«… Но меня вдруг поражало что-нибудь. Мысль или предмет.
Или «вот так бы (оттуда бы) бросить свет». «Пораженный»,
я выпучивал глаза и смотрел на эту мысль, предмет,
или «оттуда-то» — иногда годы, да и большей частью
годы.

В отношении к предметам, мыслям и «оттуда-то» у меня
была зачарованность. И не будет ошибкой сказать, что
я вообще прожил жизнь в каком-то очаровании».

— Мне очень близок Розанов… Мой собеседник иркутский
скульптор Лев Сериков перелистывает томик «Опавших листьев»,
книги, являющейся, по его собственным словам, настольной.
Я вижу, что удивительный и парадоксальный мир большого
русского философа и писателя ну никак не хочет отпустить
своего поклонника, несравненного мастера деревянной
скульптуры. Меня же, давнишнего почитателя таланта Льва
Ивановича, этот небольшой штришок подтолкнул к мысли
об истоках, так сказать, питательной почве его творчества.
И, видно, не случайно, на мой вопрос, откуда он черпает
сюжеты для своих работ, он подошел к книжной полке и
достал розановское «Уединенное». «Ну, разве не прелесть?»
Лев Иванович с улыбкой читает одну из дневниковых записей
любимого автора.

— «Какой вы хотели, чтобы вам поставили памятник?

— Только один: показывающим зрителю кукиш!»

— А вот в другом месте: «Памятники не удаются у русских
(Гоголю и т.д.), потому что единственный нормальный
памятник — часовня, и в ней неугасимая лампада «по
рабе Божьем Николае» (Гог.)».

К слову, из окна мастерской скульптора, расположенной в
самом конце ул. Уткина, открывается великолепный
вид на бывший интендантский сад, а за ним празднично
сияющие купола Казанского собора.

— Могу часами смотреть со своей верхотуры на это великолепие,
— говорит Лев Иванович. — Иногда становится грустно:
такое богатство пропадает. Ведь раньше в саду на берегу
Ушаковки духовая музыка играла, для иркутян это было
излюбленным местом отдыха, считай, самый центр города.
А сейчас городским властям, да и общественности, явно
не до такого «пустяка». Захламляется, зарастает чертополохом
прекрасный уголок. Уверен, многие иркутяне, в первую
очередь молодые, даже и не знают, не ведают о его существовании.

Мы беседуем, сидя у камина, главной, пожалуй, достопримечательности
мастерской, не считая, конечно, стеллажей, густо населенных
скульптурными работами Серикова. Некоторые из них
мне уже хорошо знакомы по выставочным экспозициям, альбомам
и буклетам: «Андрей Рублев» и «Да здравствует
любовь!», «Адам и Ева» и «Въезд в Иерусалим», «Мать
и дитя» и «Пастушка»…

Должен заметить, что о своем творчестве, «технологии»
создания удивительных работ, выполненных из дерева (кедра,
кстати говоря), мастер предпочитает не распространяться.
Это и понятно: его скульптуры мало видеть, ими надо
проникнуться, услышать звучание дерева, а главное — настроиться
на прочтение глубинного смысла, облеченного в изящную,
филигранно исполненную форму. Вот, скажем, его знаменитая
серия «Ветры Байкала» — «Култук», «Баргузин», «Сарма»…
Художник увидел эти господствующие на просторах озера
ветры в образе загадочных восточных божков — с их характерами,
непредсказуемым нравом, привычками. Пример одной лишь
этой группы показывает, насколько изменилась сегодня
тематика скульптурных работ, насколько не похожи образы,
созданные художником, на знакомые нам привычные композиции.
Они в значительной своей части сложны, ассоциативны и
философски наполненны, к примеру: «Вселенная», «Странник».
Ирония и гротеск — излюбленные приемы скульптора. Так,
используя формы разных предметов — колеса, узла, штопора,
а также живые образы, крокодила, к примеру, художник
создал серию «Ложки». А его знаменитая «Ловля бабочек»!
Это живое воплощение радости бытия, счастливого мироощущения.
Художник не случайно меняет тонировку у дерева, переходя
к «детской» теме. Его композиция — воспоминание о детстве,
теплом, солнечном, беззаботном. Стремясь к выявлению
новой пластики, по мнению искусствоведа С. Шемякиной,
Лев Сериков доказывает и себе и другим, что у дерева необъятный
диапазон выразительных средств.

Думается, сегодня можно говорить не только об иркутской
школе живописи, но и о школе декоративно-прикладного
искусства, ярким представителем которого, безусловно,
является Лев Сериков. Настоящий фурор, например, вызвала
недавно проходившая в Москве выставка «25 иркутских художников».
По свидетельству очевидцев, работы иркутского скульптора
буквально покорили, ошеломили ценителей. Давайте, послушаем
мнение искусствоведа Ирины Бордовской: «В чем притягательность
образов, созданных художником, почему они так влекут
к себе и завораживают? Может быть, потому, что в них
заключена некая, неподдающаяся определению стихийная,
чувственная сила, порожденная самой природой и естественная
во всех ее проявлениях. Хочется назвать языческим такое
бурное, здоровое восхищение извечной красотой женского
тела и простыми, древними, как мир, инстинктами плоти.

