Когда — почти пятнадцать лет назад — моя жена, подарив мне дочь и, едва не покинув нас,
дольше, чем нам мечталось, долеживала в больнице, мы с тещей только и делали, что,
вглядываясь в маленький и круглосуточно плачущий комочек, гадали да прикидывали: кто она
— Елизавета или Варвара?

Других вариантов мы почему-то не предполагали, а в Святцы, как еще только идущие к храму,
не заглядывали.

В конце концов какая-то гримаска, ужимка — звук или знак, которые подала нам из своих
пеленок наша девочка, указали на то, что она никакая не Лиза, а самая что ни на есть Варя.
Потом, перейдя из детсадовского возраста в возраст школьный, она нет-нет да пытала нас:
«Отчего я Варя? Отчего не Лиза?» — и даже капризничала, настаивая на том, что ощущает себя
вовсе не Варварой, а самой настоящей Елизаветой.

Тут уж никуда не денешься: у тайны имени — глаза судьбы и очеса рока.

Вглядываться в них, дабы разгадать, это значит расстаться с покоем.

Полагаю, что и Флоренский, и Лосев, отважно занятые еще и этим, наверняка утяжелили свои
души незаживающими ожогами и незатягивающимися ранами: тайна, тем более имени, не
запускает — разве что допускает.

Уверен, что для смертных, подобных мне и моим близким, заради житейского равновесия
вернее верного — довериться ей сердцем, не терзаясь понапрасну…

Когда мы прознали о том, что в Иркутск привозят мощи преподобномучениц Елисаветы и
инокини Варвары, мы — и жена, и дочь, а вместе с ними и я — затрепетали.

О Великой княгине Елизавете мы нечто знали: супруга брата Александра III, Великого князя
Сергея Александровича, она пришла в православие из католичества; когда ее муж, будучи
генерал-губернатором Москвы, погиб от бомбы террориста, в храме Чудова монастыря, где
стоял гроб с его телом, Великая княгиня причастилась Святых тайн, а на третий день после
похорон пришла в камеру убийцы и, уговаривая его покаяться перед Господом, подала на
имя государя прошение о его помиловании; в той обители, которую она создала, любая
помощь была бесплатной; погибла она, как и вся царская семья, под Екатеринбургом — когда
ее арестовали, чтобы везти в Алапаевск, ей позволили взять с собой инокиню Варвару,
которая потом пожелает разделить свою судьбу с ней.

Преподобномученице Елисавете было сорок шесть, преподобномученице инокине Варваре —
тридцать пять…

Вспоминая себя в дни отречения императора Николая II от престола, в одном из своих писем
Елисавета Феодоровна писала: «Я испытывала такую глубокую жалость к России и ее детям,
которые в настоящее время не знают, что творят. Разве это не больной ребенок, которого мы
любим во сто раз больше во время его болезни, чем когда он весел и здоров? Хотелось бы
понести его страдания, помочь ему. Святая Россия не может погибнуть. Но Великой России,
увы, больше нет. Мы… должны устремить свои мысли к Небесному Царствию… и сказать с
покорностью: «Да будет воля Твоя».

Я читал эти строки в те дни, когда отечество наше было истерзано и унижено террористами:
два погибших самолета, чуть погодя — очередной теракт в Московском метро; возможное
спасение от всего этого мнилось в храме.

День выдался чудный: солнце и светило, и ласкало, и радовало, трамваи звучали музыкальнее
обычного, в налившейся спелостью листве, в начавших сбиваться в плотные стаи воробьях,
как и в налетевших к нам синичках, четче, нежели накануне, зазвучала нота смиренная —
хотелось молвить: христианская.

Наш Знаменский был залит брызгами молебна и переполнен благостью, прихожане —
светящиеся, как никогда, сбивались на шепот, батюшки — конечно же, недоспавшие — без
устали одаривали всех благословением, очередь к таинственным ковчежку с дарующими силу
мощами была степенна и в меру кружавчата.

На поклон к Елисавете и Варваре пришли мужики и бабы, старые и малые.

— Наверно, все девочки, как и я, Варвары, — шепнула дочь.

— В помаде нельзя, — пугнула жену стоящая перед нами бабушка.

И жена моя, хотя и догадалась обойтись в сей чудный день
без помады, все равно, на всякий
случай, прошлась по своим губам извлеченной из сумочки салфеткой.
Мы — по очереди — припали к золотому ковчежку, став на мгновение более близкими
Елисавете и Варваре, нежели друг дружке.

Что-то с нами произошло — что-то наверняка аукнется чем-то непременно хорошим в такой
нашей жизни, которая внешне ничего таинственного как бы и не предполагает.
Что-то произошло и с городом нашим — он, мудрый, еще долго после такого дня не мог
расстаться со светом, а возможно, и с той силой, которую принесли в него вящие частички
святых русских женщин.

Наверняка что-то хорошее случится и с моей Варей — с ней много больше, нежели с другими
Варварами Иркутска, потому что в первые дни своей маленькой жизни она некоторое время
успела побыть еще и Елизаветой.

Вы скажете, что упования мои нелепы и даже смешны, но они меня греют — в нынешнем
сумасшедшем мире, где идет бесконечная война на земле, под землей и в воздухе, — хорошо
держаться тайны.

Пусть сегодня это будет тайна имени, завтра — тайна причастия, послезавтра — тайна слова,
сказанного евангелистом, мудрецом, поэтом.