Курентзис дирижировал сюиту из балета Сергея Прокофьева «Ромео и
Джульетта», сценическую кантату для солистов, хора и оркестра Карла Орфа
«Кармина Бурана», концертное исполнение оперы Жоржа Бизе «Кармен».
Известные произведения дирижер интерпретировал по-своему, выделяя в них
созвучие, близкое его мировоззрению. Мощными, потрясающими по энергетике были увертюры
и финалы исполняемых сочинений, в развитии действия звучали философские
размышления, вдумчивость и тишина.

Второго дирижера Московского симфонического филармонического оркестра
и главного дирижера Новосибирского академического
театра оперы и балета Теодора Курентзиса называют восходящей звездой
мирового дирижирования. Грек по национальности, он закончил Афинскую
консерваторию по классу фортепиано, скрипки, теоретических дисциплин в 16
лет. А дальше?

— Я хотел учиться в Санкт-Петербургской консерватории, — говорит Курентзис,
— где работал гениальный дирижер-педагог, патриарх школы
дирижирования Илья Александрович Мусин. Он был учителем выдающихся дирижеров современности, таких как
Димитриади, Тимирканов, Бычков, Гергиев, Кац.
Попасть к нему было очень сложно. В то время смеялись: проще увидеть
Герцена, чем Мусина. К нему приезжали ученики со всего света. Я отправил
кассету со своими записями, он меня принял. Успех ко мне
пришел в студенческие годы, я дебютировал в филармоническом оркестре
Тимирканова, в знаменитом оркестре Мравинского.

Когда Мусина не стало, я переехал в Москву. Надо сказать, что Москва и
Петербург разительно отличаются. В
Петербурге два драматических театра, две филармонических площадки и
Мариинский театр, которые создают «погоду» в городе. Если ты с этим согласен —
хорошо, если нет, то для тебя нет другого пространства.
В Москве все по-другому: много хорошего, плохого и много альтернативного.

В Москве у меня появилась своя публика, на концертах всегда были аншлаги, я
стал востребованным. Меня пригласил работать в свой оркестр Владимир
Теодорович Спиваков, который управляет одним из лучших симфонических
оркестров мира. После двух постановок в Новосибирске поступило
приглашение возглавить оркестр театра оперы и балета, который стал моей
слабостью. У него внутри есть коллективы, которые отмечают как лучшие в
Европе, постоянно приглашают на международные фестивали. Пресса тоже
очень часто пишет о культурной жизни Сибири, о нашем театре, сожалея о том,
что в Москве подобного нет. Для меня это очень важно.

— Когда Спиваков был в Иркутске, его спросили, с кем интереснее работать
— с молодыми музыкантами или мастерами? Он ответил: все равно,
главное — с единомышленниками. Как вам работается с Владимиром
Теодоровичем?

— Спиваков — удивительный человек, это чудо природы. Имея огромный опыт
работы, сделав оглушительную карьеру, он остается молодым. У многих людей
бывает кризис возраста, у него его нет и не будет. Когда рядом с ним играет
дебютант, не ощущается, что дирижер в возрасте, а исполнитель молодой. У
нас с ним идеальные отношения. Работает Владимир
Теодорович каждый день по 12 часов, после концертов назначает репетиции.
Это человек, который старается помогать людям даже тогда, когда они не знают об
этом. Отношения с музыкантами у него самые лучшие. Руководителя часто
боятся, Спивакова же уважают и любят. Всегда хочется видеть руководителя, у
которого есть не только музыкальные, но и человеческие и организаторские
способности.

— Вы из музыкальной семьи?

— Да, мама и дядя пианисты. Я вырос в очень серьезной музыкальной среде,
поэтому музыка для меня естественна. Я был вундеркиндом, музыку начал
писать с 4 лет, правда, никогда не мечтал стать музыкантом. Никто не мечтает
поесть, когда не голоден. Также и музыка: она была всегда, я вставал и засыпал
с нею. Рано начал интересоваться философией, филологией, позднее
адаптировал эти науки в своей профессии. Консерваторию я закончил рано,
поэтому много времени оставалось для осмысления роли искусства в жизни. Я
понял, что музыка неразделима с жизнью.

— На вашем пути много встречалось людей, для которых жизнь
— тоже музыка?

— Нет, очень мало. Музыка — это тайна. Много способных людей, которые могут
играть, потому что у них хорошие пальцы. У них врожденная способность растворяться в
пространстве, которое называется музыкой. Но музыка — это выше.
Музыка — это искусство заполнять двухчасовую тишину,
которую тебе подарили слушатели.

Люди, которые приходят на концерт, останавливают свою жизнь на это время,
они молчат, ждут с надеждой, любовью, с глубокими мыслями о бытии.
Мы играем, чтобы люди ушли из
концертного зала иными, чтобы определили для себя другие ценности жизни.
Я считаю, музыкант — это человек, который относится к своей профессии как к
миссии. Музыка — это миссия. Например, после первого концерта в Иркутске
мне вызывали «скорую помощь». В принципе, я мог бы поручить играть концерт
другому дирижеру, но когда люди ждут, хотят видеть именно тебя, необходимо
жертвовать. В моем случае здоровьем. Тот, кто жертвует, получает и благо.

— Как слушают музыку в Иркутске?

— Здесь слушатели отвергают
сумрачное настроение в музыке. Жизнь, наверное, как и везде, тоже сумрачна,
но природа располагает к оптимизму. Мне показалось, когда открываешь очень
тонкие картины жизни, иркутяне готовы их принять, но большинство начинает
реагировать, когда человеческий дух преодолевает трудности.

Публика в Иркутске принимает тепло, аплодирует организованно,
но нет индивидуальных приветствий. Эта синхронность, адекватная реакция
сначала показалась мне очень странной, потом я привык, старался эту реакцию
объяснить с психологической точки зрения. В Москве, например, по окончании
концерта начинают хлопать, кричать, продолжается это минут двадцать, потом
встают. Здесь слушатели встают сразу.

— Расскажите о своих музыкальных
пристрастиях. Как вам удается столь счастливо соединять в своем
творчестве многие жанры и направления музыки?

— Я иногда думаю, что соединяю невозможное.
Большинство дирижеров делятся на исполнителей современной (это очень
сложное направление), старинной или романтической музыки. Я сначала был
известен как дирижер современной, очень сложной музыки. Сегодня
дирижирую и оперную, и романтическую музыку, и, наверное, я единственный
дирижер в России, который исполняет старинную музыку на аутентичных
инструментах. Этот ансамбль новосибирского театра считается лучшим в
Европе. У него есть свой оркестр, хор, состоящий из певцов с абсолютным
слухом. На выступлениях в Москве или за границей происходит что-то
невероятное.

— Как вы прогнозируете свою судьбу на будущее?

— Мечтаю о многом, но как Богу угодно, так и будет. Мечтаю отреставрировать
почти всю русскую музыку, дать ей новое дыхание. Например, во всех записях
«Евгения Онегина» неправильный ритм, много исполнительских
пристрастий, грубых нарушений. Хочется восстановить Чайковского до
тонкости, до его тишины. Чем больше тишины, страдания, тем ближе к
композитору, потому что у него ощущения были другими. Я говорю об этом
уверенно, потому что знаком с авторскими манускриптами. В музыке много
тайн, и когда говорят, что искусство для народа, — это не правда. Искусство
элитарно.