«Походите, девчата, по моей спине»

У Валентины Павловны и Иннокентия Андрияновича Верхотуровых
родилось шесть детей, в живых остались четверо. Девочка-первенец
и вторая девочка умерли от болезней в возрасте 3 и 8
месяцев. В их деревне до войны и в войну не было
ни лекарств, ни врачей. Спасать малюток оказалось нечем
и некому. А родившемуся между ними сыну Саше повезло
больше — корь, чума, оспа и другие страшные болезни
той поры обошли его стороной.

Иннокентий работал в войну начальником цеха на Касьяновском
мотороремонтном заводе, что в Черемховском районе.
Порой дневал и ночевал там по двое суток без перерыва.
На КМРЗ приводили в порядок сельхозтехнику. Часть тракторов
и два вида автомобилей готовили для фронта. Эту продукцию
принимали военпреды, придирались буквально к каждой
мелочи. Сроки сдачи назначались небывало короткие.
И попробуй не сдай, задержи хоть на час…

Однажды, нагоняя время, торопясь, Иннокентий с несколькими
молоденькими работницами попытался вручную приподнять
700-килограммовый мотор. И, сорвав позвоночник, рухнул
на пол. Стал, по существу, инвалидом. Но, отлежавшись,
все равно работал, превозмогая боль. Когда становилось
совсем уж невмоготу, ложился прямо в цехе на доски,
звал девчонок-практиканток из Кимильтейского ФЗУ, и
они ходили по его спине голыми пятками, массажировали
позвоночник, снимая на время боль.

Только когда закончилась война, врачи оформили ему вторую
группу инвалидности.

Домашние заботы лежали целиком на Вале. Она и с сыном
водилась, и новый литейный цех помогала заводу строить,
и овощехранилища колхозные возводила. Работала за так
— для фронта.

Жили Верхотуровы впроголодь. Хотя и держали на подворье
кое-какую живность. Кормить-то ее зачастую было нечем.
Прячась от объездчиков, от их безжалостных кнутов,
Валя с сыном собирали осенью на полях оброненные пшеничные
колоски. Иногда за день удавалось раздобыть таким вот
образом до килограмма зерна. Из него варили кашу, часть
перетирали мясорубкой в муку и пекли в русской печи
хлеб. Немножко подбрасывали и курам. Чтоб неслись.

Весной, после вспашки, подбирали вывороченные лемехами
плуга на поверхность земли мороженые картофельные клубни.
Съедали их тоже за милую душу.

Однако и эти колоски, и мороженую картошку местная власть
ничейной не считала. Заставляла сдавать в колхоз —
для воюющей Советской Армии. Времена тогда были
суровые. За малейшее неповиновение можно было угодить
в тюрьму. Деревенские все знали, как один парень, работавший
в цехе Иннокентия, выточил из металлических отходов
четыре блестящих шара, совсем небольших, к своей семейной
кровати. Решил порадовать этим молодую жену. Кровать
у них была железная, старая, краска на ней давно облупилась.
В общем, вида не имела никакого. А шары ее очень даже
приукрасили, облагородили.

Кража отходов вскрылась. Парню, прожившему с супругой
всего четыре месяца, впаяли 8 лет лагерей.

Как гражданин стал негражданином

Окончив среднюю Касьяновскую школу, Саша Верхотуров
пошел работать к отцу на завод. Отслужив в морфлоте
срочную, вернулся опять сюда. Но сонная деревенская жизнь
после океанских просторов стала тяготить. И он поехал
опять на восток, поближе к Тихому океану. Окончив в
Хабаровске среднюю школу милиции, работал затем в Красноярске
оперуполномоченным уголовного розыска. Встретил там
свою половинку, обзавелся семьей.

Потом ловил бандитов, грабителей и воров в Слюдянке.
Государство платило «ментам» за такое опасное занятие
мало, и он переквалифицировался в плотника-строителя.