Мир художника гармоничен, как его «Вселенная», поэтичен,
как «Маргарита», полон юмора, как «Байкальские ветры».
Он хорошо чувствует и воплощает конфликт (притяжение
и отталкивание) двух животворных начал — мужского и
женского. Главный образ в искусстве художника — это
женщина, воплощение стихии самой жизни, олицетворение
высших сил природы.

Мышление художника объединяет в единое целое явления
и формы реального мира с фантастическими, классические
символы с литературными реминисценциями. Он не боится
эклектики, спокойно совмещает несовместимое, не боится
рисковать, даже эпатировать зрителя. Вообще свобода,
смелость, раскованность — определяющие качества
Льва Серикова, такие редкие для наших художников».

Как он стал скульптором? А шут его знает, смеется Лев
Иванович. Рисовать рисовал, делал акварельные копии
картин знаменитых художников, писал кое-что маслом, но по-настоящему проникся
магией и тайной искусства тогда, когда впервые с бабкой пришел
в церковь. Иконостас просто поразил его воображение.
Родился и вырос он в Черемхове, на свет появился
ровно через месяц после объявления Победы. Отец рубил
уголек в шахте, может быть, поэтому его и не взяли на
фронт. Не исключено, считает Лев Иванович, что свою
роль сыграл фактор «неблагонадежности» — дед был в
1937 году репрессирован и расстрелян как враг народа.
Но как бы там ни было, отец выкладывался на работе до
упора, был вечным стахановцем, в победном 45-м получил
весьма приличную по тем временам премию и поставил дом.
А маленького Леву, как котенка, первым впустил в новое
жилье. Аккурат ко времени окончания строительства он
уже был «на ходу», ползал. Жизнь была лучше не придумаешь.
Учился легко, помогал по хозяйству, гонял на Сафроновку
корову. В многодетной семье (5 братьев и 3 сестры)
он был посрединке, так что на него грузили по полной,
но вот что удивительно — жилось легко и весело, несмотря
на послевоенные лишения и трудности.

После окончания средней школы приехал в Иркутск с намерением
поступить в медицинский институт. Но вот незадача,
направляясь по улице К. Маркса к набережной, заглянул
из любопытства в училище искусств: что ни говори,
а судьба посылала свои сигналы. Показал свои работы.
Его акварельная копия «Сикстинской мадонны» просто очаровала
ребят-второкурсников: такую проработку деталей, цветовую
нюансировку надо было поискать. Посоветовали поступать,
а для того, чтобы выдержал экзамен, как говорится,
решили «натаскать». Через
неделю решили: может сдавать. Поступил на декоративное
отделение, на один курс с Сашей Муравьевым, Колей
Башариным, Володей Адовым — сегодня эти имена хорошо
известны. Со второго курса — отсрочки не полагалось
— забрали в армию. Служил в Улан-Удэ, разумеется, художником.
Работал в одном с замполитом кабинете. Тогда и решил
перечитать всю русскую классику — Толстого, Достоевского,
Чехова. Пришло увлечение поэзией.

После окончания училища попал на засекреченное
предприятие в Ангарске, под начало замечательного
организатора производства, ценителя искусства и мецената
Виктора Новокшенова. К дяде Вите. С его помощью организовал
первую в «Современнике» выставку местных талантов, участвовал
в отборе работ иркутских художников для закупки в ставшую
теперь легендарной картинную галерею. Словом, работы
хватало.

Что касается резьбы по дереву, то из увлечения это переросло
в настоящую страсть. Ко времени вступления в Союз художников
в 1998 году Лев Сериков был уже известным в Сибири скульптором,
дизайнером, автором композиций по оформлению городской
среды.

Интересуюсь, почему, на его взгляд, профессия скульптора
так непопулярна в среде художников. Вон живописцев —
море разливанное, а он, считай, один в поле воин. Скульпторов
не только в Иркутске, но и в целом по Сибири — единицы.

— Ну, начнем с того, что это физически тяжелый труд,
— говорит Лев Иванович. — Но, видно, не в этом причина
непопулярности этого вида искусства. Несравненный Розанов,
к примеру, ставил скульптуру выше, чем живопись. Она
ближе к богу, писал он, путешествуя по Италии. Странное
дело, но до сих пор скульптура находится как бы на задворках
российского искусства. Пройдите по залам музеев — скульптура
представлена более чем скупо. Что поделаешь, истоки
искусства в России — иконопись, строительство храмов,
роспись в них потолков и т.д. Много ли вы видели книг,
альбомов, учебников по скульптуре? То-то и оно, что
их ничтожно мало. Считаю, говорит Лев Иванович, что
ситуацию надо менять. Вовлекать молодые силы. Почему
бы не создать при комитете по архитектуре специальный
совет, разработать программу по сооружению в скверах
и садах памятников, скульптурных групп, композиций.
Наладить действенную пропаганду, в конце концов. Чтобы
не девушка с веслом (она, кстати, тоже исчезла) встречала
вас у входа в парк, в холлах гостиниц, общественных
организаций, а высокохудожественные произведения искусства.
Уверен, будет спрос — будет и предложение. Расцветут
новые таланты, иркутская школа заявит о себе в полный
голос.

Признаться, мне по душе оптимизм Льва Серикова, человека
открытого и веселого. Мастера с большой буквы.