Я говорю не о привычно сопровождающей этот праздник
светлой грусти. Все гораздо прозаичней. Я вспоминаю Москву, где мне
довелось побывать в эти праздничные дни.

Чем праздничный день отличается от привычно-размеренных будней? Одна из его
главных особенностей — множество людей на улицах, гуляющих, разговаривающих,
веселящихся. Кто-то искренне радуется празднику, кто-то заразился общим настроением,
кто-то просто доволен возможностью расслабиться и пообщаться. В общем, каковы бы ни
были причины, но в любой праздничный день, особенно весенней порой, улицы оживают
потоком людей и расцветают улыбками. Москва 9 мая будто вымерла.

Праздновали шестидесятилетие Победы, но мне все время казалось, что эти шестьдесят
лет и не проходили вовсе, еще не выиграна битва за Москву. Как будто я где-то
прослушала, упустила сигнал воздушной тревоги, из-за которого попрятались люди и
опустели улицы. Серость их асфальта оживляли только люди в форме — правда, в отличие
от далеких сороковых, не в военной, а в милицейской.

Для нас уже привычным стало считать Москву отдельным государством в государстве —
другой порядок, другие люди, другие законы, другой уровень жизни. В эти дни центр
столицы стал отдельным государством в Москве. И попасть в это государство было
труднее, чем за границу.

Мы, журналисты, работавшие в международном медиа-центре, расположенном в
Государственном центральном концертном зале «Россия», и освещавшие празднование
юбилея, имели допуск в святая святых, хотя и далеко не во все его уголки. В медиа-центре
было аккредитовано около трех тысяч журналистов со всех регионов России и
множества стран мира. Понятно, что по вполне объективным причинам
все они не могли присутствовать на официальных встречах и
приемах, посвященных празднованию юбилея. Однако, как
оказалось, даже на Красную площадь 9 мая смогли
попасть лишь избранные — прежде всего близкая к
власти пресса, иностранные журналисты и телевидение.
Остальным приходилось довольствоваться прямой
трансляцией парада и праздничного концерта на широком
экране медиа-центра. Это стало результатом разработки
крайних мер безопасности вокруг пребывания в столице
высоких гостей — глав и официальных представителей
пятидесяти стран.

За день до праздника мне довелось пройтись по центру Москвы. И я его не узнавала.
Улицы, набережные, мосты, по которым обычно непрерывно двигаются потоки
спешащих по своим делам москвичей, толпы туристов, бесконечные и излишне резвые
автомашины вызывают опасение даже при переходе по «зебре» и на зеленый свет, —
так вот, ничего этого не было.
Такими не бывают даже окраины маленьких отдаленных провинциальных
городков в будние дни, и все же таким оказался центр столицы в выходной. Пустынные
дворики и практически безлюдные улицы.

На набережной напротив Кремля в этот день проходил праздник «Олимпийская река» —
правительство столицы не могло упустить случая для продвижения в народные
массы, особенно зарубежных стран, идеи проведения Олимпиады-2012 в Москве. Впрочем, массы —
это слишком громкое слово. Скорее всего, только жители ближайших кварталов создавали
жиденькую массовку. Видимо, мало у кого возникло острое желание продираться в центр
города через многочисленные кордоны. А чтобы приблизиться к месту проведения
мероприятия, каждый должен был продемонстрировать милиционерам содержимое своих
сумок, пакетов и тому подобного, а сам пройти через
арку — детектор металла, какие мы привыкли видеть в
аэропортах и на входе в особо важные учреждения.

И, конечно, пройти можно было только пешком. При этом сотрудники госавтоинспекции
сочли, видимо, недостаточным просто перекрыть проезд — в нескольких местах на
подъезде к месту проведения праздника поперек дороги стояли пары сдвинутых
самосвалов, груженных мешками с песком. Так что набережная в районе проведения
мероприятия превратилась полностью в пешеходный бульвар. Картину
происходящего удачно дополняли настоятельные требования людей в форме сойти на
проезжую часть в адрес тех прохожих, которые по усвоенной с детства привычке
пытались пройти по асфальтированному тротуару вдоль парапета набережной. Честно
говоря, смысл этой меры безопасности остался для меня загадкой и по сей день.