Где только не побывал после этого. И на Колыме, и в
Тольятти, и в Сургуте. Осел в конце концов с тремя дочерями
в Риге. Жена сагитировала, она родилась здесь. И все
было бы хорошо, да Союз развалился. Латвия стала в
одночасье заграницей, а Саша — негражданином этого
новоиспеченного прибалтийского государства.

Когда я пришел на днях в Иркутске в гости к его родителям,
чтобы написать этот очерк, то встретил там и Александра.
Уже давно ушедшего на пенсию, но такого же бравого,
крепкого, спортивного, как и в молодые годы.

— Вот приехал проведать стариков. Как-никак у них юбилей
— прожили вместе 70 лет. Отметили недавно коронную свадьбу.
Привез и своего внука (всего у меня их 6), пусть узнает,
что такое Сибирь. Ведь он родился в Прибалтике, нашей
земли никогда не видел.

Спрашиваю из любопытства, какая у Александра пенсия.

— 35 лат, это 1800 рублей в переводе на российские деньги.
Большую часть платим с женой за квартиру. Жить в Прибалтике
русским сегодня очень тяжело. Я ведь не гражданин. Оккупант,
по-ихнему.

Александр грустно усмехается, показывает серый заграничный
паспорт, где на обложке так и написано по-латышски:
«негражданин». Я полистал это «чудо» латышских властей
с большим интересом, потому как нигде больше в мире
(ни в одной стране!) такого понятия, как «негражданин»,
больше нет. Правда, жену Александра, дочерей и внуков
Латвия своими все же признала.

Чтобы свести концы с концами, Александр неофициально,
как у нас китайцы или таджики, работает на рижских новостройках.
Говорит: «Работы, слава Богу, хватает везде, были бы
руки умелые да голова трезвая».

Его внук Дима, красивый, чернобровый, вымахавший в свои
12 лет на 180 см, от сибирской природы в восторге,
а Байкалом просто очарован. Побывал в Слюдянке,
где родилась его мать. Сказал:

— Завтра едем по Кругобайкальской железной дороге.
А потом побываем в деревне Алехино, откуда дед родом.
Люди в Сибири какие-то особенные, добрые и открытые.
Стараются во всем помочь, даже незнакомым. В
Прибалтике все не так. Там — каждый только за себя.

Учится Дима в русской школе. Любит математику, шахматы,
футбол. Утверждает, что хотя юридически он гражданин Латвии,
но по духу русский.

Школа жизни

— Папа у нас не очень строгий, — говорит Александр.
— Баловал детей. А мама построже. Могла и ремнем стегануть
за непослушание. Но чаще всего ей было достаточно показать
нам ремень, как мы мгновенно все «понимали». Ремень
был солдатский, широкий, тяжелый. Мы страшно боялись
одного только его вида.

— Как жили родители в молодые годы? Ссорились иногда
или нет?

— Ссор между ними я не помню. Папа ведь идеальный муж
— никогда не пил, не курил. Любил только маму, на других
женщин не заглядывался. И по характеру он добрый, отзывчивый.

— А братья выпивают, курят?

— Нет. У нас и папин отец, то есть мой дед, был такой
же — непьющий, некурящий. Не знаю, почему так вышло.
Никто нас не агитировал к этому, не воспитывал. Просто
не тянуло, и все.

Брат Александра, 60-летний Юрий, живет
с женой в Иркутске, в одном микрорайоне с родителями. Работает
диспетчером на Иркутской базе авиационной охраны лесов.
24 года до этого отлетал пилотом на АН-2, вел разведку
пожаров, забрасывал в тайгу десанты, чтобы их затушить.

Сестра Екатерина — бывший следователь, а ныне пенсионерка,
живет вместе с родителями. Взяла на себя основную заботу
о них.

