Пока хозяин хлопочет о чае, осматриваюсь. Тут мало что
изменилось с тех пор, как я побывал в мастерской последний
раз года полтора-два назад. Обстановка весьма необычна
и даже аскетична для художнических чертогов: нет привычных
нагромождений, стеллажей для подрамников, эскизов, многих
других атрибутов — мольбертов, тюбиков, пузырьков,
кистей, шпателей, многого другого. Это и понятно: хозяин
мастерской в нашем городе в единственном числе представляет
такую сложную область прикладного искусства, как декоративное
стекло. А художников-прикладников у нас немало — вон
сколько верных рыцарей у фарфора и керамики, текстиля,
дерева и металла, а он один. Но, как говорится, в поле
воин. Да еще какой!

На стенах мастерской замечаю несколько превосходных
живописных холстов. «В основании этого монгольские мотивы,
— поясняет Борис Тимофеевич. — Мне нравится бывать
в этой стране — какие там пейзажи, краски, просторы,
а люди какие колоритные!»

Продолжаю осматриваться. На широченном, хоть в футбол
играй, подоконнике собраны многие десятки образцов
декоративного стекла — все цвета радуги! Хрустальные,
излучающие сияние друзы, словно в ларце из сказки об
Аладдине, — самое настоящее богатство. А рядом образчик
его искусства — великолепный витраж, смотрится он только
днем, на свет; не удержался, сфотографировал мастера на
фоне сотворенной им красоты.

— Борис Тимофеевич, — возвращаюсь к началу разговора,
— стала ли для вас неожиданностью премия губернатора?
И что она для вас означает?

— Говоря откровенно, — с улыбкой замечает Бычков,
— надежда какая-то была. С другой стороны, за хлопотами
как-то и подзабыл о своем участии в конкурсе. Так что,
считай, для меня этот факт — неожиданность. Хотя приятная,
что и говорить. И что особенно радует — сам факт признания
моего искусства. Не где-нибудь, а здесь, в родном для
меня Иркутске. Мне приходилось участвовать во многих,
в том числе международных, выставках, премии, звания
получать, а вот поди-ка: признание земляков, братьев-художников
— случай совершенно особый.

Думаю, есть необходимость напомнить читателям о большом
творческом проекте, реализация которого и послужила
основой для представления на губернаторскую премию.
В поселке Стрельна близ Санкт-Петербурга воздвигнут
государственный комплекс «Дворец конгрессов». Здесь,
на территории знаменитого Константиновского дворца,
сооружено двадцать коттеджей, которым присвоены имена
20 признанных исторических центров России. В их число
попал и наш город. При Дворце конгрессов построено двадцать
особняков для размещения высокопоставленных гостей.
В создании интерьера коттеджа «Иркутск» приняли участие
наши земляки — художники, дизайнеры, скульпторы. Между
особняками вышло самое настоящее состязание — кто лучше,
оригинальней оформит свои владения. Пришлось ломать
голову и иркутянам: что станет изюминкой, визитной карточкой
сибирского дома-гостиницы? Решение было единодушным:
символом, олицетворением нашего города, области, безусловно,
является Байкал.

Борис Тимофеевич, которому выпала честь реализовать
эту непростую задачу, предложил создать оригинальную
конструкцию из искусственного горного хрусталя: Байкал,
пронизанный лучами солнца, отлитыми из граней хромированной
стали, которые одновременно являются опорой, поддерживающей
драгоценную сверкающую чашу. По словам главного архитектора
Иркутской области Бориса Куликова, творение художника
является не просто украшением сибирского форпоста при
Дворце конгрессов, оно стало своеобразным символом, явлением,
превзошедшим все ожидания. Сооружение высотой до двух
метров, пронизанная светом модель Байкала, достигающая
в длину 120 см, впечатляют и смелостью замысла, и великолепием
исполнения. К слову говоря, особняк иркутян, по признанию
и специалистов и гостей, заметно выделяется среди своих
исторических собратьев именно художественным оформлением
интерьера — выше всяких похвал представленные здесь
картины, фотографии, скульптуры иркутских мастеров.
По мнению того же Куликова, вся сибирская экспозиция
заслуживает самой высокой оценки. И все же «Байкал»
Бориса Бычкова является своего рода апофеозом, кульминацией
творческих исканий. Триумфом и самого художника, и всей
нашей сибирской школы.

Разумеется, меня интересует, а как он стал художником-прикладником,
как нашел себя в искусстве декоративного стекла — откуда
это у него?

