Дать им необходимый статус, вернуть в семью — эту
задачу как раз и призваны решать
социально-реабилитационные центры для
несовершеннолетних. Появились они в РФ в середине
90-х. В Приангарье таких «домов временного
пребывания» 54. Об одном из них, иркутском
муниципальном N 1, — наш рассказ.

Отверженные, но не забытые

!I1!Несколько дней кряду приезжал я в это двухэтажное
кирпичное здание, затерявшееся в глубине жилого
массива Иркутска II, как на работу. Беседовал с и.о.
директора Натальей Николаевой, ее коллегами, с
подростками. Возраст у них самый трудный —
от 10 до 18 лет. Некоторые — круглые сироты, но у
большинства родители есть. Вот только чад своих они
бросили. Сюда привозят и беспризорников — прямо с
улицы. У иных нет никаких документов. Даже
свидетельства о рождении зачастую утеряны. В центре
их восстанавливают заново, собирают информацию о
родителях.

Вместо 60 детей живут здесь 80. Потому что ситуация с
воспитанием нашего подрастающего поколения хуже
некуда.

— Нет строгого спроса с родителей, — по-своему объясняет
ситуацию Наталья Николаева. — Пьянствуют многие,
своими детьми не занимаются. Жалуются: дескать, жизнь
такая — ни работы, ни денег, ни нормального жилья.
Все это, может быть, так, но и семейные моральные
ценности нивелировались. Потерялся стержень. А
стержень в любом государстве — семья. Не зря
говорят: хочешь уничтожить государство, урони в грязь
авторитет семьи, снизив до предела ее главенствующую
роль в обществе, и все само собой развалится.

Специалист по соцработе Ольга Холюченко рассказала об
одной 15-летней воспитаннице. Девочка — инвалид.
Мать и отчим отказались от нее. Хотя живут
не бедно. Хорошие зарплаты, хорошая
квартира. Девочка проблемная,
занятия в школе прогуливала, связалась с дурной
компанией. Попала на учет в милицию. Мать,
по существу, расписалась в собственном бессилии и
передала дочь в казенный дом. Центр, в свою очередь,
вышел с ходатайством лишить ее родительских прав. Это
нужно было сделать, чтобы определить затем девочку в
специализированное учреждение. Пенсию по
инвалидности ей сумели оформить. Но надо было
подумать о завтрашнем дне воспитанницы. Ведь после 18
лет она обязана по закону центр покинуть.

— Вчера состоялось судебное заседание, — сообщила
Ольга Холюченко. — Окончательного решения пока не
принято. Дело отложено.

— Почему?

— Девочка на суде сказала, что хочет жить с матерью.

— Но ведь мать от нее отказалась. Заявление
оформлено, как я понял, по всем правилам и заверено
нотариусом.

— Суд оказался в затруднительном положении. Он
должен учесть и этот факт, и волю самого ребенка.

— Как же быть, если родительница не желает жить
вместе со своим чадом? Получается, что девочка
отверженная.

— Думаю, она до конца этого не осознает и
инстинктивно тянется к матери, которой уже давно не
нужна. Будем добиваться положительного решения суда
по иску и позаботимся о будущем нашей воспитанницы,
— твердо заверила Ольга Холюченко.

Наверное, так и будет. Моя собеседница знает, что
говорит. Она в подобных делах не новичок. По
образованию педагог и юрист, она работала
раньше в милиции, в специальной коррекционной школе.

Надо сказать, что и в медицинско-психологическом
плане тут подобрался не слабый коллектив. В штате есть врачи
— педиатр и психиатр, три психолога. Все дети
при поступлении, а затем и ежегодно проходят полный
медосмотр. «Хроников» ставят на диспансерный учет.
Некоторых удается отправить на курортно-санаторное
лечение. С гордостью мне сообщили, что
Люда Андриюк уже дважды лечилась в
областном реабилитационном центре для детей и
подростков с ограниченными возможностями «Сосновая
горка».