— Мама многое делает сама, — рассказывает Екатерина.
— Любит готовить соленья-варенья. Ходит на рынок. А
папа в последние годы сдал. Часто прибаливает, плохо
слышит, но держится молодцом. Грозится дожить до 100
лет и пригласить на этот юбилей всех своих шестерых
внуков и девятерых правнуков. Правда, число их к тому
времени наверняка возрастет.

— Сколько классов у родителей за плечами?

— Всего 3. Их жизнь всему научила. Знаете, какие ступени
образования бывают? Начальная школа, средняя, высшая.
А потом — школа жизни. Самая главная!

Выше всех поднялся младший из детей семьи Верхотуровых
— 54-летний Владимир. Закончил в свое время Ленинградскую
академию гражданского воздушного флота. Летает на пассажирском
ТУ-154. Командир экипажа. Тоже иркутянин. Женат. У него двое детей и
двое внуков. Все Верхотуровы отзываются о нем уважительно.
Говорят, что он в авиакомпании на хорошем счету.

Шел тракторист по полю…

Четыре года подряд на полях Черемховского района свирепствовала
засуха. Только в 1934-м пошли обильные дожди, и удалось
собрать богатый урожай. Хлеба выросло много. Его скашивали
косилками на лошадях, вручную вязали в снопы. Затем
эти снопы — также на лошадях — отвозили на ток, где
стояла молотилка, приводимая в движение через шкив обычным
трактором.

Вале было тогда всего 16 лет. Но она работала наравне
со взрослыми. Познакомилась с Иннокентием прямо в поле.
Грузила в тот день на фургон снопы и отвозила лошадьми
на ток. Солнце уже клонилось к закату, она устала, еле
волочила ноги, но решила сделать еще одну ходку. Только
начала погрузку, как увидела: кто-то идет по безлюдному
полю. Пригляделась — какой-то парень. Шагает в замасленной
куртке, руки и лицо тоже замазаны машинным маслом. Догадалась,
что это тракторист возвращается после смены. Но она
его не знала, парень был не из местных. Поэтому насторожилась,
крепко схватилась за вилы.

— Давай помогу, — весело предложил тракторист. —
Снопы вон какие тяжелые.

— Еще чего! — огрызнулась девчушка. — Сама справлюсь.

— Меня Иннокентий зовут, — назвался парень. — Я живу
в соседней деревне. В Никулино. На вспашку ваших полей
послали, не справляетесь вы тут одни… Да давай же
ты вилы!

И широко, по-доброму улыбнулся. Стал ловко забрасывать в
фургон снопы. Да иной раз не по одному, а по два сразу.
Такой он был сильный. Не успела Валя толком прийти в себя,
как фургон уже был полный. Иннокентий легонько подсадил
ее наверх, запрыгнул в повозку сам, взял вожжи, и они
поехали.

Хлеб на току тоже разгружали вместе. Валя стояла на
большой скирде, а Иннокентий с земли вилами забрасывал
ей снопы, чтобы она их укладывала ряд в ряд. Разговаривали
о погоде, об урожае, о жизни вообще. Потом нечаянный попутчик отправился
к себе домой, а Валя погнала лошадей на конный двор.
У нее оставалось в резерве всего 2 часа отдыха, после чего надо
было приниматься снова за работу. На сей раз — на току.
В деревне тогда все так работали: днем — в поле, ночью
— на обмолоте и подработке зерна.

Пришла, а Иннокентий уже там.

— Ты чего?! — удивилась она. — Зачем пришел? Это
ведь не ваш ток, ты не обязан у нас тут работать.

— Тебя увидеть еще раз захотелось, — признался молодой
тракторист, — поговорить.

Но поговорить толком и на этот раз не получилось. Вкалывали
они до мокрых спин аж до полуночи. И только в третьем
часу отправились по домам. А рано утром Валя снова возила
и скирдовала снопы, а Иннокентий начал вспахивать то
самое поле, где они встретились вчера.

«Разве могут дети семье помешать?»

