С земляками любо-дорого повспоминать дела минувших
дней лет. Будто заново вижу большое сибирское село
Уян. На десятки километров в округе колосятся тучные
поля пшеницы, овса, ячменя, пасутся стада коров,
ближе к горам отары овец, а внизу — светлые воды Оки.

С Николаем Семеновичем мы перебираем в памяти знавших
толк в хлеборобском деле уянских старожилов. Кашкаревы,
Мурашовы, Сизых и Тирских. До сих пор в людском обиходе
живы названия прежних заимок.

Мурашовская заимка хорошо запомнилась мне со школьной
довоенной поры. Этот живописнейший уголок был в семи
километрах от села Уян. По дороге на заимку с левой
стороны от села тянулся плотный ельник, остроконечные
в темно-зеленом окрасе ели стояли словно изгородь; с
правой же стороны поднимались горы, покрытые кустарником
и лесом, а два-три выступа их были совсем голые. Внизу
до самой реки почти с километр занимал утопающий в цветах
луг, который спускался к реке, образуя там природный
пляж с золотистым песком и пологим дном. В этом райском
уголке перед войной размещался пионерский лагерь Облпотребсоюза.
Стояли четыре больших дома, отдыхало более трехсот детей.

В этом-то живописном уголке и родился 20 апреля 1925
года в семье Семена Михайловича и Феклы Александровны Мурашовых
сын Николка. Его раннему детству была дарована вся эта
прелесть родной природы.

Раскулаченных родителей отправили на север. А потом
снова семья Мурашовых вернулась в Приангарье и стала
проживать в Тулуне. Не что иное, как то самое, еще с детства
зародившееся чувство любви к природе, легло в основу дружбы
подрастающего Коли с мужем сестры Екатерины. Зять Иннокентий
Барахтенко стал будущему разведчику и учителем, и наставником,
и старшим другом. С 12 лет он брал мальчишку с собой
в тайгу на охоту. Научил его тихо ходить, эта манера
нашего героя сохранилась и по сей день. И не просто
ходить по тайге, а подкрадываться к добыче с подветренной
стороны. «Главное, — вспоминает Николай Семенович
наставника, — он доверил мне свое ружье, и я за это
доверие старался метко стрелять в косачей. Научил меня
быстро и бесшумно забираться на любое дерево и оттуда
наблюдать за зверем или птицей».

Николай усвоил не только сноровку, но и нечто более
важное — образ жизни охотника. Манеру говорить, шутить
и здраво судить о жизни.

Соседи по дому и даче сейчас называют Николая Семеновича
просто и с уважением — «дядя Коля». Послушать дядю
Колю особенно любят подростки — о том, как он воевал
в разведке. Всю зиму у него на балконе у сделанных им
кормушек синькают синички, а в квартире с ним
его четыре члена семьи — две кошки и две собаки. Забот
с ними полон день! Нередко подшучивает над собой: «Лежу,
как царь Гвидон!» — это по поводу его больных ног.
На Волховском фронте 28 октября 1943 года он был тяжело
ранен в ногу, много осколков вытащили за три месяца
в госпитале, а вот три из них до сих пор остаются
в ноге, принося немало хлопот.

Дядя Коля добр и отзывчив ко всем. Кто бы что ни попросил,
он поможет и делом, и советом. На даче одному соседу
помог отремонтировать насос, второму — пилу наточил,
третьему — смастерил задвижку оригинальную на калитку.
«Чуточку, да помог человеку, — втолковывает он мне,
— а по-другому нас не учили».

После госпиталя он участвовал в боях уже в 82-й орденов
Суворова и Кутузова стрелковой дивизии, куда входила
64-й отдельная морская Краснознаменная стрелковая
бригада. Именно в ее составе разведчик Мурашов прошел
дорогами войны до Дня Победы. А вот домой он приехал
в звании сержанта при всех регалиях только в 1948
году. Шел домой с вокзала с думой о предстоящей встрече с отцом
и матерью, но не смог миновать дома своей учительницы
Любови Минеевны, с которой переписывался с фронта.

— Ох, Коленька, — взмахнула руками она и обняла, как
родного.

