Прохладно, ветерок, набежавший с близких гор, явственно шуршит
в побуревшей траве, качается на свернувшихся трубочками
листьях кустарников. По таежным озерам, по рекам плывут
построенные эльфами на их таинственных верфях крошечные
суденышки; в теплый полдень на них покачиваются пассажиры
— какие-то маленькие насекоминки и паучки. Я вижу,
как на одно из них пытается «приземлиться» стрекоза,
но суденышко не выдерживает такой тяжести.

На длинных тихих плесах ощущение полной невесомости.
Лодку свою резиновую я не подгоняю, весла смирно
лежат на бортах. Невыразимое благолепие! Тихо плывут
близкие берега таежной речки. Тень моя безмолвно скользит
по дну, и, когда мелко, видно, как от нее настороженно
уклоняются темные полосочки — спинки харюзков. Но задача
моя в этом путешествии не только познавательный сплав
по осенней реке. Я подбираю место для стоянки дней на
пять-семь, из подручного материала построю немудрящий
шалашик и буду утренними-вечерними зорями подниматься
повыше, на ближайший мыс, чтобы в осеннем безмолвии слушать
тайгу.

На медленно приближающейся отмели, заросшей низкорослой
ивою, неподвижно, черной горелой корягою, глядя в сторону,
стоит глухарь. Я знаю, что так он пристально следит
за мною. Он услышал меня еще за поворотом — там быстринка,
и лодочка побулькивала — и теперь оценивает: что это?
Моя неподвижность в медленно плывущей лодке все же насторожила
глухаря, но он не взлетел, а довольно шустро убежал
в кусты. Там он остановился и, вытягивая шею, по-прежнему
смотря в сторону, следил за столь невиданным существом.
Я уже проплыл довольно далеко, но голова любопытной
птицы все еще торчала над кустиками ивы. На отмели много
мелких камешков, глухари собирают их в зоб и желудок
для лучшего перетирания поедаемых растений, хвои. Это
так называемые «гастролиты», они есть и у других представителей
отряда куриных.

Вот под невысоким обрывистым берегом мелькнула какая-то
ярко-белая полосочка. Мелькнула и исчезла под берегом,
но когда я подплыл поближе, эта полосочка обернулась
горностаем. Он резво бегал там под укрытием нависшего
обрыва — охотился, но на берег не выскакивал. Затянувшаяся
осень сыграла с ним злую шутку: снега еще нет, а он
уже побелел. Чувствуя свою незащищенность, охотился
зверек под укрытием. В такое же состояние попали нынче
и зайцы. Такие осени иногда случаются.

Вот, кажется, то, что надо. Острый скалистый, поросший
сосною мысок сбежал с приподнятого отрога, выводящего
почти в подгольцовый пояс. Тут мне и устраивать стоянку.
Толстые, поваленные давней бурею деревья дадут куски
коры и для постели у костра, и для крыши. Судя по следам
на отмели и в близком лесу, тут водится и главный мой
исследовательский интерес в этой поездке — олень благородный,
изюбрь. Вот-вот начнется у них брачный сезон, и «быки»
запоют серебряные свои, страстные песни. Прослушивая
их с гористого возвышения, я буду отмечать «певцов»,
а следовательно, определять их численность. Учет численности
диких промысловых животных — одна из главных задач современного
охотничьего хозяйства. Я попытаюсь подойти или хотя
бы по следам определить состав «гарема» изюбрей,
а это уже даст возможность обобщить
численность изюбриного сообщества на большой площади.