Родилась Валя в деревне Паршевниково, что в 3 км от Касьяновки.
В 1918 г., в лютые морозы, когда ей было от роду 9
месяцев, неожиданно заболели то ли оспой, то ли тифом
и умерли один за другим ее отец, мать, тетка и две сестры
с братом. Всех похоронили в одной братской могиле. Из
шести детей в живых остались трое — Валя, ее 6-летний
брат Илья и 14-летний Миша. Но через месяц грянула новая
беда — умер и Миша.

Валю и Илью забрала к себе бабушка Аксинья Михайловна
Веткина (мать Валиной мамы), жившая в Касьяновке. У
нее был свой сын, они бедствовали, но отдавать тем не
менее своих осиротевших внука и внучку в детский дом
Аксинья Михайловна категорически отказалась. Как ее
ни уговаривали сельчане.

Однако злой рок, нависший над их родом, через 10 лет
опять напомнил о себе. Умер еще довольно молодым Валин
дядя — Андрей Ильич Веткин (родной брат ее мамы), а
затем, через два года, и его жена. Двое их детей, как
в свое время Валя с Ильей, вмиг осиротели. Аксинья
Михайловна Веткина не дала отправить в казенный дом
и этих малолетних ребятишек. Забрала их тоже в свой
дом.

— Ртов было много, есть было нечего, вот я и пошла
работать в колхоз в 12 лет, — вспоминает Валентина
Павловна. — Чтобы прокормить нашу большую семью. Боронила
поля на лошадях, вязала, возила и скирдовала снопы.
Доила коров. Копала картошку. Все делала. Бабушка ведь
была уже старенькая, разменяла девятый десяток. Спали мы на
русской печи, на полу. На единственную деревянную кровать,
хотя и очень широкую, даже поперек все не помещались.

Рассказывает, как ее, 12-летнюю, вызывали в школу на
родительское собрание и пропесочивали за то, что 10-летняя
теткина дочь прогуливает уроки. Вздыхает:

— Ленка была настоящая сорви-голова. Работать не хотела,
учиться — тоже. Директор школы требовал, чтобы я ее
строго наказывала. А как накажешь? Она спрячется под
кровать, ее оттуда и не вытащишь. Говорю: «Вылазь!».
«Не вылезу», — отвечает. Сидит там, пока я в поле не
уйду.

— Иннокентий Андриянович, — обращаюсь к главе семьи
Верхотуровых, — вас не испугало, что Валя растила двоих
не своих ребятишек, когда предлагали ей выйти замуж?

— Глупости какие-то спрашиваете, — нарочито обижается
он. — Я об этом и не думал. Дети разве семье могут
помешать? У нас тогда в деревнях много людей поумирало,
ребят много сиротами осталось. Куда их было девать?
Не в детдом же отправлять. В старину так не делали.
Если хоть кто-то из родни оставался в живых, то и забирал
сирот к себе.

За скромность да строгость

Сначала Валя и Иннокентий жили гражданским браком, как
это принято сейчас называть. Не потому что хотели этого.
Просто 17-летнюю невесту по закону не могли в ЗАГСе
зарегистрировать. Сказали: «Исполнится 18, тогда и приходите…
А пока придется подождать».

Но ждать они не захотели. Когда Валя ходила беременная
первенцем, Иннокентия забрали в армию. Девочка родилась
без него. Без него и умерла. Без отца ее и похоронили.
Опять к ребенку прицепилась какая-то болезнь, которую распознали
не сразу, а когда вроде бы распознали, было уже поздно.

Как-то майским вечером Валя вышла на улицу поискать
припозднившихся теткиных сорванцов. По улице в полусумерках
кто-то шел навстречу. Кто, она не стала приглядываться.
Когда поравнялись, услышала:

— Валя!.. Не узнаешь меня?

Полуобернулась — Иннокентий. Худой, небритый, за спиной
солдатской шинельки небольшая котомка.

— Ой-й, — охнула она и, наверное, упала бы в обморок,
не поддержи он ее. Сказала сквозь слезы: — Я уж
думала, не вернешься, уедешь куда-нибудь.