Родился в Москве, отец — потомственный кровельщик-жестянщик,
брат тоже пошел по этой стезе. В 1941 году, когда началась
война, 13 лет исполнилось. Помнит, как дежурили на крышах,
гасили зажигательные бомбы. В 14 лет поступил на фармацевтический
завод токарем, вместе с предприятием пришлось эвакуироваться
в Тюмень. Что касается художественных задатков, они
были, конечно. Любил рисовать, особенно лошадей. Конные
атаки. В день начала войны срисовал портрет Кутузова:
насмотрелся фильмов, дескать, полезут враги, мы уж их…

В конце 1944-го вернулся в Москву с твердым желанием
поступить в художественное училище. Конкурс немыслимый
— 11 человек на место. Чудом, говорит, поступил. На
втором курсе увлекся театром — декоративной живописью.
Дипломная работа — декорации к опере Римского-Корсакова
«Садко». Распределился в Среднюю Азию, выбрал театр
драмы и комедии в Соцгородце близ Ленинабада. Градообразующее
предприятие — завод по переработке урана. Ему и принадлежал
тот театр. Два года заведовал декоративным цехом, приходилось
работать почти не выходя из театра — мастерил декорации,
сделал несколько постановок.

— Тянуло обратно, в Москву?

— Не то слово, просто сердце рвалось. Но положенных
два года отработал, наконец отпуск, Москва. Решил поступать
во ВГИК. Но случилось так, что заглянул в институт декоративно-прикладного
искусства и увидел там чудо: витражи, цветное стекло
— глаз не оторвешь! Какое там созвездие имен — Вера
Мухина, Дейнека, Шухман, директор Алешин… Атмосфера
исключительно творческая. Преобладали фронтовики, повидавшие
жизнь люди, они и задавали тон.

И тут случилось непредвиденное. Институт переводят в
Ленинград. Академику Курчатову потребовалось здание
в районе метро «Сокол» — какой разговор! — речь-то шла
об обороноспособности страны, ну а «декораторам» можно
и потесниться. А лучше в северную столицу перебраться.
Там и атмосфера, мол, соответствует. Что правда, то
правда. Пять лет учебы в Ленинграде дали в смысле образования,
познания основ декоративно-прикладного искусства колоссально
много. Он мог днями ходить по городу, разглядывать великолепие
дворцов и сооружений — это срабатывало подчас лучше
всяких лекций.

Начало трудовой деятельности Бориса Бычкова — конец
пятидесятых. Это было время, по выражению видного искусствоведа,
когда «стекло для декоративного пространства стало
обширной областью творчества как самих архитекторов,
так и большого отряда художников декоративного искусства».
Не новичком пришел Борис в это новое направление. Его
дипломной работой, защищенной на «отлично» в Ленинградском
высшем художественно-промышленном училище им. Мухиной,
был витраж «1917 год». С 1958 по 1962 год Борис Бычков
работает главным художником на Гусевском хрустальном
заводе в городе Гусь-Хрустальный. Здесь он формирует
свое творческое кредо, создает вещи, отвечающие основным
тенденциям в прикладном искусстве второй половины 50-х
годов: стремление к простоте и функциональности, следовательно,
как отмечает искусствовед Софья Шемякина, и к более
свободным, «неканонизированным» формам. Его излюбленным
материалом становится цветное и гладкое стекло. «Разработанный
Бычковым комплект бокалов, фужеров, рюмок из гладкого
стекла, — читаем в одном из отзывов в печати, — был
выпущен большим тиражом, и его появление стало заметным
явлением на фоне выпускаемой продукции. Высокие потребительские
и художественные качества сразу сделали его дефицитным
товаром. Удачным эталоном гладкой бытовой посуды стал
прибор «Луковка» (1960), выполненный из цветного стекла
с чуть рельефной поверхностью, создающей игру света
и приятную волнистую фактуру. Приземистая, уютная, домашняя
по характеру, форма кувшина дополняется кружечкой-бочонком
с маленькой лепной ручкой. Прибор положил начало целой
серии подобных комплектов». С группой единомышленников,
молодых художников из Ленинграда Бычков, по его собственным
словам, сотворили настоящую революцию, разрабатывали
изделия, декорированные алмазной гранью, применяли
другие нестандартные виды обработки, что в конечном
счете придавало продукции оригинальность, выразительность
и особое эстетическое звучание.

