Время поджимало. Дачный автобус, ежедневно утрами и
вечерами забирающий своих пассажиров с улицы Софьи
Перовской, вот-вот подкатит к остановке. Очередь
напряглась, и, хотя все произошло у нее на глазах,
никто поначалу ничего не уразумел. Торопилась,
подавшись вперед и близоруко вглядываясь в номер автобусного
маршрута, пожилая женщина. В обеих руках тяжелая
кладь. Оно и понятно: кто же ездит на свою «сладкую
каторгу» налегке? Почти добежала, была совсем у цели
и вдруг… Лицом — на пыльный выщербленный асфальт;
котомки — в одну сторону, разбившиеся очки — в другую.
Ей помогли подняться, и она виновато, словно совершила
нечто стыдное, подошла к дверям. Ее пропустили,
уступив место у окна. Инцидент был исчерпан, и
салон мирно загудел приглушенными голосами.

Через несколько дней на нашей общей остановке я
встретила ее. С кровоподтеком в пол-лица,
тяжело опирающуюся на тросточку. Подумалось: рано или
поздно с кем-то из нас, вечно замотанных, опаздывающих,
стремящихся скорее вырваться из городской духоты, что-то
подобное неизбежно должно было стрястись. И, скорее всего,
стрясется. Потому что улица Софьи Перовский, этакий
филиал автобусной станции для пригородных дачных
маршрутов, именно такая: вечно грязная, замызганная,
с непросыхающими гнилостными лужами и кучами
отбросов под чахлыми деревцами, она готова сыграть
злую шутку с каждым. Подставить любому из нас подножку, а
потом в каждодневной летней суете сделать вид, будто
ничего и не произошло.

Про подножку я сказала не для красного словца.
Потому что подсчитала: почти во всю ее длину, вдоль
кромки «тротуара», к которому причаливает множество
пригородных автобусов, подкарауливает пассажиров (да
и не только их) добрый десяток стальных, вросших в
асфальт надолбов. Возможно, они — след от прежних
металлических конструкций; возможно, когда-то
улице предрекали более приличную участь, планируя
какое-то строительство. Сейчас это уже неважно. Притаившись
то в грязной пыли, то в грязных лужах (смотря по
погоде), эти чертовы железяки то и дело
ставят подножки сотням людей. Конечно, не
персонам «VIP»; им предназначены другие иркутские
улицы, не грозящие увечьями, не оскорбляющие неприбранностью,
не унижающие даже одним своим видом; вылизываемые по
несколько раз на день. А улица, «пропускающая» через себя
ежедневно многотысячный людской и транспортный
поток, подставляющая подножки, — она для других. Для тех,
о ком тепло отозвался разве что незабвенный
Булат Шалвович Окуджава: мол, «пешеходы твои — люди
невеликие». Ну а «невеликим», по разумению
муниципальных хозяйственников, и такая сойдет.

Пытаюсь представить, чем бы разрешился этот
будничный случай в любой стране, где вышколенная
власть приучена считаться с рядовыми налогоплательщиками.
Несомненно, пострадавшая женщина потребовала бы немалую
компенсацию за понесенный физический и моральный
ущерб. И выиграла бы дело в суде. Но иркутянка предпочла
проглотить обиду молча.

Мы ведь не приучены к самоуважению…