Призванный в первые дни Великой Отечественной, мой
отец Алексей Кошелев был рядовым телефонного взвода
роты связи. До начала 1943 года держал оборону в
болотах под Старой Руссой, откуда фронтовые
треугольнички приходили регулярно. И вдруг — молчание.
А потом письма снова стали приходить, но какие-то другие.
Тоже без марок, тоже с обратным адресом полевой почты, но
бумага стала иной: добротной. При этом, как водится, в
отцовских посланиях больше половины текста зачеркивалось
военной цензурой, заливалось совершенно непроницаемой
мастикой; оставались только лаконичные сообщения о
здоровье, которое «отличное», и о делах, которые
«успешны». Но я, в ту пору девятилетний мальчишка,
успевший проштудировать «Записки Шерлока Холмса», вступил с
военной цензурой в борьбу. Прочел в одном из отцовских писем,
пришедших после долгого перерыва, оставшуюся невымаранной
строчку: «У вас сейчас зима, снег, а вот у нас…». Дальше
слов было не разобрать. Но я догадался: значит, отец уже
не под Старой Руссой, где, как и у нас в Иванове, зима, а
на юге, где снега нет. С особым вниманием
начал изучать отцовские письма, цепляясь за каждое
оставленное цензурой слово. И нашел то, что искал! Однажды
в длинном перечне тех, кому слал свой боевой
привет, отец написал: «… а также нашей квартирантке
и добавьте от себя…». Но он знал, что квартирантка
давно съехала от нас, однако ее звали Ира. Я
«добавил от себя» одну буковку — получилось «Иран».
Вот так я вычислил, где оказался отец после долгого
молчания. А в конце 1944 года, когда у нас в Иванове
отменили сверхмаскировку и тотальная военная
цензура перестала свирепствовать, как в начале
войны, мой отец, по мирной своей профессии мастер на
ткацкой фабрике, уже смог сообщать такие «секретные
сведения», как отличие иранских текстильных машин от
советских. Однажды сообщил даже счет футбольного матча
между командами «Победа» и «Виктория». Кроме того, в
отцовских конвертах я начал находить сусальные
открытки с текстами на английском языке, почтовые
марки с портретами иранских Шахов. Вернувшись, он
много рассказывал об Иране как очевидец. Но
некоторые любопытные частности, касающиеся не только
этой южной страны, но и вообще хода второй мировой войны,
мне стали понятны много позже. Во-первых, когда я прочел свежую
историческую литературу и, во-вторых, когда познакомился
на одной международной встрече с англичанином Роном
Саркаром. Для него, в ту далекую пору военного
летчика, война началась раньше, чем вступили в нее и
Советский Союз и Америка: он, девятнадцатилетний
пилот Королевских ВВС, во время массированных воздушных
налетов немцев защищал на своем «Харрикейне» небо
единственной в Европе страны, не покорившейся Гитлеру.
Вот он-то и рассказал мне много любопытного о контактах
вооруженных сил Великобритании и СССР задолго до
открытия второго фронта. И эти сведения заполнили
белые пятна в истории моего отца.

Оказалось, что еще в августе 1941 года Великобритания и
Советский Союз по соглашению с Ираном разместили на
его территории свои ограниченные военные
контингенты. Иран граничил тогда с Индией (теперь —
с Пакистаном) и с Армянской, Азербайджанской,
Туркменской ССР. Ни Британское Королевское
правительство, ни Государственный Комитет Обороны не
хотели, чтобы немецкие войска из Северной Африки или через
провозгласившую нейтралитет Турцию вышли через Иран
к границам Англии и СССР. А позже, в 1942 году, к ним
присоединилась и Америка. Солдаты союзных армий могли
есть иранский виноград еще некоторое время после победы:
мой отец, например, вернулся домой только в 1946 году.

В конце 1943 года «большая тройка» уже открыто собралась в
Тегеране для дележа шкуры еще не убитого, но
близкого к тому фашистского «медведя». Детективные детали
той конференции хорошо показаны в историко-приключенческом
фильме «Тегеран-43», но я не помню, чтобы в
картине хотя бы словом упоминалось о том, что Иран,
формально нейтральный, фактически был оккупирован
сразу тремя союзниками еще до открытия второго
фронта. Похоже, не все тайны второй мировой войны
расшифрованы до конца.