Переезд в Иркутск в 1962 году позволил художнику углубить
творческий поиск, дал возможность экспериментировать.
Он создает станковые произведения, имеющие самостоятельную
духовную ценность, витражи, светильники и
декоративные композиции для определенного интерьера
или вещи, совершенно не имеющие утилитарного назначения,
но несущие в себе все достоинства высокого искусства,
отмеченные самобытным талантом их создателя.

Сразу после приезда в Иркутск Борис Тимофеевич стал
преподавать в училище искусств на только что открывшемся
декоративно-оформительском отделении, а через некоторое
время параллельно стал вести композицию на керамическом
отделении. Десять лет плотной педагогической работы
отнюдь не снизили интереса к творчеству. Он выполнял
свои проекты на заводе в Гусь-Хрустальном, на Неманском
стеклозаводе в Белоруссии и Тулунском стекольном заводе.
В конце концов Бычков понял, что не может больше разрываться
между училищем и своим главным делом — реализацией
творческих замыслов. Надо отдать должное тогдашнему
директору Даниловой — не могла не понять Фива Константиновна,
что мастеру нужен простор, и, скрепя сердце, согласилась
отпустить очень деятельного и, безусловно, незаурядного
преподавателя, как говорится, на вольные хлеба. Он продолжает
активно сотрудничать с Тулунским стекольным заводом
вплоть до середины 90-х годов, когда предприятие захирело
и цех сортовой посуды был закрыт. Свои многочисленные
замыслы художник осуществляет в Гусь-Хрустальном, где
создает целый ряд многопрофильных ансамблей; фольклорные
композиции — не просто наборы бытовой посуды, а произведения
искусства, зрелище яркое и праздничное.

Целый пласт творчества Б. Бычкова, по свидетельству искусствоведа
С. Шемякиной, — создание изделий из бесцветного хрусталя.
Он создает произведения, взаимодействующие в пространстве
через формы, объемы и декор. Такова композиция «Посвящается
женам декабристов»: вазы в виде кубков на высоких, состоящих
из дисков ножках, с широкими круглыми основаниями. Гравюрованные
портреты жен декабристов кажутся выплывающими из прозрачных
гладких округлых объемов. Композиции «Энергетика Сибири»,
«БАМ строится», «Стройки Сибири» — это качественно
новый шаг в творчестве художника. Эти сложные композиции
хрустальных конструкций, по мнению специалистов, отмечены
гражданским пафосом, делают предметы неотъемлемой частью
окружающего пространства, они пронизаны животворящим
светом и воздухом. А витражи Бычкова — о них пишут
и говорят как о новом слове в декоративном искусстве.

Витражи «Мир», «Октябрь» для краеведческого музея, «Иркутск»
для гостиницы «Интурист», «Кони» для Иркутского художественного
музея, «Байкал» для кафе культурного центра в городе
Хемнице в Германии, «Огни старого Иркутска» для одной
из иркутских фирм…

Последние работы художника свидетельствуют о гражданской
зрелости большого мастера, его стремлении воссоздать
прошлое нашей страны через живые и достоверные образы.
Его последние работы «Обереги древних славян» и «Из
глубины веков» обращены к славной истории русского народа.
«Обереги»… Это композиция из прозрачных, архаичных
по своей сути скульптурных форм, сами названия которых
уводят в далекое прошлое: «Конь-Солнце», «Богиня-олениха»,
«Медведь». Все построено на взаимодействии света, идущего
из глубины объемов чистого, как лед, хрусталя, с горячим
рубиновым цветом скульптуры, дающим ощущение живого
и емкого пластического образа.

Сегодня народный художник, член-корреспондент Академии
художеств России работает над созданием памятника маршалу
Жукову, который будет установлен в Иркутске накануне
60-летия Победы. Автором памятника является скульптор
из Улан-Удэ Александр Миронов. Все остальное — выбор
площадки, ее планировка, изготовление постамента, решетка,
организация среды, оформление двух геральдических текстов
на барельефе и т.д. — потребовало не одного года напряженных
поисков и волнений. Приходится и сегодня воевать со
строителями, допускающими отклонения от проекта.

… Наш разговор подошел к концу. Мы прощаемся, Борис
Тимофеевич идет провожать меня, предварительно приняв
какую-то таблетку, — сердце, говорит, стало пошаливать.
«Но мы еще повоюем», — смеется художник.

Не могу с ним не согласиться. Чего-чего, а бойцовских
качеств моему доброму другу не занимать.