Люда — девочка талантливая, с тонким художественным
вкусом. Увлекается изготовлением аппликаций на ткани.
Говорит, что хочет стать во взрослой жизни
дизайнером, и педагоги ей в этом активно помогают.
«Мы верим в Люду», — говорят они искренне.

Психологи учат «отверженных» общению, помогают
социальным педагогам выработать методику работы со
всеми детьми «группы риска». Потому что есть среди
них и наркозависимые, и употребляющие алкоголь. Особенно
много курящих. Эти вредные привычки
появились у многих еще до прихода в центр,
избавиться от них за короткое время не получается.

А учеба в центре — святое.
Учатся все. Даже те, кто раньше в школу не ходил. Кто
отстал — догоняет, проходя ускоренный курс обучения.
Хорошие трудовые навыки получают ребята в своей
парикмахерской, в столярной и швейной мастерских. В
различных кружках. «Осенью откроем обувную
мастерскую, будем готовить своих мастеров —
сапожников».

Мечты сбываются

Что же происходит после того, как воспитанники
достигнут 18 лет? Куда они затем уходят?

Пути-дороги у всех разные. Дима Рябчиков, например, с
февраля нынешнего года снимает в Иркутске квартиру.
Деньги получает от городского центра занятости.
Учится в вечерней сменной школе, осваивает программу
сразу за 8 и 9 классы. Получив аттестат, пойдет
служить в армию.
И уже сейчас к этому готовится. По направлению
военкомата учится одновременно на курсах водителя БТР.

А всего лишь год назад никакой перспективы в жизни не
видел. Работал за копейки, в сущности, за еду, на
рыбной коптильне у одного частного предпринимателя.
Там и жил. Спал прямо в цехе, потому что деваться ему
при живых родителях было некуда. Отец и мать спились,
разошлись, квартиру пропили. В центр Диму привел
какой-то сердобольный мужчина. У парня не оказалось
при этом почти никаких документов. Где находятся
родители, он не знал.

Родителей работники центра нашли (они сразу же
написали отказ от сына), документы восстановили.

После посещения Иркутского муниципального
социально-реабилитационного центра для
несовершеннолетних N 1 я по-иному
стал смотреть на работу тружеников
наших детских казенных домов. Они действительно
любят свое дело. Хлопотное, нервное, тяжелое, не всегда благодарное,
но очень нужное всем нам. Ведь в руках у этих людей
находится самая большая ценность общества — дети.

Посидели с «президентом», покалякали с «министром»

!I2!Чем активнее дети начинают участвовать в управлении
общественной жизнью, тем быстрее взрослеют. Эта
истина подмечена даже не нашими отцами и дедами, а
давным-давно. Еще древние греки, родоначальники
нынешней демократии, уделяли этому вопросу большое
внимание.

Вот и казенный детский дом, о котором пишу, не стал
исключением. Второй год здесь действует детский
парламент. Без него взрослые не решают ни одного
серьезного вопроса, затрагивающего интересы
воспитанников. Что делает парламент, какие решает
вопросы и как, кто входит в его состав, кто за что
отвечает — информация открытая и полная. Об этом
рассказывается на специальных стендах. Тут же, в
«Парламентском уголке», висят герб России, флаги РФ и
г. Иркутска. Читаю цитату Цицерона: «Мы должны быть
рабами законов, чтобы быть свободными».

Ребята относятся к «избирательной кампании» и к своей
работе в парламенте серьезно. Мы посидели с его
«президентом», 16-летней Настей Гурковой, покалякали
по душам с «министром печати» — 15-летней Любой
Родевой. Их, как и остальных, избрали тайным
голосованием. Настя и Люба набрали голосов больше
всех.

Обе — круглые сироты, родители у них умерли.
Симпатичные, обаятельные девочки. К вопросам моим
отнеслись серьезно, отвечали вдумчиво, со знанием
дела.

— Почему «президент»? — спросил я Настю. — Ведь он
руководит обычно исполнительной властью, а не
представительной. Вот Грызлов в Госдуме — спикер.

