Вспоминая прошлые достижения многих колхозов и
совхозов Иркутской области, трудно не повториться и не
сказать, что и тогда жизнь на селе не была легкой.
Каких-либо тепличных условий для него не
создавалось. Я бы вообще по аналогии с вошедшей сейчас в
моду манерой ориентироваться на восточный календарь
назвал весь период 60-70-х годов «годом соломы». Ведь,
имея огромное поголовье скота, область должна была его
кормить. 25—37 процентов собранного зерна
засыпалось в «закрома Родины». Поэтому солома являлась
серьезным кормовым компонентом. Но год на год не
приходился. То дожди основательно запаздывали, то засухи
случались жесточайшие. Вот и приходилось отправлять
отряды механизаторов в Поволжье, на Кубань, на Алтай, в
Омскую, Новосибирскую и Амурскую области на заготовку соломы.
Чтобы сделать ее более питательной,
паром обрабатывали, кипятком ошпаривали, солью солили и
даже известковым молочком поливали. В периоды острейшего
дефицита концентратов приходилось даже болотную
(травяную) кочку завозить на свинофермы.

Спрашивали с руководителей и специалистов жестко. Однажды
«Восточка» рассказала о том, что где-то в Осинском
районе корова подохла, — ветеринары поздно спохватились.
Это вызвало такие страсти… на уровне обкома КПСС.
Хотя коров тогда в колхозах и совхозах было
видимо-невидимо, 200 тысяч голов.
Даже во время суровейших зимовок
свиней, овец не сбрасывали, и если на село шли грузовики с
прессованной соломой, то настречу двигались груженые
скотовозы и полные молоковозы. Все это было. Не было
только валявшихся на дорогах и проталинах павших от
бескормицы бычков, коров и телок.

В 80-е годы, после смены партийного руководства, аграриям
Приангарья стало легче дышать. Спрос с селян не
уменьшился, забота увеличилась. Возросли капиталовложения
в сельское хозяйство, и деревня отреагировала на это. В
течение 1985-90-х годов она на 12—32 процента увеличила
производство продукции ферм. Таких хороших темпов роста
давно у нас не было.

Но уже в 1992 году мы
как с горы покатились. Только за год производство тех же
видов животноводческой продукции сократилось на 10
процентов и больше. В 1993 году темпы падения ускорились.
Не удалось остановиться и в следующем году. У многих
селян было такое ощущение, что все труды идут прахом. И
такая ситуация наблюдалась по всей стране. Вряд ли
успокаивало, что у наших соседей по СНГ положение не
лучше, а в восточных регионах Сибири ситуация еще хуже.

Что же происходит теперь на селе? Говорят, идут
реформы. В своем сознании с этим словом мы
связываем веру в положительные перемены. А что на
самом деле имеем от нынешних реформ? 30 миллионов
гектаров заброшенных земель. По данным Госкомстата России,
поголовье крупного рогатого скота (КРС) сократилось с
58,8 миллиона голов, которые имелись в 1990 году, до 25,6
миллиона в 2003-м, количество свиней — с 40 миллионов до
15,2 миллиона, овец и коз — с 61,3 до 15,3 миллиона голов.
Почти вдвое ужалось дойное стадо. Только в минувшем году
поголовье КРС сократилось на 6,7 процента. В отличие от
Приангарья Россия не переживала столь тяжелой зимовки
2003-2004 годов, какая была вызвана в нашем регионе
позапрошлогодней засухой, тем не менее страна
в целом лишилась 2,6 миллиона голов.
В результате производство мяса сократилось в 2,2
раза, молока — в 1,7 раза. Это по данным официальной
статистики, которая порою легко маневрирует на поле
личного подсобного хозяйства, где не очень точно
поставлен учет.

После столь сильного ухудшения положения в
животноводстве, а также в связи со значительным падением
уровня жизни потребление мяса и мясопродуктов на человека
сократилось с 69 килограммов в 1991 году до 46
в 2002, молока и молокопродуктов — с 347 до 222
килограммов. Впрочем, названные
показатели были бы хуже, кабы не импорт. Так, в 2002 году
в мясном рационе россиян почти 53 процента составляли
импортное мясо и мясопродукты, а в молочном завозных
продуктов было 12 процентов.

Так что же это за реформы, если скот вырезается,
производство падает, импорт растет, потребление
уменьшается? Почему, например,
по мере роста доходной части федерального бюджета доля,
выделяемая на сельское хозяйство, сокращается в абсолютном
и в относительном значении? Если в 80-е годы доля
сельского хозяйства в государственном бюджете порою
доходила до 19 процентов, то в 1997 она упала до трех,
в 2000 — до 1,5, на 2001 год было определено 1,3
процента, далее финансирование снизилось до одного
процента, затем до 0,8 процента расходной части бюджета.

Давайте хотя бы бегло
бросим взгляд в прошлое и посмотрим, что же давали
реформы, на которые так богата была история нашего
Отечества.

Со школьной скамьи нам внушали, что отмена крепостного
права в 1861 году в конечном счете носила прогрессивный
характер. И современники, и последующие поколения
историков, политиков говорили о половинчатости тех
реформ, называли их несправедливыми, однако все те
преобразования, которые продолжались лет десять,
придали мощный импульс развитию экономики России.
Разные авторы, используя разные периоды, дают
интереснейшие цифры. Например, если в 60-е годы площадь
всей пашни в европейской России равнялась 88,8 миллиона
десятин, то через 20 лет пашни было 106,8 миллиона
десятин, в 1887 году — 117 миллионов.
(А.А.Корнилов «Курс истории России ХIХ века»). За
1860—1890 годы сборы зерна увеличились в 1,7 раза,
картофеля — в 2,5 раза, производство свекловичного
сахара — в 20 раз. Правда, параллельно шло
обезземеливание крестьян, увеличивалось число безлошадных
и однолошадных хозяйств.

