— До премьеры осталось совсем немного времени.
Можно ли сегодня говорить о том, что концепция спектакля
сложилась?

Геннадий Гущин:

— Нет. О концепции вообще можно говорить после премьеры, но
никак не заранее. Создание спектакля я бы сравнил с рождением
ребенка. Женщина ведь не знает, каким именно будет ее ребенок.
Точно так же и художник ничего не может сказать, пока его детище не
создано.

Даже самым лучшим профессионалам трудно предсказать реакцию
зрителя на те или иные моменты. Вот ты работаешь и думаешь: ну
здесь зал слеза прошибет. Потом выходишь на сцену, а зритель в этом
месте смеется. Театр — такая интересная штука, где предсказать что-то
очень сложно. Тем более что и спектакли бывают не похожи друг на
друга. Вчера все прошло на одном дыхании, а сегодня что-то не
прозвучало. И непонятно, почему. Конечно, есть здесь свои
профессиональные секреты, но это уже тема мастерства.

— И на чем построен ваш спектакль? Перечислите его
краеугольные камни.

— Прежде всего, на замечательном материале. Алексей Арбузов — это
наша советская классика. Очень хороший, человечный автор. Сейчас
нас просто накрыл поток драматургии, которая не особо углубляется в
работу души человеческой. А ведь смысл театра и искусства вообще —
именно исследование души. В современной драматургии эта тема
очень слабо звучит. Зато много каких-то внешних эффектов, шоу. А в
тот застойный период, к которому относятся Розов, Рощин, Арбузов,
драматурги занимались как раз традиционным для русского искусства
изучением внутреннего мира своих героев. Нынешний зритель по
такому театру соскучился. Помните, был период, когда мы думали,
что вкуснее «сникерсов» ничего нет. Сейчас нормальные люди их не
едят. То же самое происходит в искусстве. Нам навязали нечто,
чуждое нашему естеству, нашим корням. Теперь из этого надо как-то
выгребать. Хорошо, когда люди это понимают. Но многие просто не
дошли до такого осознания и не знают, в какую сторону идти. Задача
театра, литературы, кино — отыскать и обозначить эти ориентиры.
Хотя мы такой целью не задаемся. Мы, прежде всего, пытаемся
разобраться в себе.

— Арбузова ведь очень много ставили. Почему вы не выбрали что-
то более современное?

— Что значит современное? Еще Экклезиаст писал о том, что все
истины открыты до нас. С тех пор ничего не изменилось. От нас
всего-то и требуется — время от времени возвращаться к этим
истинам. Мы говорим о добре, о человечности, о самопожертвовании.
Точнее, пытаемся еще раз поговорить на эти темы.

Конечно, свойственно человеку такое качество — все ему приедается, и
слова тоже. Но если вдуматься, ведь почему-то человек это слово
сказал. Он как шифром — выразил им свои мысли, чувства. «Я тебя
люблю». За этим шифром огромный мир. Любовь же не может
приесться, если это настоящая любовь. Так же и слово не может
приесться, если оно искреннее. Поэтому в текстах уже все есть.

— Долго работали над спектаклем?

Александр Братенков (Леонидик):

— Три месяца. И только сейчас, когда до премьеры осталось всего
ничего, работа начала как-то оформляться. Я даже не представляю
себе, что было бы, если бы этот период был меньше. Пока репетируем,
пришлось перелопатить массу литературы о войне. Должен
признаться, что за три месяца мое отношение к Великой
Отечественной перевернулось полностью. Конечно, все мы что-то
знали и раньше. Но, честно говоря, праздник был и праздник. А
сейчас, когда начинаешь вдумываться, видишь эту войну совсем по-
другому. Артист ведь не может наблюдать своего героя со стороны,
все равно пропускает его через себя. И когда пытаешься прикинуть
какие-то ситуации на себя, думаешь: ну, я бы точно не выжил, такое
просто невозможно вынести нормальному человеку. Там каждый день
был как подвиг. В голове не укладывается, какого духовного подъема
могли достичь люди. Теперь я искренне преклоняюсь перед всеми
ветеранами. Не только фронтовиками, но и теми, кто был в тылу. И
День Победы буду отмечать всегда.

