Недавно мне на глаза попалась презентация директора региональных программ Независимого
института социальной политики Натальи Зубаревич, представленная в клубе региональной
журналистики. Автор вывела характерные черты в развитии российских регионов, связанные
с ростом экономики в постдефолтный период. Госпожа Зубаревич приходит к выводу о
серьезном снижении качества жизни, сопровождаемом экономическим ростом. Ее
исследование показалось мне достаточно любопытным, особенно в условиях предстоящей
реформы местного самоуправления.

Многие, приводимые институтом, данные уже давно являются публичными. Тем не менее позволю их напомнить. Доля
Москвы в российской экономике в 94-м году составляла 10,2, а в 2002-м — уже 21,1. При этом
мы все понимаем, что в Москве не забили нефтяные скважины, а столичная пищевка хотя и
пережила бум, но не выросла в разы. Эксперт совершенно четко говорит о том, что половину
этого роста составляет мощный банковский сектор, другая является виртуальной,
обеспечиваемой вертикально интегрированными компаниями. Одновременно приводятся
следующие данные. В 1997 году в пятнадцати регионах страны было сконцентрировано 57,2%
промышленности России. На Москву в то время приходилось 6,9%. В прошлом году на эти же
регионы приходится уже 60,6%, а доля Москвы сократилась до 5,1%. Для любопытствующих
отмечу, что Иркутская область занимает в списке промышленных регионов 14 место с 2,2% в
1997 году и 2,1% в 2004-м.

Причем надо сказать, что в 1997 году на десятку регионов приходилось 41% всего суммарного
валового регионального продукта, теперь — 54%. Больше половины экономики сидит в
десяти субъектах федерации. Лидером всегда оставалась Тюменская область. Правда, до
дефолта она давала 9% промышленности, а сейчас почти 13%. При этом 39% иностранных
инвестиций и 40% экспорта, понятное дело, через
вертикально интегрированные компании снова идет
через единственную российскую калитку — Москву.

Все понимают, что наша экономика сейчас в основном индустриально-экспортная. Есть ли у
каких-то регионов шанс стать регионами постиндустриальной модернизации? Наталья
Зубаревич называет в их числе Санкт-Петербург, где сектор услуг достигает 62% в валовом
региональном продукте (в Москве — 84% ВРП). Еще Нижегородская и Новосибирская области
с 58% и 55%. В то же время она отмечает, что в успешном промышленном регионе —
Тюменской области — убывает в темпах сервисная модернизация. Проще говоря, здесь денег
больше, а шансов на переформатирование мозгов меньше.

В отдельную группу Наталья Зубаревич отнесла специфически постсоветские регионы,
которые она сама называет «чудными», где доля услуг составляет 70-80% в ВРП. Однако
рыночные услуги здесь стремятся к нулю. Почти все услуги оказываются государством. В
числе таких регионов Усть-Ордынский Бурятский автономный округ, Корякский АО,
Республика Тыва. Там сервисная модернизация на 80% финансируется федеральным центром.

В целом в регионах с душевым доходом выше среднего в 2-5 раз живут 8% российского
населения, выше среднероссийского менее в 2 раза — 18%, ниже среднего (от 0,99 до 0,5) —
67%, а значительно ниже среднего — 7%. Как все это отражается на социалке? В Институте
социальной политики подсчитали, в каких регионах быстрее всего росли доходы населения с
1999 по 2004 годы. Санкт-Петербург оказался чемпионом роста России со 190%. В Москве
(145%) такого темпа не было, поскольку там уже и база другая. В столице каждый процент
роста — это очень большие суммы. И еще лидерами по темпу роста были слаборазвитые
регионы, приблизившись к 170%. В этом заслуга государства. Его теплые руки брали
растущий доход, получаемый в бюджет, и отдавали тем самым 7% через бюджетное
перераспределение. Итак, 20 с лишним регионов (от Усть-Ордынского округа до Курганской
области,
Калмыкии, Алтайского края) получают более половины всех доходов своих бюджетов за счет
федерального. А кто же в аутсайдерах? Восточная Сибирь и Дальний Восток (140%).

Если по душевым доходам мы уже в 2002 году вернулись на уровень до дефолта, то по
распределению бедности нам это еще не светит до сих пор. А что
это значит? Это значит, что тот огромный переток доходов, который был организован
федеральным центром в слабые и слабейшие регионы, поступал в первую очередь, как и в
других регионах — доходы от роста, не бедным группам населения. Дело в том, что самой
растущей структурой занятости в Российской Федерации остается управление. И темпы роста
доходов, заработки самые высокие в нефтяном бизнесе, а потом идёт чиновничество. Сейчас наблюдается опережающий рост
доли мужчин в этой сфере. К слову, муниципальная реформа, которая стартует с начала
будущего года, даст ещё 160 тысяч новых управленцев по стране.

Никто не отрицает необходимости реформирования органов местного самоуправления. Для
меня очевидно, что все или большинство социальных проблем должны решаться
муниципалитетом. Потому что только низовая власть в состоянии реально контактировать с
населением, нуждающимся в социальной защите. Хотя сегодня невозможно говорить о какой-
нибудь самостоятельности муниципалитетов. Перераспределяя, центр усугубил ситуацию в
регионах. И региональная власть, по образу и подобию федерального центра, отобрала у
муниципалитетов половину денег. Раньше доля регионального бюджета в консолидированном
составляла в среднем около трети, а теперь выросла до 50-70%.

Между тем главный дефект грядущей реформы — отсутствие возможности отрегулировать
структуру управления «под свою территорию». Поэтому вся Россия, от Корякии до
Краснодарского края, снова будет жить «одинаково». «Эта страсть, эта любовь к унификации,
где все должно быть путем, все должно быть построено, как в документе. Этот технологизм,
юридизм мышления невышибаем из российской власти», — резюмирует Наталья Зубаревич.
Выходит, диспропорций снова не избежать. Правда, никто еще не сказал, каким образом в
этих условиях власть будет бороться с бедностью.