В театрах с успехом идут спектакли по произведениям
Ю. Полякова.
Недавно вышедшая книга пьес писателя разошлась мгновенно,
равно как его публицистические сборники. В чем секрет
успеха писателя, драматурга, эссеиста — об этом и шла
речь на состоявшейся недавно встрече со студентами и
преподавателями Иркутского госуниверситета. Давно в
научной библиотеке ИГУ не собиралось такого количества
людей — казалось, вопросам не будет конца. На встречу
с поклонниками Юрий Поляков пришел со своим
коллегой, иркутским прозаиком Валерием Хайрюзовым.
К приходу гостя библиотека подготовила выставку его
книг, журнальных публикаций. О содержании экспозиции
хорошо говорят слова писателя, вынесенные над стендом:
«Своими книгами я хочу сохранить тип мышления моих современников,
дух реальной эпохи». Предлагаемые фрагменты беседы —
малая часть того, о чем шла речь на встрече с писателем,
главным редактором «Литературной газеты» Юрием Поляковым.

Время одиночек?

— Нынешним молодым писателям выйти на широкие литературные
просторы куда труднее, чем, скажем, когда-то нашему
поколению, тем, кому сейчас за 40—50. Еще в 70-80-е
годы регулярно проводились совещания, творческие семинары
под эгидой Союза писателей или, скажем, комсомола. Мы
этого не ценили — считали чем-то само собой разумеющимся.
Нынешняя молодая поросль это остро на себе чувствует
— отсутствие заботы и внимания. Худо-бедно, региональные
семинары проводятся — и то не везде, а вот общероссийские
— здесь, можно сказать, полный завал. А ведь каждое
очередное поколение писателей формируется именно на
таких встречах, люди входят в литературу, зная друг
друга, имея четкое представление о современных тенденциях,
более-менее ориентируясь в море разливанном издаваемых
книг.

Хорошо помню одну такую встречу в 1980 году в
Свердловске, где проходило совещание молодых писателей.
К нам тогда вышел сам Ельцин. Надо сказать, Борис Николаевич
произвел на меня странное впечатление. Но что я запомнил
— он вручил нам значки в форме Свердловской области,
а там, где центр, — маленький рубинчик. Доверительно
сказал, что это не только память, но и пропуск в обкомовскую
столовую. Когда приедете в следующий раз, говорит, вас
пустят пообедать. А когда в 1986 г. Ельцин приехал
бороться с привилегиями в Москву, мне было с самого
начала понятно, чем это все закончится. Тогда я и написал
повесть «Апофигей», где главным персонажем изобразил
Ельцина. Конечно, все узнали главного героя, и, что забавно,
либеральные критики до сих пор не могут простить мне
эту повесть, усматривая в самом факте написания некий
заказ — аккурат дело происходило перед выборами. Да
и сам Ельцин на встречах говорил, что цель книги —
оклеветать его, безгрешного. Но, видно, так устроен
писатель — он обладает чутьем историческим. Не могу
понять почему, но Ельцина в то время я мог показать
только сатирически. К сожалению, оказался прав.

О «Литературной газете»

— Я пришел в газету в мае 2001 года. Это был край непуганых
либералов. Газета жила идеологией и иллюзиями 1991 года.
Ее сотрудники как бы проспали 1993-й, и 1996-й, и 1998-й
годы. И никак не могли понять, отчего тираж газеты стремительно
падает. Я объяснил им, что, мол, дорогие друзья, та
идеология, которую вы исповедуете, интересна лишь
2-3 тысячам живущим в элитных домах внутри Садового
кольца, а дальше она совершенно не воспринимается.
Первое, что мы сделали, — отказались от либеральной
моноидеологии. В 1991 году произошло замещение одной
моноидеологии — коммунистической на другую — либеральную.
А хрен редьки не слаще. Обещанной свободы слова как
не было, так и нет. Мы же вернулись к традиционной «Литературке»,
как ее задумывали Пушкин с Дельвигом. Мы открыли все
окна, выражаясь фигурально, чтобы проветрить. Кто читает
газету, обратил внимание: у нас выступают абсолютно
все писатели, неважно, кто ты — патриот или демократ,
монархист или космополит. Единственно, чему мы поставили
заслон, — воинствующей шизофрении. К сожалению, в мире
она достаточно распространена.

Я сказал коллегам: друзья, газета может быть интересна
лишь в том случае, если она читателю не навязывает свои
взгляды, а дает возможность выбирать — у нас в стране
масса направлений, порой взаимозаключающих. У нас очень
умный читатель, он устал от риторики, от телевидения,
от того, что ему навязывают. Надо дать информацию к
размышлению и анализу, чем мы и занимаемся. И, надо
сказать, читатель это оценил и сразу же к нам потянулся.
За три года тираж вырос в три раза. Свою миссию я вижу
в том, чтобы «Литгазета» объективно отражала духовную
жизнь страны — экономическую, политическую, культурную
и т.д. Для меня будет высшей похвалой, если, скажем,
лет этак через 50 студенты или аспиранты для того, чтобы
получить представление о реальных литературных, духовных
процессах, открывали не «Новый мир», не «Наш современник»,
не журнал «Знамя» и газету «Культура», а «Литературку»,
то самое издание, где они смогут получить исчерпывающую
информацию о той или иной идейно-эстетической тенденции.