Впрочем, все это были лишь цветочки, так сказать, репетиция перед премьерой — то есть
перед 9 Мая. А в День Победы через кордоны вокруг центра города нельзя было
просочиться уже никакими правдами и неправдами. Ближайшие к Кремлю станции метро
были перекрыты, здесь можно было только пересесть с одной линии на другую, а вот
выйти в город… Журналисты, работавшие в медиа-центре, не снимали висящих на шеях
крупных карточек-аккредитаций. Без них приходилось бы чуть ли не на каждом шагу
предъявлять паспорт и объяснять, по какому такому праву ты оказался за кордоном
оцепления или, тем паче, жаждешь туда проникнуть. Впрочем, особо ярые блюстители
порядка периодически тщательно исследовали эти аккредитации, выискивая подвох.

В результате не то что на Красной площади, все подходы и подъезды к которой были в этот
день перекрыты в радиусе нескольких кварталов, но даже на Васильевском спуске крайне
мало людей могло посмотреть на торжественный парад, посвященный шестидесятилетию
победы в Великой Отечественной войне. Мы
привыкли к тому, что это праздник всех людей бывшего Советского Союза —
народов-победителей. Но в этот день праздник на Красной площади был только для
избранных, только для официальных лиц высокого
полета, осевших в центре столицы, который в этот день
«железным занавесом» был отделен от города-героя
Москвы и ото всей России.

Впрочем, сегодня никому не нужно объяснять причин столь жестких мер безопасности — в
памяти еще отчаянно живы трагедия Беслана, 11 сентября Соединенных
Штатов Америки и многие другие эпизоды необъявленной третьей мировой войны. Войны,
которую не могли и вообразить те, кто в пропахших
порохом сороковых отдавали все силы во имя мира,
во имя человечества и человечности. И вот
празднование шестидесятилетия со Дня Победы в той
войне проходит в боевых условиях другой, новой войны.
И неизвестно, где ее Берлин и сколько лет до него
придется сражаться.

Не случайно в праздничные дни эта тема лейтмотивом звучала в речах президента
России Владимира Путина. Так, например, на приеме, посвященном 60-й годовщине
Великой Победы, он сказал: «Идеи фашизма и расового превосходства все еще не изжиты.
Похожие идеи лежат в основе экстремизма и терроризма, с которыми уже лицом к лицу
столкнулся современный мир. И которые не менее безжалостны, чем нацизм. Понимая
это, мы должны укреплять сотрудничество в борьбе с этим злом, реально угрожающим
цивилизации».

Да, трудно с этим поспорить. И вроде бы оправдано проведение Парада
Победы не для народа. Безопасность превыше всего. Но лишь когда речь идет о
безопасности высокопоставленных лиц, о тех, кто внутри кордона. А за его пределами
Москва жила обычной жизнью, может быть, лишь чуть усилив меры безопасности.
Впрочем, исходя из того, сколько людей в милицейской форме было в этот день стянуто в
центр столицы, можно с уверенностью предположить, что где-то их, скорее всего, здорово
не хватало.

По крайней мере, я за кордоном видела самую обычную Москву, хотя, конечно,
пронизанную духом праздника. Торжественность дню придавали не столько праздничные
плакаты и флаги, сколько периодически встречавшиеся на улицах и в метро старики и
старушки с орденами и медалями ушедшей войны. А в
остальном — обычные люди, обычные милиционеры на своих постах. По эту сторону
«границы» за все праздничные дни никто ни разу не проявил интереса к моим документам —
несмотря на упорно внедряемую в народные умы идею о том, что в Москве шагу нельзя
ступить без свидетельства о временной регистрации. Здесь просто жизнь шла своим
чередом. Так же она шла и в сотнях других городов необъятной России. И не было
никакой гарантии, что в них в праздничный день не произойдет трагедия, от возможности
которой изолировались те, кто был за кордоном.

Мы постепенно привыкаем к обыденности жизни в условиях необъявленной войны, к
доносящимся из репродуктора просьбам обращать внимание на оставленные без
присмотра свертки и многому другому. Только старики — ветераны той войны, что
завершилась шестьдесят лет назад, смотрят на это с горечью и недоумением, бессильно
сжимают кулаки и спрашивают, за это ли они тогда воевали. Что мы можем им
ответить?