— Куда ж я уеду? Да я каждый день считал до нашей
встречи. Извелся весь.

Так, крепко обнявшись, не отпуская друг друга, будто
боясь потерять, они и зашли в дом. Потом, спохватившись,
пошли искать детей.

А на третий день в сельсовете зарегистрировали их брак.
Поселились сначала в доме жениха, в Никулино, но свекровь
отчего-то невзлюбила молодую невестку. Все отговаривала
сына от жизни с ней.

— Знаешь, мама, — не выдержал как-то Иннокентий, —
раз Валя плохая, по-твоему, то и я плохой… Я ее в
обиду не дам.

Вышел во двор, запряг коня, набросал в сани дров, положил
туда нехитрый скарб, посадил жену рядом и увез в Касьяновку.
По существу, свекровь невестку из своего дома выжила.
Однако, когда состарилась, Валя уговорила Иннокентия
забрать ее к ним в семью.

— Так она и жила с нами до 98 лет. В 1980 году мы ее
похоронили, — грустно сказала Валентина Павловна. —
Я на нее зла никогда не помнила. Не обижалась. Старалась
относиться как к родной матери.

— Валентина Павловна, а вы сразу влюбились в Иннокентия?

— Любовь — не любовь, — говорит она задумчиво. — Слова
эти ваши красивые мы друг другу не говорили. Зачем?
Я Иннокентия сердцем чувствовала. Он мне сразу приглянулся.
Особенно за то, что был непьющий. Другие деревенские
парни пили по-дурному. А он — нет. Серьезный был такой,
ответственный.

— Подошел, выходит, парень в чистом поле к незнакомой девице
и сразу разбил ее сердце, — шутливо резюмировал я.

— Ну да, — смеется она. — Можно и так сказать…
Подошел и разбил… Я об этом не жалею вот уже 70 лет.
А ты, отец, ни разу не пожалел, что женился на мне?
— войдя в веселое настроение, громко спрашивает она
глуховатого Иннокентия. — Это корреспондент интересуется.

Иннокентий Андриянович удивляется:

— Что вы?! Я самый счастливый муж на свете. Мою Валюшку
я бы не променял ни на какую другую женщину. Вот! Вы
так и запишите, — грозно надвигается он на меня. —
Пусть это все прочитают. Пусть все знают.

В дверном проеме стоят сын Александр и дочь Екатерина.
Улыбаются счастливые. Разводят, довольные, руками: дескать,
вот какой замечательный у нас папа. Однолюб и мамин
патриот.

— Посоветуйте нынешним девушкам, как лучше да удачнее
выходить замуж, — прошу я Валентину Павловну.

Она отмахивается:

— А ничего особенного советовать я не хочу. Надо просто
быть им поскромнее. Очень уж они, порой, нескромно себя
ведут. Неприлично. Пьют. Курят. Парням такие не нравятся.
Раньше не нравились и теперь не нравятся. Парни, может,
гулять-то с ними и будут, даже за милую душу, а жениться
поостерегутся. Кому нужна пьющая, гулящая или курящая?
Никому не нужна.

— В женщине, скажу я вам, главное даже не красота,
а скромность, — соглашается Иннокентий Андриянович.
— Я Валюшку за скромность да строгость и взял в жены.

— Можно прожить вместе 70 лет без любви?

— Нет, без любви нельзя, — дружно отвечают они. —
Через силу жить нельзя. Это будет не жизнь, а одно
наказание.

P.S. Да, чуть не забыл. Супруги Верхотуровы вырастили,
вывели в люди еще и сына умершего родного брата Иннокентия
Андрияновича. Парнишка тоже осиротел, потому что и матери
у него не оказалось рядом. Сидела в тюрьме.

НА СНИМКЕ: Валентина Павловна и Иннокентий Андриянович
Верхотуровы с сыном Александром