Узнав, что у нее погиб сын, он тут же, сойдя
с обветшалого крыльца, на котором они стояли, взялся
за работу, и, пока не сделал новое крыльцо, не ушел со
двора. «Как памятник воздвиг себе!» — пошутил Николай
Семенович.

Вот такой он человек. Дома окунулся в работу. Заготовил
лес, привез пиломатериалы и поставил новый дом отцу и матери.
Как радовались своему 23-летнему сыну родители!

На доброту ведь люди отзывчивы. На его даче есть аккуратная
табличка, на красном фоне которой обозначено: «Здесь
живет герой войны Мурашов Николай Семенович». Сделал
ее сосед по даче, художник, в знак уважения и сам укрепил
ее. Шоферы, проезжая мимо с уважением сигналят, и ни
один человек не проходит мимо, чтобы не поприветствовать
уважаемого человека.

— Вот так я и живу, у всех на виду.

Это точно. Насколько же благородный мой земляк,
думаю о Николае Семеновиче, а он продолжает
неторопливые свои размышления.

— А кто я такой? Да, воевал в разведке. Но таких было много.
Я обыкновенный, как все солдаты, кто, не раздумывая,
за Россию мог жизнь положить. И многие отдали свои жизни.

Наверное, то, что я с детства был верткий, хваткий, все
успевал, хорошо владел оружием, умел здорово прижиматься
к земле-матушке, помогло остаться живым и нести
трудную службу разведчика.

Я внимательно слушаю своего земляка и думаю: насколько
же почтительна его скромность. Он воевал как все, не
бахвалится своими подвигами, рассказывает, не прибавляя
и не убавляя.

— Однажды командованию срочно потребовался свежий «язык»,
и нас, группу разведчиков, направили с этой целью, как
всегда ночью, через передний край к немцам. Случилось
непредвиденное. Мы почти столкнулись с группой немецких
разведчиков, двигающейся к нашим позициям, но они обнаружили
себя, и наши открыли огонь по ним, а немцы — по нам. Что
делать? Когда мы возвратились ни с чем, нас отправили
на гауптвахту. Заработали! Дисциплина есть дисциплина,
воинская тем более! — тяжело вздохнул бывалый разведчик.

— Но в другой раз мы порадовали всех! А ведь случай
помог нам. С опушки небольшого леска, где остановилась
наша часть, мы пошли на задание по пологому спуску,
за которым, сколько мог видеть глаз, тянулось безлесье,
и повсюду трава была выше головы. В самой низине уже
сгущался белесый туман. Мы шли вдвоем — я и Николай
Лазаренко. Отрадно было то, что я шел с опытным разведчиком,
сибиряком. На КП развернули карту
и ввели нас в курс дела. Начало темнеть, и немцы стали постреливать,
запускали осветительные ракеты, словно предчувствуя
нашу вылазку в этом районе. На точке исхода мы ожидали
сигнала с КП. В низине туман сгущался все больше и больше.
Такой травы, какая была здесь, я и раньше и после никогда
не видел: высокие, толстые да еще колючие стебли! Ставлю
одну ногу вперед и раздвигаю руками стебли, пригибая
их в стороны. И так шаг за шагом шли мы с Николаем довольно
долго. Вдруг носок моего сапога упирается во что-то
твердое. Я развернул стебли и руки мои ощутили железо.
Неужели танк? Еще ниже склоняюсь — так и есть, вот
гусеница.
Я даже дыхание приглушил и тихо подался назад. Ожидавший
меня Николай шепнул, что в буреломе он обнаружил два
танка. Надо было быстро уходить, пока нас не заметили
немецкие часовые. Немцы запустили очередную ракету на
парашюте, и мы присели в траву. Теперь, на обратном пути,
каждый метр давался с еще большим трудом, но нас подбадривала
удача находки, и мы упорно двигались к своим. Ночь
была на исходе, уже рассеивался туман, нам оставалось
преодолеть метров пятьдесят…

Первыми нас встретили связисты, и вместе мы двинулись
на КП.