— Ребята так захотели. Слова «спикер»,
«председатель» им не нравятся. Не звучат! Они любят
эффектность.

Сейчас в центре работает второй состав детского
парламента. А первый опростоволосился. Избрали его по
всем правилам демократии. Взрослые на воспитанников
не давили. В итоге такой вольницы власть взяли в руки
неформальные лидеры. Зачастую с отрицательным
поведением. Например, «министр труда» выводил младших
на субботник, а сам со товарищи смотрел в это
время телевизор или играл в футбол. То есть сачковал.
Народ заволновался, завозмущался. Пошел к руководству
— директору, его заму. Те только развели руками:

— Кого избрали — так и работаем. В следующий раз
будьте внимательнее, ответственнее.

Во время перевыборов в сентябре 2004 г. Настя Гуркова
и стала «президентом». Дважды в этом году, когда в
центре проводились дни самоуправления, «рулила» за
директора Галину Романову. (Во время моего приезда
она находилась в отпуске).

— Приятно быть директором? — спрашиваю Настю.

— Не очень. Ответственность слишком большая. За все
надо отвечать. И за всех. За порядок. За успеваемость.
За каждого переживаешь… Нет, я бы не пошла в руководители.
За себя отвечать проще. Я это поняла только сидя в кресле
Галины Никифоровны.

— Кем же хочешь работать?

— Поваром. Вот закончу 9-й класс и буду поступать в
кулинарное училище.

— Ваш парламент проводит, как мне рассказали, много
различных мероприятий. Вот недавно было «Поле чудес»
с вопросами по истории 8 Марта. Призы были?

— Конечно. Как без них. Карандаши, фломастеры, сладости.
Суперприз (большую мягкую игрушку) получил победитель
— Володя Сергевнин. Он у нас теперь «министр труда».

«Министр печати» Люба Родева слушает внимательно,
кивая головой, соглашается с Настей.

— Люба, — обращаюсь к ней. — Мы ведь с тобой, получается,
как бы коллеги. Что-нибудь пишешь сама? Статьи в стенгазету?

— Нет. Я больше люблю рисовать. А статьи организовываю.

— Что еще входит в обязанности «министра печати»?

— Выпускаем различные объявления, информации о нашей
жизни. Проводим раз в квартал «День именинника». У меня
есть списки всех ребят — кто и когда родился… Работы
много, — вздохнула она под конец беседы.

Даешь семью!

Когда-то я учился в Шерагульской средней школе Тулунского
района. С 5-го класса по 10-й со мной сидели рядом за
партами четыре девочки и один мальчик из местного детского
дома. Ходили они всегда дружной стайкой, одеты были
хорошо. Пацаны окрестных деревень им страшно завидовали.
Мы-то, после войны, потеряв отцов, были полуоборванные
и вечно голодные. А детдомовских кормили хорошо. Щеки
у некоторых девочек прямо лоснились.

Но я часто замечал: глаза у них грустные. Однажды на
перемене подошел мальчик-детдомовец и попросился со
мной на выходные в деревню.

— Зачем? — удивился я.

— Надоело все интернатовское. Режим этот, воспитатели…
Ребята мельтешат перед глазами 24 часа в сутки. Устал
от всего этого. Хочу побыть один. В обычной
семье. Я родился на Дону, у нас там была большая семья
— 5 человек. Но все, кроме меня, погибли. Отец — на
фронте, а мать и брата с сестрами немцы сожгли вместе
с деревней.

До сих пор помню, как он ходил по огороду
и амбару. Смотрел, как мать доит корову, взялся даже
помогать ей печь в русской печи хлеб. Приезжал потом,
отпросившись, еще три раза. Только сейчас, спустя полвека,
я понял эту извечную тоску детей из казенного
дома по семье, по домашнему очагу. А тогда просто думал:
чудит парень, заелся на интернатовских харчах.

