавателю с совершенно
неожиданной, но светлой стороны молодых людей,
которым жить и творить в двадцать первом веке!

… Поздним вечером устало бросаю на стол кипу
школьных сочинений. Думаю: проверю завтра. Но не
выдерживаю — так хочется узнать, что поняли мои
ученики, что обогатило их души, что потрясло или
вызвало отвращение… Они и не подозревают, что, ставя
оценку им, я всякий раз держу и свой экзамен. Открываю
исписанные еще детским нетвердым почерком
тетрадки…

А еще нужно приготовиться к завтрашнему
уроку — завтра у меня и у них Бунин…