Значительной вехой были столыпинские реформы. Оставим в
стороне попытки разрушить общину. Цель создать «крепкого
мужика, непьющего и сильного хозяина» оказалась
недостижимой. А вот резкая активизация переселения
крестьян в Сибирь, освоение ее дали, на мой взгляд,
большие результаты. Тут важно подчеркнуть, что не с
пустым карманом «покатил» туда мужик. Царское
правительство материально стимулировало то великое
кочевье. Погашались недоимки, цены на железнодорожные
билеты для переселенцев были низкими, мужики освобождались
от налогов на пять лет, получали беспроцентные ссуды в
100 — 400 рублей, а в пути им оказывалась продовольственная
и медицинская помощь. Там, где должны были жить хохлы,
белорусы, тамбовчане, харьковчане, саратовцы и другие,
проводились дороги, копались колодцы, строились
водохранилища. Только с 1906 года по 1912-й
правительственные ассигнования на эти цели выросли с 4,5
до 26,3 миллиона рублей (Т.М. Тимошина «Экономическая
история России»). В результате посевные площади зерновых
по Сибири и Северному Казахстану
увеличились почти на 82 процента, соответственно возросли
сборы хлебов, поголовье скота выросло значительно,
появилась масса новых сел и деревень.

Следующий яркий период в жизни страны — новая экономическая политика
(1921—1927 годы). Если лидеры большевиков на первых порах
называли его «периодом реконструкции народного
хозяйства», то наши современники оценивают НЭП как
оптимальное решение сложнейших проблем. Действительно, две
опустошительных войны за спиной, революция,
разруха, финансовый хаос, антоновщина на
Тамбовщине и Кронштадский мятеж, экономическая и
политическая блокада… Кажется, крах государства, всей его
экономики неизбежен. Но к 1926 году поголовье основных
видов скота уже превышает довоенный уровень. В 1925/26
хозяйственном году производство продукции сельского
хозяйства и промышленности составило 71 процент к уровню
1913-го. Новый червонец начинает котироваться на
различных международных биржах. Стремительно растет
численность населения. Но никакого самотека или
саморазвития тут не было.

Многие процессы направлялись
государством. Размеры вливаний в сельское хозяйство
постоянно росли. С 206,6 миллиона рублей в 1924/25 годы
до 288,3 миллиона рублей в 1927/28 годы. Это тем более
удивительно сегодня, что сельское хозяйство было
представлено в основном частным сектором, середняцкими,
бедняцкими хозяйствами, а также в не столь большой
степени кулацкими. Только на ликвидацию последствий
жесточайшей засухи в Поволжье и прилегающих регионах было
выделено 200 миллионов рублей золотом. Увеличение доли
середняка, рост хозяйств с большим количеством лошадей
происходили не сами по себе, не только в силу старания
крестьян, но и благодаря налоговым послаблениям
беднейшим слоям земледельцев. И в конечном счёте
произошло быстрое восстановление сельского хозяйства.

Не хочу обходить стороной и сплошную коллективизацию,
только этот процесс следует рассматривать в связке с
индустриализацией. Сначала о них говорили
восхищенно, затем критически.
Не отрицая ни в малейшей степени чрезвычайную сложность
и драматичность тех процессов, следует все-таки
помнить, что до революции на всю Россию приходилось
менее 300 тракторов. Да и те были иностранного
производства. Страна не имела ни одного комбайна. Инвентарь
и тот закупался за кордоном. На таком техническом уровне
село вступало в коллективизацию.

Именно в те годы начинали
поставлять технику Сталинградский тракторный завод,
Харьковский, «Красный путиловец» (Ленинград),
достраивался Челябинский тракторный, появились зерновые
комбайны, изготовленные в Ростове и Саратове. В 1933
году село уже имело 150 тысяч тракторов. К тому времени,
точнее — за два года, было выпущено 13500 зерновых
комбайнов, а также много другой техники.

Медленно, трудно, порою болезненно, но жизнь на селе
входила в новое русло. Сумели бы выиграть мы войну без
тех тракторных заводов, смогла бы страна прокормить свою
армию и граждан без колхозов?

Не знаю, можно ли назвать преобразования, которые
проводились в первые годы правления Хрущева, реформами.
Скажу о другом. Помню давку в хлебных магазинах на стыке
40-50-х годов. Помню ночные бдения возле магазинов в
преддверии больших праздников. Накануне их давали муку и
сахар. Помню эшелоны первоцелинников, отправляющиеся на
восток. Через год-два исчезают хлебные очереди, позже в
свободной продаже появляются сахар и мука.

В конце 50-х мы, студенты, выезжали на юг Тамбовщины
помогать убирать урожай. Спали на соломе в сарае,
питались неплохо, хорошо заработали, а вот деревня
выглядела неважно. Непобеленные избы с соломенными
крышами, керосиновые лампы,
на зернотоку — машины с ручным приводом. Через 20 лет я не
узнал тех мест. Появились Дворцы культуры,
улицы, поражавшие красотой,
зазеленели парки. Вглядываясь в знакомые некогда места, я
испытал ревность по поводу того, что Приангарье выглядело
тогда намного скромнее, хотя хлебушек и молочко
доставались нашим крестьянам куда труднее. Любопытно, что
в конце 60-х иркутские ветераны-аграрники с особой
теплотой говорили о мерах по подъему сельского хозяйства,
предпринятых Хрущевым. Следующее поколение с большим
удовлетворением отзывалось о решениях пленума ЦК, принятых после
смещения Хрущева.

(Окончание в следующим номере «ВСП»)