… Шел в социально-реабилитационный центр в пятницу.
Парламент вывел ребят на очередной субботник. Они дружно
убирали территорию. Пояснили: в выходные будет некогда,
все, у кого есть хоть какие родственники, отправятся
к ним в гости.

— А если кого-то не отпустят? Накажут за провинность
таким вот образом?

Мальчишки прекратили вмиг работу, удивленного воззрились
на меня.

— У нас это самое страшное наказание, — сказал наконец
один из них.

— Да уж, страшнее не бывает, — согласился другой.

Тут я и вспомнил шерагульского друга-детдомовца.

Как приблизить детей-сирот и детей, оставшихся без попечения
родителей, к семье? Как вернуть в семью? Как сделать,
чтобы наши граждане чаще их усыновляли и активнее брали
под опеку? Над этими вопросами бьются по всей России. Создают
семейно-воспитательные группы — всего 1500. В том числе
311 действуют в Приангарье. В Иркутском муниципальном
социально-реабилитационном центре N 1 таких групп более
20.

Приемный семейный воспитатель — фигура довольно новая
в системе соцзащиты. Он и не усыновитель, и не опекун…
В сущности, является педагогом на дому. «Педагог-надомник»,
— так назвал его один мой собеседник. Заключает с центром
договор и, как его работник, получает небольшую
заработную плату. Еще ему идет трудовой стаж. Предполагается,
что семейный воспитатель, взявший к себе в дом ребенка,
хорошо узнает его, присмотрится и может затем усыновить
или взять под опеку. Что на практике и бывает.

— Правда, у нас пока таких случаев мало, — признала
психолог Ася Бушкова. — Дело новое, до конца не опробованное.
Слаба и информационная часть этой работы. Газеты, телеканалы
стали частными, не всегда удается рассказать
населению о наших подопечных, которых можно взять в
семью, показать их фотографии. Но мы ищем выход из ситуации.
Хотим завести в Интернете свой сайт.

— Средства на содержание ребенка (одежда, питание,
лекарства и т.д.) семейно-воспитательной группе кто
дает?

— Он остается на полном нашем обеспечении.
Как если бы жил в социально-реабилитационном центре.

— А как насчет психологической совместимости воспитателя
и воспитуемого? Ведь тут могут быть серьезные проблемы.

— Прежде чем отдать подростка в семью, мы обследуем
ее по полной программе, — пояснила Ася Бушкова. —
Тут и жилищно-бытовые условия, и здоровье кандидата
в семейные педагоги, и его материальное положение. Бывает,
что в результате такой комплексной проверки воспитанника
не отдаем.

— Количество детей в каждой семейно-воспитательной
группе оговаривается инструкцией?

— Да. Может быть один, два, но не более 8. Мы сейчас организуем
группу из трех подопечных.

— Каковы мотивации людей, решивших взять ваших воспитанников
в свой дом?

— Они разные. У нас есть одна женщина, семейный воспитатель,
у которой свой сын. Он-то как раз и сагитировал мать
пригласить в дом «сестричку». Увидел нашу девочку в
одном из телесюжетов, она ему очень понравилась. Сказал
матери: «Скучно мне одному, давай заберем ее к себе».

— Предположим, подростку в семейно-воспитательной группе
исполнилось 18. Но его не усыновили, не взяли под опеку.
Что на практике происходит в такой случае?

— Он начнет самостоятельную жизнь. Но может и остаться
в семье, принявшей его, если взрослые предложат. Есть
и такие примеры. Главное — подготовить наших ребят
к их будущей личной семейной жизни, воспитать в них
будущих заботливых пап и мам. В стенах государственного
учреждения, согласитесь, сделать это по объективным
причинам довольно сложно.

Начальник отдела помощи семье и детям департамента
соцзащиты населения администрации Иркутска, одна из
инициаторов создания первых семейно-воспитательных групп
в областном центре, Ольга Столяревская заметила при
личной встрече:

— Хвалиться пока особо нечем. Наши муниципальные социально-реабилитационные
центры могли бы сделать и больше. Будем работать с ними
в этом направлении.