— Ну, ребята, какие вы молодцы! Вы сами не знаете,
что вы сделали! — воскликнул майор Лошкарев, начальник
оперативного отдела. Выслушав нашу информацию, командир
полка и начальник артиллерии обняли нас. — Эта танковая
часть немцев была обнаружена нашей авиасъемкой, но
потом исчезла, мы потеряли ее. Надежно ее немцы
спрятали! Еще раз молодцы.

То, о чем я сейчас расскажу, поможет вам лучше понять
характер Николая Семеновича. Он много лет переписывался
с боевыми друзьями, с кем вместе воевал и участвовал
последующие годы во встречах с однополчанами. Ему дорога
честь советского солдата и солдатская дружба. Он искренне
переживал, что их взводный ни на одной встрече так и
не был. Писал письма, делал запросы в архивы, но безрезультатно.
И только однажды по указу о награждении его орденом
Николаю Семеновичу удалось в Москве получить его адрес.
Сразу же вылетел к нему в Нижний Тагил. Встреча была
незабываемой. Борис не верил своим глазам, что его разведчик
Николай Мурашов стоит перед ним. Несколько раз обнимал
и все разглядывал, приговаривая: «Ну, хорош, сибиряк,
какой герой! Ведь нашел!»

Три дня пробыл у своего комвзвода Бориса Ведерникова,
заметил, что нездоров его командир, его друг, его учитель.
Его доконали неоднократные ранения
и, как выяснилось, три послевоенных инфаркта.

— После этой встречи я ему часто писал, но получил только
два письма. Ушел мой командир из жизни. Я по нему и
теперь сверяю свою жизнь. Когда бывает невмоготу, спрашиваю
себя: а что бы сейчас сделал твой командир?

Со своим лучшим боевым другом разведчиком В.Т. Полынько
они вместе были на Эльбе. И с тех пор тридцать шесть
лет не виделись. Но Николай разыскал его, и вот в 1981-м
встретились в Алма-Ате, В. Полынько тогда работал замминистра
юстиции Казахстана. Редко, но все же поддерживали связь
боевые друзья-разведчики.

Так сложилась судьба Николая Семеновича, что и после
войны он продолжал нести службу разведчика, но теперь
это была служба разведки земных богатств. Сначала
Вилюйская геологическая партия. В 1953 году уехал начальником
аварийного комплекса в Мирный, рыли шурфы, открывали
алмазы. С 1971 по 1979 год водил вездеходы экспедиции
института «Гидромет», затем работал в Азейской экспедиции
и на так называемой Белой Зиме. Так и сложилась его
судьба — разведчик на фронте и после войны.

Какой была эта служба, судите сами. Вот лишь два эпизода
якутской зимы.

— В ноябре надлежало нам перебазироваться на новое
место или по новой дороге, или через реку Батубия —
в 18 километрах от Мирного. Мне пришлось вести наблюдение
за ледоставом. Утром подошли оленеводы с большим стадом.
Посмотрел, как переправа их идет, доложил начальству
экспедиции: давайте попробуем пройти порожняком. Получилось.
И так мы перевезли все припасы на новую базу. А вот
потом, когда перевозили людей и грузы на базу в Заполярье,
мороз поджимал до 60 градусов. Проселочная дорога была
узкой, приходилось рубить лес по обочинам. Немного прорубим —
подтянутся два трактора, а потом и две машины. Лес
звенел и крошился, как лед. Все замерзло, а мы держались
и пробивались вперед шаг за шагом до самой базы. Радости
не было конца! В новых домиках тепло. И Лиза вскоре
приехала. Для меня был праздник вдвойне.

По словам Николая, они и поженились потому, что были
оба неравнодушны к природе. В выходные укладывали свои
рюкзаки, палатки и отправлялись на лоно природы —
так было в годы молодые и все остальные. Жили дружно,
душа в душу. Сорок семь лет они прожили счастливо. Лиза
двадцать лет отработала рентгенологом, с душой относилась
к своему труду, была и сыну их Константину, и мужу настоящим
другом. Четыре года ее нет в живых. Трудно Николаю без
Лизы. Ее портрет в комнате на видном месте. Белокурая,
с теплой улыбкой и умными глазами она будто с ними.
Поверьте, так бывает у тех кто любит!