Жаркое лето 1990 года изнывало от политического
накала. Это было время невиданной политизации всего
общества. Прямые трансляции со съездов народных
депутатов и XXVIII съезда КПСС смотрели миллионы
советских людей. Они часами не отходили от экранов
телевизоров и с гораздо более напряженным вниманием
смотрели эти трансляции, чем в недалеком будущем
будут смотреть душещипательные сериалы российские
домохозяйки. Увиденное и услышанное в телеэфире
горячо обсуждалось и с нескрываемым пристрастием
приветствовалось или осуждалось.

Фактический отказ КПСС участвовать в назревших в
стране реформах стал для партии самоубийством. Для
руководства экономическими и политическими реформами
в стране КПСС должна была сама измениться. Не
получилось — партия оказалась попросту
нереформируемой. Показательна в этом отношении
дискуссия по поводу принятия XXVIII съездом КПСС
одной из важных резолюций. В проекте документа было
предложено назвать эту резолюцию «О переходе к
регулируемой рыночной экономике». Подавляющим
большинством голосов делегатов съезда упоминание о
рыночной экономике было выброшено из названия
резолюции. В итоге резолюцию назвали нейтрально: «О
политике КПСС в проведении экономической реформы».
Для людей думающих это выглядело неприглядно и
карикатурно: партия, подобно заморскому страусу,
спрятала голову в песок от нахлынувших проблем и до
последних своих дней находилась в такой
бесперспективной позе…

Внимательные наблюдатели отметили: одним из главных
событий XXVIII съезда КПСС стало поражение и уход с
политической авансцены Егора Лигачева. Он предлагал
все вернуть к 1985 году, когда «собирались только
подремонтировать прежнее здание социализма». Но как
можно было поднять в шесть раз упавшие к 1990 году
мировые цены на нефть, подкосившие советскую
экономику и сделавшие невозможным выполнение
советским государством его социальных обязательств
перед населением? Об этом Лигачев не проронил ни
слова.

Стенограмма XXVIII съезда КПСС изобилует вставками:
«шум в зале», «шум, крики». Есть даже и такая
вставка: «шум, свист, крики». Съезд не только
периодически аплодировал, но и шумел и кричал.
Политологи вычислили: около 1200 делегатов съезда
были убежденными «реакционерами», примерно столько
же — убежденными «реформаторами». Остальные
делегаты, а их большинство, были «болотом» —
равнодушными или простодушными созерцателями,
которые чаще поддерживали «реакционеров».

В работе съезда был один интересный эпизод, который
беспристрастно отражен в стенограмме. Высказывание:
«В стране историческое опаздывание реформ составляет
лет 50» — было встречено дружными аплодисментами.
Аплодировали и «реакционеры», которые не были
замечены в любви к члену политбюро А. Яковлеву.
Именно он произнес с трибуны съезда эти слова,
ставшие своеобразной констатацией диагноза тяжелой
болезни КПСС, как впоследствии оказалось, вызвавшей
ее смерть на 93-м году жизни.

Четверть века назад мне казалось, что КПСС будет
вечной партией и ничто не способно помешать этой
партийной вечности. Портреты членов политбюро
украшали «красные уголки» всех советских
предприятий, учреждений и организаций. Эти портреты
носили участники традиционных майских и ноябрьских
демонстраций. Первый секретарь обкома партии
воспринимался как всесильный небожитель. В Иркутске
каждый знал: все дороги ведут в обком.

…Первый раз мне довелось пройти по коридорам
Иркутского обкома партии в 1983 году. После
многочисленных согласований и разрешений мне удалось
пройти в обкомовский отдел науки и взять там
разрешение на издание политически безобидного
сборника тезисов докладов молодых ученых Иркутского
госуниверситета. Сегодня это выглядит безумием, но
тогда без партийного разрешения любой научный
сборник издавать не разрешалось. Мое первое
посещение кабинета первого секретаря обкома партии
состоялось в апреле 1990 года. В то время проходила
организационная сессия областного Совета народных
депутатов нового созыва. Меня, недавно избранного
молодого депутата, пригласили на собеседование к
первому секретарю обкома партии. Я вошел в кабинет,
как показалось мне, огромных размеров. В углу,
напротив входной двери, стояли старинные напольные
часы, независимо от мирской жизни отмерявшие течение
времени для самого главного руководителя области.
Вдалеке за большим столом сидел этот человек. Над
ним возвышался портрет Ленина. Беседа длилась минут
десять. Признаюсь, в те минуты мне и в голову не
могло прийти, что через полтора года этот «святой»
кабинет будет опечатан, а имущество — описано…

В истории советской державы, прожившей 74 года под
флагом социализма, были и потрясающие победы, и
немыслимо высокая плата за них. Достижением КПСС
стало построение советского развитого социализма,
который стал к концу 80-х годов прошлого века для
абсолютного большинства населения «равномерным
распределением нищеты». Но то, что делается в наши
дни в посткоммунистической России, можно смело
назвать «чудовищно неравномерным присвоением
национального достояния». Если так будет
продолжаться, труды Маркса могут быть вновь
востребованы новыми поколениями несогласных. И все
же Россия после самоубийства КПСС — это уже другая
история. Не хотелось бы, чтобы она стала более
трагичной, чем советская история XX века. Но совсем
без трагедий она уже не обошлась.