Анастасия Шинкаренко (Лика):

— На самом деле, все в нас есть. Просто что-то уходит со временем,
что-то затирается. Но если снять все наносные слои, останется
человек, готовый к подвигу. И нам, актерам, работа над подобными
пьесами дает возможность очиститься, стать лучше вместе со своими
героями.

Александр Братенков:

— Это правда, наши герои заставляют нас стать лучше. Потому что
театр — это работа души. А у нас все герои хорошие.
Например, ночью ты просыпаешься и начинаешь писать
стихи. Я понимаю, что написал только пару строк, но
сам факт… разве это не здорово? Или ночью встаешь и
читаешь Пушкина…

— После первого прочтения многих отпугивает пафосность этой
пьесы…

Геннадий Гущин:

— А что такое пафос? Это когда высокие слова рождаются на пустоте.
Посмотрите, как ратуют наши сытые политики : «Когда же мы
поднимем уровень жизни, наш народ голодает!» Это пафос. А когда
то же самое говорит сам народ, это уже не пафос. Это боль. Поэтому
нашу пьесу можно поставить пафосно и не пафосно. Вот наша задача —
воссоздать чистоту ее слова и эмоций, которые это слово рождали.
Очень часто показывают в старых фильмах, как политрук призывает:
«За Родину, за Сталина!» И не веришь ему, потому что он весь такой
ядреный стоит, в хорошем полушубке и занимается агитацией. А
когда смотришь документальные кадры, где люди шли умирать с
этими же словами, мороз продирает. Ведь не скажешь: ах, как он
пафосно умирал! И если мы проникнем в эти слова, нам откроются
новые смыслы. Когда Марат рассуждал: «Нужно строить
мосты…» — это высокие слова, но ведь он жил с этим. Это
те самые идеалы, которые сегодня осмеяны и охаяны.
Мы хотим не то чтобы реанимировать все это, нет, мы
хотим рассказать об этих людях с любовью. Возьму на
себя смелость сказать за всех: мы этих героев просто
любим. Они для нас не какие-то абстрактные, а очень
живые, близкие люди. Я в этом поколении вижу прежде
всего своего отца, свою мать. Я имею в виду не черты
характера, а именно поступки. Лика говорит: «Человек
должен всем пожертвовать для другого». Моя мать
прожила именно так. И очень многие жили так. Где же
здесь пафос?

К сожалению, все они — обманутое поколение. Не знаю, прочтется это
у нас в спектакле или нет, но хочется, чтобы такая интонация
прозвучала. Показывают по ТВ сюжет: какого-то ветерана
приглашают пройтись по Красной Площади, и для этого ему шьют
костюм. А он рад-радешенек этому костюму. Плакать хочется.
Таким людям я не знаю, какие условия нужно создать, а мы —
костюм… Да и не в костюме ведь дело. Вроде как отчитались, галочку
поставили, что долг выполнен. Да мы никогда и ничем не сможем
вернуть им свой долг.

Алексей Лобанов (Марат):

— Если Марата с кем-то сравнивать, то, наверное, с чеховским дядей
Ваней. Это та самая широкая русская душа. Он последнюю рубашку
отдаст, улыбнется, а сам умирать пойдет. Сложная роль. И играть ее
сложно. Отчасти потому, что сам я совсем другой. Отчасти, потому
что все мы зачерствели и нам трудно понять таких героев. Сначала
нужно всю копоть с души снять. Это «снятие копоти» ведь тоже
входит в работу над спектаклем. Наверное, еще и поэтому трудно.
Духовная работа всегда трудна.

У этой пьесы серьезный спонсор — «Илим Палп Энтерпрайз», в состав
которого входят два крупнейших лесоперерабатывающих предприятия
области — БЛПК и УИЛПК. Это уже вторая постановка Геннадия
Гущина при участии корпорации. Первой был спектакль по Леониду
Андрееву. Опыт признали удачным обе стороны, и «Илим
Палп» предложил поставить спектакль к 60-летию Победы. Кстати,
генерального директора иркутского представительства Олега
Канькова, может, и нельзя назвать завзятым театралом, но в театре его
видят часто.

Кстати, это не единственный проект, в котором «Илим Палп»
принимает участие. Сейчас идут переговоры с Галиной Волчек. Она
взялась подобрать для Иркутского драмтеатра хорошего режиссера —
педагога, который поработал бы с актерами. Деньги на это тоже
намерен выделить «Илим Палп».