— Не кажется ли вам, Лена Львовна, что начался
здоровый процесс, когда законы не просто спускаются
сверху, а прорастают на подготовленной почве? То
есть сначала меняется атмосфера, а потом уже, в
соответствии с ней, изменяется законодательство. Это,
кстати, может быть и гарантией, что законы
наконец заработают.

— Мы дожили до этого. Что заметно не только по
ювенальной юстиции: и в основу нынешнего
Уголовно-процессуального кодекса легло много
практических наработок. То есть происходит именно
то, что и обещано нам еще в 1991 году концепцией
судебной реформы. Я могу, не задумываясь, привести
сто примеров тому, что реформа идет. Методично,
планомерно, неброско — а нужны ли нам резкие
перемены? Особенность нынешней ситуации такова, что
движение идет одновременно и снизу, и сверху. Да,
законодатель отложил проект закона о ювенальной
юстиции, продержав его целый год под сукном, но я
смотрю материалы недавней московской конференции
«Восстановительное правосудие. Опыт и перспективы»,
и это дает мне оптимистический повод думать, что
закон будет. Ведь среди участников конференции —
ученые-правоведы, судьи, Комитет по безопасности
Государственной Думы. Очень интересен опыт Самары,
где заместитель главы администрации области
возглавляет комиссию по делам несовершеннолетних. И
нам нужно во всех субъектах федерации наработать
такую практику, при которой не принять закон о
ювенальной юстиции уже будет нельзя.

— Как в Иркутской области относятся к идее
ювенального суда?

— По результатам недавнего опроса, 80% судей
Иркутской области поддерживают идею ювенальной юстиции.
Власти Ангарска освобождают в конце этого года
здание, которое мы планируем приспособить под
ювенальный суд. Недавно управление судебного
департамента Верховного суда в Иркутской области
подписало соглашение о сотрудничестве с ГУИН,
главным управлением образования, юридическим
институтом госуниверситета, комиссией по
правам человека при губернаторе области,
благотворительным фондом «Правозащитник» (Ангарск),
молодежным правозащитным фондом ЮВЕНТА.

— Что, собственно, послужило для вас толчком?

— В начале этого года Верховный суд Российской
Федерации проводил очередное совещание. На нем,
среди прочего, говорилось и об интересном опыте
работы с несовершеннолетними в Ростовской области.
Чтобы узнать о нем подробнее, мы связались с
ростовчанами, и они пригласили нас на
научно-практическую конференцию. Ее работа счастливо
совпала с открытием в Таганроге первого после
революции ювенального суда. А он представлял для
нашей делегации особый интерес. При Иркутском
областном суде давно уже существует коллегия по
делам несовершеннолетних. Такие дела всегда поручали
самым опытным судьям, способным разобраться во всех
тонкостях, то есть был особый подход.

Но в Таганроге не только особый подход, но и особый
порядок рассмотрения дел. Само здание ювенального
суда необычно: нет решеток, нет трибуны для
свидетеля и отдельных столов для прокурора и
адвоката; а есть круглый стол, за которым и
свидетель, и потерпевший, и прокурор, и адвокат, и
представитель опеки, и представитель комиссии по
делам несовершеннолетних. Подсудимого отделяет
барьер, но находится он на небольшом расстоянии от
остальных участников процесса. В этом же здании
рассматривают и гражданские дела, связанные со
спорами о детях, с нарушением их прав (например,
когда ребенка выгоняют из дома).

В мире существует несколько моделей ювенальной
юстиции: есть французская, есть шведская, а есть и
канадская. Они различаются нюансами, вытекающими из
особенностей менталитета, экономического состояния.
В Швеции, например, совершенно другие проблемы, чем
у нас. Более, так сказать, облегченные.

— Вот именно. А в Иркутской области 17% преступлений,
совершенных подростками,
— тяжкие и особо тяжкие. Не пытаемся ли мы натянуть
на себя тесное европейское платье?

— Особенности нашей национальной психологии, к
сожалению, таковы, что нам ближе не
восстановительное, а карательное правосудие. Такой
подход, увы, чреват ростом преступности и рецидивом.
Ювенальный суд и создается как средство исключения
рецидива, чтобы преступления не вырастали одно из
другого. Часто подросток начинает с того, что крадет
из киоска пакет с лапшой, потому что дома его не
кормят. И мы должны предупредить следующее
преступление, то есть поместить ребенка туда, где,
по крайней мере, будет неголодно. Мы должны изменить
ситуацию, а не просто наказать за содеянное.

Ювенальный суд не отменяет принцип подсудности, не
покушается на процессуальные нормы. Его задача — не
увести от наказания и даже не смягчить его, а
найти корни преступления, чтобы не выросло еще
несколько. Разные есть дела, разные дети и разные
преступления. Порой закон предлагает выбрать между
небольшим сроком и штрафом, и судья должен учитывать
самые разные факторы. У суда должен быть
психологический портрет подростка,
его семьи, класса, двора. Чтобы, вскрыв
корни одного преступления, предупредить другие,
вызревающие в той же среде. Ювенальный суд и
строится из кирпичиков психологии — возрастной,
индивидуальной, школьной, семейной. Мы должны
посмотреть, с кем ребенок общается, где живет, что
ест. И ест ли. Отбыв наказание, подросток не должен
возвращаться в среду, порождающую преступления. И
тут мы выходим уже за пределы компетенции суда —
значит, должен быть еще кто-то другой, кто подхватит
начинание. Ювенальная юстиция и есть система органов.

— В последнее время, в связи с дискуссиями о
ювенальной юстиции, вошел в широкое употребление
термин «восстановительное правосудие»…

— Потому что больше шансов восстановить именно эту
категорию правонарушителей. Дореволюционная Россия
была одним из первых государств, начавших строить
ювенальную юстицию. Каждое дело, связанное с
несовершеннолетним, прежде чем попасть к судье,
попадало в руки попечителя. Он знакомился с жизнью
подростка, исследовал ситуацию, обязательно
присутствовал на суде. И после приговора подросток
находился под его присмотром. Попечитель общался с
ним, давал ему книги, поддерживал связь с внешним
миром и заботился о развитии, физическом и духовном.
Так что, возрождая ювенальный суд, мы еще и
восстанавливаем прерванную нить.

— Есть, однако, опасение, что эти планы будут
обременительны для бюджетов, и без того
представляющих «короткие одеяла».

— Наши планы определяются нашим потенциалом. Мы
исходим из доступного и возможного. Да, мы небогаты,
но можем найти резервы, потому что сделали расчеты и
определились с приоритетами. Каждый год мы
закладываем расходы на реконструкцию судебных зданий
— значит, можем реконструировать и здание для
ювенального суда. Далее: судьи, специализирующиеся
на ювенальном направлении, у нас есть; мы повысим их
квалификацию и дадим обученных помощников. Наш
базовый вуз, Восточно-Сибирский филиал Академии
правосудия, готов организовать спецкурсы, а в случае
необходимости пригласить дополнительных
преподавателей. Областной суд, кстати, тоже
занимается повышением квалификации судей. Есть у нас
и такие судьи, которые уже как бы в новом правовом
пространстве работают. Например, в Падунском суде
города Братска Вера Багаутдинова успешно
занимается профилактикой подростковой преступности —
делает то, что не входит в ее обязанности. То есть
именно так работает, как в скором будущем предпишет ей
законодатель.