Как писатель Поляков, я не перевариваю сочинителя г-на
Сорокина, считаю, что он хулиган и проходимец. Представьте
себе конкурс в парке на лучший афоризм, написанный на
стене. Приходит человек и пишет слово из трех букв.
Такую функцию выполнил Сорокин. Тем не менее, когда
разразился скандал из-за его конфликта с движением «Идущие
вместе», подавшим на сквернослова в суд, наша газета
была единственной, которая опубликовала полосу, где
предоставила слово не только «Идущим вместе», позицию
которых, я, кстати, разделяю, но и другим участникам
спора. Дали высказаться Сорокину. Он объяснил, почему
он так пишет. Свою позицию высказал и директор издательства,
словом, представили все три позиции. Без каких-либо
оценок или комментариев. Читатель прочитал, сделал для
себя выводы. Хоть я и считаю творчество Сорокина хулиганством,
есть реальность, с которой надо считаться.

Доходило до курьезов. Когда-то, до 1993 года, я был любимым
автором «ЛГ» — мои статьи шли на «ура». До той самой
поры, пока я не опубликовал в «Комсомолке» статью против
расстрела Белого дома в 1993-м «Оппозиция умерла, да
здравствует оппозиция». И как обрезало. Либералы не
смогли простить мне — для «ЛГ» я как бы перестал существовать.
До 1998 года они ни разу не упомянули мое имя, хотя
у меня выходили книги, пьесы, ставились спектакли. Так
сказать, возмездие. Слава богу, затмение прошло, «Литературка»
вновь возвращается к читателям.

«Козленок»… вне закона?

— С фильмами по моим книгам ситуацию благополучной
не назовешь. Прошлой осенью по ТВ прошел многосерийный
фильм по роману «Замыслил я побег». Он, можно сказать,
родился малой кровью — держатели канала вырезали несколько
эротических сцен (может, и правильно сделали — там
были достаточно лихие кадры, а фильм шел в то время,
когда дети еще не спят). Но вот что интересно. Заодно
теледеятели вырезали и несколько идеологических сцен.
Кто читал роман, тот помнит фигуру пламенного демократа,
который в 1991 году заклинал танкистов не стрелять по
Белому дому: дескать, ребята, остановитесь. Смотрите,
декабристы Пестель, Рылеев протягивают к вам свои истлевшие
руки, умоляют: не стреляйте! А через серию была сцена
1993 года. И тот же самый «герой» выкрикивает те же
самые слова про Пестеля с Рылеевым, которые якобы просят,
ну просто умоляют солдат стрелять, стрелять по Белому
дому. Увы, такая практика на нынешнем телевидении процветает
— вырезать.

А с «Козленком в молоке» и вовсе казус вышел. Эрнст,
руководитель первого канала, стучал кулаком по столу,
кричал, что это клевета на либеральную интеллигенцию
и фильм на Первом канале никогда не выйдет. Действительно,
они не стали показывать, хотя вопрос был почти решенный.
А 8-серийный фильм, по отзывам, просто замечательный
— в нем играют такие звезды, как Спартак Мишулин, Ольга Аросева,
Александр Белявский, Алена Яковлева, Юрий Васильев… Сейчас
мы пытаемся представить сериал по каким-то другим каналам.
Тяжело. Всякие там стрелялки, погони — сколько угодно.
А если жесткая социальная сатира, да еще на ту часть
общества, которую я описал, как говорится, туши свет. Сейчас
у меня в Москве идет довольно много спектаклей. В театре
им. Рубена Симонова уже 5 сезонов идет «Козленок в молоке».
В апреле был 200-й спектакль. Для современной драматургии
ситуация уникальная. Театр разослал приглашения в канал
«Культура», газеты. Ни один канал ничего об этом не
сказал, хотя спектакль идет, кстати, с большим успехом.

Странная история произошла в Театре сатиры. Они мне
заказали пьесу, я написал — и достаточно острую. И
вот только после третьего захода начались репетиции. Казус
в том, что актеры перессорились между собой: одни говорят,
здесь все на месте, правильно; другие — нет, мы не
будем играть, клевета.

