Пастух волчьей стаи
"Иду это я краем калтусишка по долине Ямбуя и вижу: сразу за ним почти на вершине сосны что-то чернеет, черновина какая-то. Пригляделся: вроде русамака сидит. Что это она? Дай, думаю, стрелю. Зверь-то пакостный, таскает из капканов, на кого ни поставь, приманку. Если что съестное в зимовье учуяла, пока нету хозяина, если в дверь не прогрызется, так на крышу заберется, разворочает -- все равно залезет". Так из рассказа моего отца впервые я услышал о росомахе, звере "штучном" в тайге, изучением экологии которого впоследствии мне довелось заняться профессионально. Такую оценку росомахе дают охотники и поныне.
А зверь, между тем, исключительно интересный.
Росомаха — самый крупный (до 30 килограммов)
представитель семейства куньих, родня, значит, самому
соболю! Но в наказание за вороватость носит
невзрачную бурую шубенку. Зато жизнь ведет
очень интересную. Ну, прежде всего, бродяжка она,
да еще какая! Росомаху — зверя тайги — иногда видят
даже в материковой арктической тундре далеко за
Полярным кругом. Это что! Ее видели аж на островах
Ледовитого океана, в частности, на Новосибирских, за
сотни километров от материка! Не приплыла, конечно,
по льду забрела.
Есть у нее для столь далеких
переходов все: необходимая выносливость, свободный
«дух великого путешественника», способность
переносить длительное голодание, редкостная всеядность,
и, пожалуй, самое главное — замечательные ее
лапы. Лапа у росомахи для столь небольшого
коротконогого зверя просто огромная. Когда я впервые зимою
следы увидел, подумал: небольшой медведь прошел. А
зачем ей такая лапища? О, это великолепное
изобретение матери-природы для хода по высоким
снегам. Мало ширины самой лапы, так к зиме она по
бокам еще и жесткой шерстью обрастает. И теперь
росомахе не страшны даже метровые снега; определено,
что нагрузка ее тела составляет всего 22 грамма на
один квадратный сантиметр опоры. У курицы и то
больше… При пятидесяти сантиметрах высоты
неплотного снега росомаха погружается всего на
шесть-восемь сантиметров. Это, наверное, глядя на росомаху,
аборигены севера изобрели снегоступы.
Что ищет, зачем бродит по бескрайним просторам
тайги, тундры, арктических островов росомаха? Мне
кажется, в звере этом наиболее выразительно
осуществлен замысел Природы — расширять осваиваемые
жизнью пространства Земли. Разведчики зачастую гибнут,
конечно, но все-таки откуда росомахе таежной зоны
знать, что за тысячу километров безлесья на
арктическом побережье можно поживиться леммингом,
разной птицею на ее гнездовье, а на Новосибирских
островах — и тундровым островным оленем? На далеком
Корякском нагорье Чукотки — снежным бараном? В почти
безжизненной зимою гольцовой зоне Северо-Байкальского
нагорья — белой куропаткой?
Известно, что волк, например, за сутки может пробежать до восьмидесяти
километров. Росомахе такое не по силам, но зато она
может изо дня в день идти в одном избранном
направлении. Ход ее — легонькие, неутомимые прыжочки
или шаги длиною в 10-15 сантиметров. Что держит она в
уме — поиск кормного места? Знаком ли ей этот путь из
ранних переходов, или, быть может, ее ведет
генетическая память?
Поразило меня однажды наблюдение следа одной
росомахи. В марте на самой малой высоте мы летали на
маленьком трехместном самолетике ЯК-12. Это была
работа по учету численности таежных промысловых
животных северного Прибайкалья. Пересекаем гольцовый
пояс одного из отрогов Икатского хребта. Высота 80-100 метров,
белая, безжизненная пустыня. И вдруг, по моему борту
наблюдения, на фоне ослепительно белого снега, не
тронутого ничьими следами, появилась узкая темная
полоска, она вышла из самой вершины реки Баргузина.
