— Каждое государство, ратифицировавшее Конвенцию о
правах ребенка, время от времени отчитывается перед
Комитетом ООН. Говорят, очередной
доклад по Российской Федерации будет рассмотрен в
мае 2005 года — или это только предположение? Во
всяком случае, в Интернете я его не нашла…

— Доклад, на самом деле, готов —
руководитель Иркутского молодежного фонда правозащитников
ЮВЕНТА Марианна Садовникова видела его, когда была в
Организации Объединенных Наций.

Насколько я помню, в
последний раз Российская Федерация «держала ответ» в
1998 году, и тогда нашему государству даны были
многочисленные рекомендации. Что и неудивительно:
международные стандарты «счастливого детства» весьма
расходятся с нашими. В Европе потянуть ученика за
рукав уже означает нарушить его права. Нам до этого,
конечно, далеко, но двигаться-то надо.

В самом деле,
где кончается воспитательный процесс и начинается
насилие, психическое или физическое? Волна криминала
так захлестывает нас, что на многие «мелочи» уже
просто не обращаем внимания. Само понятие
аномального поведения смещено — так же как и
представление о семье. Неблагополучными семьями
считаются неполные или те, в которых нет достатка,
где родители пьют. Но нередки и внешне благополучные
семьи, где достаток и трезвый образ жизни вполне
уживаются с постоянным моральным унижением ребенка.
Позволю себе напомнить, что в России ежегодно 8000
детей кончают жизнь самоубийством.

— Геннадий Константинович, если б вы писали доклад в
ООН, на чем сделали бы акцент, что бы выделили как
тенденцию?

— Всегда есть смысл разобраться в статистике. На
конец 2003 года по стране насчитывалось около 19
тысяч несовершеннолетних преступников. Огромная
армия, но много меньше, чем, скажем, в 1998 году.
Есть, кажется, повод для утешения, но утешиться не
получается. Потому что известно: в 1998-м подростков
лишали свободы за двух украденных хомячков или ведро
угля в лютый холод — теперь же после трех убийств
могут оставлять на свободе. Обе крайности
неадекватны. И сами метания из крайности в крайность
говорят о неустойчивости. Есть закон о
предупреждении преступлений среди несовершеннолетних
— но система предупреждения преступлений не
действует.

И система отправления правосудия такова,
что нарушителей просто «собирают в кучу» — в
спецшколе, СИЗО, в колонии. Происходит концентрация
отчаяния, злого умысла, ибо там может быть уже
только умысел, а не замысел. Знаете, какие книги
заказывают в спецшколе для девочек с дивиантным
поведением? Сказки. Потому что в 13-14 лет, уже
забрав чью-то жизнь, подростки читают первую сказку.
О чем могут говорить такие осужденные? О семье? Но у
большинства из них просто нет семьи, их никто
никогда не любил. Об интересных увлечениях? Но у
этих маленьких людей еще не было увлечений, а был
лишь криминальный опыт — им они и делятся в
замкнутом пространстве спецшколы, колонии. Фонд
ЮВЕНТА тестировал малолетних убийц, отбывающих срок
в Ангарской воспитательной колонии. На вопрос
«Думаете ли вы о своих жертвах?» был ответ:

— А чего о них думать-то: давно уже сгнили.

Освободившись из колонии, подросток возвращается к
той же «семье» или в тот же канализационный колодец.
Девяносто процентов детей, попадающих в
центры социальной реабилитации, имеют родителей. И
число этих центров растет, потому что набралась уже
целая армия «родителей», производящих детей под
пособия на рождение и на погребение. Заморенного,
больного ребенка передают в больницу и уже не хотят
забирать, а лишение родительских прав воспринимают
как подарок, как манну небесную.

— Другими словами, нужна четко работающая система ресоциализации?

— Разумеется, все это требует от государства затрат,
но, по моему убеждению, не деньги здесь главное.
Деньги непременно найдутся, если будет готовность
общества заниматься этой проблемой. Иногда для того,
чтобы изменить чью-то судьбу, нужны вовсе не деньги.
Вот недавний пример: из Ангарской воспитательной
колонии освободился подросток, у которого нет
родителей. Фонд ЮВЕНТА попробовал определить его в
ПТУ с государственным обеспечением. Мальчик
этого очень хотел, но понадобилось несколько месяцев
переговоров, понадобился весь авторитет
правозащитного фонда, чтобы в училище сделали то,
что, собственно, и должны были сделать.

Нашему обществу предстоит еще открывать многое из того, что
принято называть цивилизованными отношениями.
Главные перемены начнутся снизу, когда практики
станут перестраивать структуру под проблему.
Собственно, этот процесс и пошел уже. В будущем году
в Ангарске откроется первый в области ювенальный
суд, и это — деяние практиков. Они не стали ждать,
пока законодатель примет закон о ювенальной юстиции
— они стали действовать в русле ювенальной юстиции.
Потому что «коллективный субъект» под названием
«государство» и есть все мы, вместе взятые. И наш
завтрашний день складывается из наших общих усилий,
на первый взгляд, может быть, и не очень заметных.

История движения в защиту прав детей тоже ведь
началась с небольшого шага, когда общественная
организация по защите животных занялась «не своим
делом», спасая восьмилетнюю американку Элен Вильсон.
Случилось это в далеком 1874 году. С той поры
возникло немало организаций, защищающих права детей.
И пусть их будет больше, и пусть они будут разные —
тогда и механизмов защиты хватит на всех.

— Право на счастливую семью вряд ли будет
когда-нибудь где-нибудь закреплено…

— И все-таки дети будут писать, как пишут сейчас:
«Хочу быть счастливым! Быть любимым хочу!».