— Виталий Яковлевич, вы знакомы с Горбачевым?

— Да. Когда я делал передачу о Раисе Максимовне Горбачевой, то, естественно, общался и
с Михаилом Сергеевичем. Мне очень понравилось это общение — неформальное,
серьезное. Я увидел в нем очень крупного человека, интересного.

— Вы можете опровергнуть расхожее мнение, что Горбачев — слабый политик?

— Это глупость. Слабый политик не мог бы сделать то, что сделал он, что бы о нем ни
писали позже. Мы бы с вами сейчас не разговаривали, и я бы не выступал так, как
выступаю сегодня. Мы бы не ездили за границу, не читали бы газет и журналов, и так
далее, я могу очень долго еще перечислять. Никогда бы не было такой десталинизации,
которая произошла в стране. И вообще, понятие свободы, элементарной хотя бы свободы,
тоже связано с ним. При всех недостатках, которые принесла перестройка, она сломала
главное — она сломала до конца сталинскую систему, страшнее которой ничего не было.
Я, как человек старшего поколения, позволю себе это сказать.

— На вашем вечере была Натела Александровна Товстоногова, сестра выдающегося
режиссера Георгия Товстоногова, вдова актера Евгения Лебедева. Не думаете сделать
передачу о Товстоногове?

— Для этого мне надо надолго переехать в Питер.

— Что мешает?

— Я выхожу в эфир два раза в месяц. Это железно, это график. Только летом у меня
бывает «окно» — два месяца. Один месяц я просто хочу отдохнуть. А во второй физически
невозможно осуществить все задумки. Я бы хотел сделать передачу и о Георгии
Александровиче, и о Жене Лебедеве, потому что много знаю о них. Так может сложиться,
что если я запишу вперед пять-шесть передач, тогда возникнет «окно»… Я работаю очень
скрупулезно. Люблю бумажки, письма. Не верю тому, что мне говорят. Верю только
документам. Скажу откровенно, если бы я не наткнулся на переписку Ольги Чеховой с
Ольгой Леонардовной Книппер-Чеховой, никогда бы не стал делать передачу. Потому что
книжки наполовину врут. Воспоминания Ольги Чеховой — абсолютная лабуда. А
реальные письма никто до меня не смотрел. Она же писала их много лет, до смерти в 1959
году…

— Бывало ведь, что и вы ошибались? Пример — с Ией Арепиной…

— Мелкие ошибки бывали, конечно. Когда нет никакого материала… Актеры в Риге
рассказали мне, что Арепина стояла на паперти. Потом мне позвонила ее дочь и сказала,
что этого никогда не было. Я честно об этом сказал в передаче уже о Брондукове: могу,
мол, и ошибиться.

Но вот возмутившая меня история с сыном Филиппова!.. В газете «Комсомольская правда
в Санкт-Петербурге» появилась статья: «Виталий Вульф перепутал могилу Филиппова».
Читаю и прихожу в содрогание. Сын Сергея Филиппова, актера Театра комедии, дает
интервью корреспондентке, повторяет то, о чем я говорил (папа не отвечал на его письма
и так далее). Но говорит с возмущением: Вульф позволил себе сказать, что папа с мамой
жили вместе недолго. А они прожили 15 лет. И всю жизнь, до конца дней, любили друг
друга. И умерли в один год: только она — в Америке, а папа — здесь. И на меня такой, как
теперь говорят, наезд. Я читаю и думаю: конечно, может быть, 15 лет и недолго, я
посчитал, потому что со второй женой, писательницей Голубевой, актер прожил 42 года.
Но об этом ни слова в статье нет, Голубева не называется. И первую жену Филиппов
вообще не видел 43 года. О чем идет речь? Дальше. Вот, дескать, показали могилу, и
Вульф сказал, что она изуродована, а мы с женой специально приезжали из Америки и
сделали памятник, и он стоит уже два с половиной года. Простите, я заканчиваю передачу
1989 годом, годом смерти, и памятник, который был установлен через год, был
искорежен, и он это подтверждает в тексте. А о том, что он сделал новый памятник два с
половиной года назад, я действительно не знал и не приезжал по этому поводу, меня это
не так интересовало. И «Комсомолка» вот такими огромными буквами шарахает эту
статью! (Я, конечно, не стал отвечать на нее). Больше всего я поразился теме любви папы
с мамой…

Сказать, что это ошибка, я не могу. Ошибки тут нет.

— В одном интервью недавно вы сказали, что не будете готовить передачу о Павле
Луспекаеве, знаменитом актере БДТ…

— Да. Его сегодня не знает никто.

— А как же фильм «Белое солнце пустыни»?

— Его знает только мое поколение. А вот мы с вами выйдем на улицу, подойдем к
прохожим и спросим…

— Бабанову, о которой у вас была передача, тоже не знают…

— Бабанову дети знают благодаря голосу, сохранившимся радиопередачам.

Вы поймите, что многое зависит от моего руководства. Оно никогда не даст разрешение
на передачу о Луспекаеве. Я на Хмелева не мог добиться разрешения! Ведь сегодня
телевидение живет за счет коммерческой стороны, ему важен рейтинг. Да, я умею делать
то, что умею. Это, скажем, большой процент. Но к этому же прибавляется еще процент, о
ком я рассказываю. Самый низкий рейтинг за всю мою жизнь был у передачи о Галине
Улановой — всего 11 процентов. Обычно у меня бывает от 20 до 33-х, это очень высоко.
Рыбников имел фантастическую долю — 33 процента, жена Сталина — 29. А пропаганды
Улановой сегодня нет, фильмы с ее участием никто не видит, телевидение их не
показывает. Сегодняшнее поколение не знает Уланову. Она ушла со сцены в 1959 году.
Прошло 45 лет. Это уже совсем другая жизнь. Пожалуйста, делайте такие передачи на
канале «Культура». Я же работаю на втором канале — массовом.