Наш путь — около сотни километров от вершин Икатского
хребта к Южно-Муйскому. И все это расстояние, как по
азимуту, тянется неутомимый след росомахи. Пилот Саша
Орестов заметил: «Идет точно по нашему направлению,
кратчайшим путем». Как мог зверь столь точно
удерживать направление, что мог он видеть с высоты
своего роста, в котором нет и метра? Известно, что
индивидуальный или семейный охотничий участок у
росомах очень велик, он осваивается зверем в основном
по долинам рек переходами вверх-вниз в течение зимы
несколько раз. Но иногда «дух бродяжий» вдруг
охватывает росомаху и направляет ее вот так — в
голые, зимою безжизненные просторы высокогорья. Хотя,
как сказать, везде ли они так уж безжизненны, эти
высокогорья?
«Алексей, — спрашиваю своего давнего друга,
эвенка-охотника, живущего в одной из деревень на
севере Байкала, — прошлой зимою видел следы
росомахи, зверь пошел прямо в голец. Что он найдет,
там же мертвая пустыня?» «Не, паря, — отвечает, — в
гольцах ветер кое-где сдувает снег и становятся
видными верхушки махоньких ивочек. Их прилетают
клевать белые куропатки, вот за ними туда и
поднимаются росомахи». Позже, в феврале поднявшись на
один из этих гольцов, помимо следков стайки
куропаток, я увидел и следы… зайца! Эвон куда и
косой забрался погрызть эти веточки, как-будто пониже
в лесном поясе нечего поесть. А заяц — одна из любимых
закусок росомахи, во многих местах тайги, при
«урожае» беляков, они становятся даже основой питания
«бродяги на широких лапах». Но как росомаха узнает,
что искать его надо на вершинах гольцов? Впрочем, в
высокой организованности психики этого зверя я
убедился воочию на таких примерах.
Летим на вертолете МИ-2 над илимской тайгой, работа
та же — учет численности промысловых животных.
Высота 70-80 метров. Вдруг Петр Лобанов, сидящий у
иллюминатора по левому борту, вскрикнул: «Росомаха!»
Пилот, желая рассмотреть диковинного зверя, резко
накренил машину, чтобы развернуться. В этот момент
росомаха оказалась в поле моего обзора и я четко
увидел, как она подскочила к вывороченным корням
упавшего дерева и шустро скрылась там. Снег за нею
осыпался и скрыл ее убежище. И сколько потом ни
кружились мы над этим местом — может, выскочит? —
зверь сидел мертво. Так и улетели.
А однажды мне пришлось некоторое время поработать в
заповеднике «Столбы» около Красноярска. Январь, на
широких лыжах иду по тайге в долину реки Маны,
притока Енисея. Вечереет, надо подобрать место для
ночевки — разгрести лыжей высокий снег, срубить
сухое дерево, да не одно. В поисках такового отошел в
сторону и тут увидел совершенно свежие, «парные»,
следы росомах. Зверей было несколько, по следам
видно, что росомахи прыгали тут взад-вперед в
необыкновенном воодушевлении. Одна даже вскочила на
наклонное дерево и, осыпая комья снега, проскакала
по нему в странном, радостном возбуждении.
Заподозрил: добыли какого-то зверя. Пройдя по следам,
увидел кучу снега, под которой довольно удачно
спрятана (загребли когтистыми лапами) еще теплая туша
молодого изюбря. Картина оказалась такой.
Росомахи поймали изюбря — в высоком снегу он перед
ними беспомощен, — но, не успев начать трапезу,
услышали или увидели меня. Что надо предпринять перед
лицом столь грозного «конкурента»? Правильно,
спрятать, что они и сделали! Стоят, поди, с
горящими глазами вон на том скалистом мысочке,
переживают: съест, вражина!
Надо сказать, что росомахи добывают не только зайцев да куропаток, им
по силам убить изюбря и даже лося, оказавшегося в
каком-нибудь трудном положении, например, в высоком
снегу, или «разъехавшегося» на голом льду, куда они
его выгнали.
Хотя иногда нападение росомахи на лося
оканчивается предельно оригинально. Однажды охотники
видели лося, на передней ноге которого, как муфта,
таскалась тушка росомахи. Лось с такой силой ткнул
хищника, что труп залетел по ноге выше колена.