Сегодня утром, вернувшись с наблюдательного пункта,
в улове, куда с котелком хожу по воду, увидел большую
светлую тень. Конечно, в таких путешествиях со мною
всегда маленький складной спиннинг — харюза на обед
ловить. Но для такой «светлой тени» есть у меня и блесенка.
В высветвленной осенью воде беленькая вертушка хорошо
видна. Вот она проходит на соблазнительно близком от
рыбины расстоянии, а та — ноль внимания. Даже вроде
бы несколько посторонилась: иди ты, мол, и дальше по
своим делам, не мельтеши тут. Вот незадача! Забросил
еще раз — то же самое. Заело, что же делать? Он что,
заснул, что ли? Похоже, это не таймень, а большой ленок
— те капризнее, муху, поди, ждет. Вот мухи-то у меня
ленковой и нету, зато есть голый крючок. Сейчас муху
буду городить. Натеребил желтоватых ниток из шапочки,
серых из куртки, от личной бороды пару белых волосинок
ножом отрезал — построил муху. По поверхности воды
провел — чуть приподнялась от дна, «облизнула» белые
губы, и все. Тогда пристроил грузило и повел у дна.
А-а-а! Вот это другое дело. Ленок как-то вяло догнал
муху, «хлопнул» жабрами, и она исчезла. Зато леска крепко
натянулась, а ленок показал свой красный бок. Массой
он оказался кило на два — вот мне на два дня и запас
продуктов!

Первый изюбрь запел 17 сентября. На востоке чуть заалело,
а я, прислонившись спиной к стоящему дереву, уже сидел
на своей валежине. Чувства, рождаемые светлыми, чистыми
брачными голосами живой природы, невозможно передать
словами. Вот сколько ни пытаются рассказать о глухариной
песне — бледная тень, сколько там неуловимых красок!
Глухарь в песне своей славит весну, изюбрь — осень.
Чудо весеннего пробуждения природы и сказы осеннего
ее увядания… А-а-а-а-э-э-э-о-о-о-у-у! — донеслось
с близкого соседнего мыса. В гористых местах песню
свою в синий рассвет изюбри стараются послать обязательно
с возвышения — дальше улетит, больше красавиц-изюбрих
услышит. Очарованные его чудным голосом, в котором мощь
и здоровье, они придут к нему, и это будет гарем. В природе
женская половина очаровывается только мощью, а значит
— здоровьем будущего потомства. Никакие одежки-прически,
умение петь-плясать, в отличие от нас, там не рассматриваются,
ибо нечем очаровывать. Это залог здорового потомства,
за чем мать-природа следит неукоснительно. О-о-о! Сколько
тут собралось певцов осени! Я четко слышу голоса трех,
а к восходу солнца еле слышно добавился и четвертый.

Изюбри на период «рева» собираются в какой-либо ограниченной
местности и устраивают так называемые «точки», откуда,
как правило, и посылают в синюю даль свои страстные
песни. Чем такая территория их привлекает? Можно сказать
только, что это приподнятые мысы над широкой долиной.
Обязательны в редколесье и густые чащи. В чаще,
возбудившись, можно потрепать рогами какое-нибудь тонкое
дерево, куст ивы, березовую поросль. Иногда после песни
для острастки соперника обязательно надо
грозно рыкнуть.

Со мною была труба для подражания изюбриному
голосу. Сделана она руками моего давнего друга эвенка
Николая Черныха рода Шемагиров на севере Байкала. Кедровая
труба пела отлично. Самый близкий ко мне бык откликнулся
на нее сразу, не дав и допеть. Он как-будто обрадовался
возможности подраться, и его следующий запев раздался
уже намного ближе. Я, как когда-то учил отец, отвернулся
и трусовато мыкнул в землю. Изюбрь должен был понять,
что перед ним слабак, и победа ему обеспечена. Вот он,
совсем близко, не запел даже, но грозно коротко проревел,
и слышно: куст какой-то треплет. Тут я, отложив трубу,
тоже взревел, но у меня получилось едва ли лучше, чем
у деревенского быка. Неожиданно соперник мой
замолчал, видимо, насторожила столь грубая подделка.
Замолчал решительно, больше я его не слышал. Но вот
волки, а особенно тигры на Дальнем Востоке, кажется,
успешно подражают изюбриному реву, охотятся на них.

На площади в 1000 гектаров долины большой реки Западного
Прибайкалья, по моим наблюдениям — учетам той осенью,
собралось пять поющих изюбрей. У трех из них был гарем
из 2-3 изюбрих. Это хорошие показатели для местного
охотничьего хозяйства.