В спектакле фигурирует депутат, который приходит на
званый вечер с проституткой, с которой познакомился
на улице. Актер заупрямился: это клевета на депутатский
корпус. Не буду играть. Я с ними разговариваю: вот вы
говорите — клевета, не может депутат с девицами легкого
поведения якшаться. Но я был на другом вашем спектакле
— вы там такую матерщину несете, такие совершенно непотребные
вещи, что оторопь берет. Мне отвечают: мол, там все
понарошку, а у вас на самом деле. В итоге Ширвиндту
пришлось поменять состав и пригласить другого режиссера.
Я считаю, что ситуация помаленьку меняется и сейчас
наша литература возвращается в свое традиционное русло.

Во МХАТе сегодня идут два моих спектакля. «Контрольный
выстрел», кстати, это первая театральная работа Станислава
Говорухина. До этого мы с ним работали над фильмом «Ворошиловский
стрелок». Название «Стрелка», к слову, придумал я. Долго убеждал
Говорухина, который настаивал на другом названии: «Месть
по-русски». Уломал-таки. Надо знать Говорухина — он
любит, чтобы его сумели убедить. Вообще-то мы писали
пьесу для Ульяновского театра им. Вахтангова. Когда
Ульянов прочитал, то заявил: нет, эту пьесу я ставить
не буду, потому что поссорюсь со многими моими друзьями.
В результате ее поставила Татьяна Доронина во МХАТе.
Татьяна Васильевна не побоялась поссориться с друзьями
по одной простой причине — у нее нет таких друзей.

Взглянуть на себя со стороны

В ноябре я отмечаю свое 50-летие. К юбилею выпустили
5-томник. Кроме этого вышли два любопытных издания.
Это сборник публицистики под названием «Порнократия»
— с 1988 по 2004 год. Кстати, недавно прошел французский
фильм под таким же названием. Мне говорят: как же так,
братец… Нет, отвечаю, у меня еще в 1977 году вышла
в «Труде» статья «Порнократия». Не я это слово придумал.
С греческого оно означает «Власть мужчин, попавших
под влияние распутных женщин». Я его переосмыслил, и
моя трактовка означает просто «неприличная власть».

Вышел сборник моих интервью «Апофигей российского масштаба».
Собирал материалы для пятитомника
и стал читать то, что я говорил в 1986-87 годах. Напрочь
забыл. И вдруг понял, что это очень интересно — не
потому, что я это говорю, а потому что это биография
среднестатистического русского интеллигента со всеми его
заблуждениями, очарованиями, ошибками, прозрениями.
Даже издатели были удивлены, что книга разошлась почти
мгновенно. Наговорил, конечно, и немало глупостей, ошибочных
вещей. Руку свою едва сдерживал, чтобы что-то вычеркнуть,
сгладить, поправить. Но не поддался слабости: пусть
люди прочитают и увидят меня таким, каким был я да
и многие другие. Главное, что я был искренен.

В начале будущего года выйдет мой последний роман «Грибной царь»
— это завершение трилогии. Два предыдущих романа — «Замыслил
я побег» и «Возвращение блудного мужа». Все три книги
о современной русской семье и, если хотите, о проблемах
любви в переломный период. Я считаю, что нигде так остро
и так жестко не отразились изменения в жизни страны
и общества, как в семейно-любовных отношениях. Если
в «Побеге» показана история семьи человека, не вписавшегося
в эту жизнь, то здесь идет речь о любви и семье другого
человека — оседлавшего время, ставшего победителем
в этом переломе.

Что таланту под силу

Одним из отличительных признаков литературного и любого
другого художественного таланта является понимание своего
уровня. Талант, он самоидентифицируется с того момента,
когда писатель понимает: это я могу, а вот это мне уже
не под силу. Отличительная черта графомана в том, что
меньше чем за «Божественную комедию» он не садится.
Моя задача скромнее: я хочу, чтобы остался честный,
достоверный образ моей эпохи и моего поколения, потому
что психологический, нравственный строй сохраняется
только в литературе. Что такое кино? Это пьеса, которую
показывают на натянутой простыне. А пьесу кто пишет?
Писатель. Он, увы, ушел из кино. Сегодня сценарии пишут
все, кому не лень, вспомните сериал «Салон красоты»,
где снимался Филипп Киркоров.

Только литература может сохранить дух времени, потому
что журналистика — даже самая добротная — идет, как
правило, по описанию внешних моментов. Было много талантливых
журналистов типа Власа Дорошевича. Но о его времени
мы судим не по очеркам Дорошевича, а по рассказам Чехова,
— и никуда от этого не деться. И если мы честно не
расскажем о нашем поколении, строе наших чувств, ничего
не останется. Даже нашего с вами языка.

Есть, кстати, бытовая норма языка, а есть и так называемая
золотая норма. Быт остается в книгах Астафьева, Трифонова,
Распутина — по ним можно судить о речевом строе нашего
времени, о мышлении, о чувствах и т.д. Сохранить это,
запечатлеть, самим разобраться и помочь разобраться
другим, что с нами происходит, — вот это, по-моему,
главная задача литературы, как я ее понимаю.