Или, как мне рассказывали, росомаха —
зверь хитрый, она в одиночку изюбря добыть может.
Хитростью. Выследит оленя и сначала вдали мирно
помаячит, походит туда-сюда, ей надо, чтобы зверь ее
увидел. Вот он ее заметил, убежал. Она вскоре опять
мирно бродит неподалеку «по своим делам». Так
продолжается несколько суток. Росомаха все ближе и
ближе гуляет мирно. Много мочится, кал оставляет,
чтоб запах был. Ей и дела нет до изюбря, да он и сам
почти уж не обращает внимания на безопасного соседа.
И, наконец, прыжок — и хищник на спине беспечной
жертвы, шею перехватить — для нее минутное дело. Челюсти
и весь череп росомахи как из стали — толстые, мощные
кости.
Все доступно этому хищнику и питается он всем:
от насекомых, кедровых орехов, полевок, птиц, даже
рыбы, до зайца, изюбря, лося. Обнаружив добычу
охотника — тушу какого-нибудь оленя, росомаха
отгрызает кусок в 6-7 килограммов и, чтобы понадежнее
спрятать, уносит за 5-7 километров. В отличие от
рыси, мастера короткого броска, жертву росомаха может
преследовать и сорок, и пятьдесят километров. Даже
северный олень при этом устает, росомаха — нет, она
просто идет легким наметом, но зато сутками.
Неотвратимой настойчивости росомахи в добыче
пропитания может служить и такой пример. Охотник в зимовье
хранил связку капканов в заводской смазке. Капканы
лежали в ящике из сухих лиственничных досок толщиною
в пять сантиметров. Росомаха прогрызлась в дверь и
принялась за ящик, учуяв там «съедобное» —
техническое масло. Она до крови изорвала десны, но
только наш приход отогнал добытчика от капканов,
иначе он до них добрался бы обязательно.
Для добычи самой росомахи охотники в старое время
выдумали предельно остроумный способ, так называемый
«защеп». Конец высоко срубленного дерева затесывали
так, что оставались три острые вершины. На среднюю,
самую высокую, накалывали кусок мяса. Две остальных
сбегали к стволу так, что, поднимаясь, росомаха
обязательно всунет туда лапу. Лапу защемит, но
росомаха никогда не потянет ее вверх, чтобы вытащить,
только вниз, к себе. Ну, и висит, так и погибнет.
А добывали росомаху не только для того, чтобы освободить свои
охотничьи угодья от вора, но и для получения меха. Он
ценился аборигенами за одно необыкновенное свойство:
не индевеет. Потому им обшивали края капюшонов своих
малиц, и это давало возможность в любой мороз видеть,
что происходит вокруг, а на охоте это необходимо.
Экология росомахи изучена слабее многих других
животных, очень уж скрытна ее жизнь. Но известно, что
время появления детенышей у нее небычайно растянуто,
первых обнаруживали в конце февраля, последних (у
разных мамок, конечно) — даже в июле. Рождается от 1 до
5 детенышей и ходят они с матерью целый год — жить
учатся.
Ну, а при чем тут «пастух волчьей стаи», вынесенный в
заголовок? А при том, что волки — более успешные
охотники и на месте их добычи остаются некоторые
«деликатесы» в виде черепа, трубчатых костей и
кое-чего еще, что волкам не по зубам. Вот это и
доедают росомахи, тайком, потихоньку следующие в
безопасном отдалении за стаей добытчиков. Волки
росомах «презирают», не слышно, чтобы нападали на
них. Может, оттого, что однажды столь выразительно
угостились дико вонючей струей из росомахиной железы,
расположенной под хвостом, что это перешло в их
генетическую память. Эта форма защиты — струя едкого,
вонючего секрета в «лицо» врага из железы — довольно
широко распространена в природе, вон
северо-американский скунс: собака, получившая в нос
его «гостинец», в обморок падает. В природе там его
уважают все хищники прямо от своего рождения.
Вот охотники-аборигены севера и назвали росомаху
пастухом волчьих стай.