— Как вам, кстати, там?

— Мне хорошо работается на этом канале.

— Лучше, чем на Первом?

— Несопоставимо. Совсем другая история…

— О ком из петербуржцев вы снимите передачу?

— Мне очень сложно сказать. Из петербуржцев я сделал только о балерине Колпаковой.
Тут мне помогло то, что мы вместе жили в Америке, я преподавал там два года, и мы
очень дружили с Ирой. Моя мечта — сделать передачу об Алле Шелест. Но мне никогда
этого не дадут. Это опять-таки канал «Культура». Да вы спросите, кто сегодня знает
Бирман? Мы живем уже в другом веке… Надо, чтобы было интересно и сегодняшнему
молодому поколению. Нельзя исходить только из интеллигентских пристрастий своей
юности. Я от этого избавляюсь. Хотя, конечно, я не делаю то, что мне не нравится. Со
мной никто не вступает в споры. Я уже слишком долго, 14 лет, болтаюсь на экране, чтобы
мне указывали…

— А вам поступают заказы сделать программы о популярных сегодня актерах? Об
Олеге Меньшикове, например, о Сергее Безрукове?..

— Да. Я просто сам понимаю, что если в декабре у меня будут передачи о Раневской и об
Утесове, а дальше — Грэта Гарбо, я не могу все время так идти — исторически, поэтому
дальше у меня пойдет Игорь Костолевский, а потом — Александр Домогаров… О
Безрукове я не буду снимать, там нечего делать. Нужен сюжет. Нужна драма. У
Домогарова она есть. Его личная жизнь и творческая очень сложны. Он переходил из
одного театра в другой. Ему 43 года, не мальчик уже…

— Бывали случаи, когда вы разочаровывались в своих героях?

— Я во многих разочаровывался, даже в тех, о ком делал передачи. Конечно. Я же очень
хорошо знаю цену каждому из них…

— Бывало, что на вас обижались ваши герои?

— Конечно. Их немного. За 14 лет — Гафт, Доронина, Фатеева.

— У вас сохранились с ними после этого отношения?

— С Дорониной — да. Фатееву я просто не вижу. С Гафтом при встрече здороваемся,
перекидываемся несколькими словами. Мы были близкими друзьями, теперь этого нет, я
на него очень обижен.

— Кем вы себя считаете — искусствоведом, критиком? И как к вам относятся
коллеги по цеху, театральные критики?

— Театральные критики — резко негативно. Не все, конечно. Когда у меня был юбилей, я
совершенно неожиданно получил роскошную рецензию от питерской критикессы, не
самой доброй, Татьяны Москвиной. Я обомлел, когда прочел в «Московских новостях»
ее статью «Жизнь в серебре». Она была блестяще написана.

Мои коллеги… Понимаете, я ведь выступаю по телевидению не как театральный критик.
Это несколько другое. Я, скорее, историк театра, культуролог и телевизионный ведущий,
который занимается не только театром. Моими героями были Черчилль, Рузвельт, де
Голль, Ева Браун, Муссолини, Тито, Федор Раскольников, Раиса Горбачева… Все-таки я
историк, доктор исторических наук. Я никогда не называл себя театральным критиком в
узком плане. Но не все, наверное, это могут простить. Не знаю, я мало интересуюсь этим,
честно говоря. Внешне… Было время, когда готовы были съесть открыто. Сейчас уже
никто себе этого не позволяет. А за спиной — наверное…

— Радзинский, Скороходов — это коллеги или конкуренты?

— Конкуренты? Нет, конечно. Радзинский — сильная фигура, но мы работаем на разных
каналах, занимаемся разными делами. У нас, кстати сказать, с Эдиком очень добрые
отношения. Всегда были. И с Глебом — тоже. Я ведь умею совершенно абстрагироваться…

— Благодаря телевидению вас знает вся страна. Ощущаете свою популярность?

— Степень популярности резко возросла в последние годы. Я столько лет на
телевизионном экране! Меня же смотрит не только интеллигенция, правда? В Киеве
недавно у меня было два творческих вечера. Очень шумных, могу похвастаться. Я не мог
подойти к зданию Театра Леси Украинки, не мог найти служебный вход! Ужас! Меня
милиция не пускала…

А вчера я прилетел из Парижа. Час ночи, длинная очередь в аэропорту. Стою уставший, с
сумкой, в кепке, думаю: Боже мой, передо мной еще столько людей! Подходит ко мне
пограничница, простая женщина, и говорит: «А что же вы здесь стоите?». И ведет меня
мимо очереди. Никто не роптал, все безмолвно стояли. Меня это потрясло больше всего!
Мне поставили штамп, и я уехал домой.

— Вас пародируют на эстраде не только многие известные артисты, но и ребята-
кавээнщики… Вы что-нибудь видели? Как к этому отнеслись?

— Меня пародируют все кому не лень. Видел Галкина. И Фиму Шифрина, который целую
программу сделал под меня. Он как-то заметил меня на своем концерте. Осекся. «Фима,
продолжай, — сказал я ему из зала. — Все равно не похоже…»

— Не похоже?

— Конечно. Они хватают мою картавость и манеру сидеть нога на ногу. Внешнее. Суть
никто же не ловит…