Деревни Катын, Волчий Брод, Коронотов, Орик, Кушун, села Катарбей,
Солонцы, Порог и поселок Чехово — каждое из этих селений имеет свою
историю. Члены экспедиции встретились там с чалдонами — старожилами,
которые пришли в Сибирь еще в VIII веке. Многие из них породнились с
бурятскими семьями, а тех, кто женился или выходил замуж за тофаларов,
прозвали карагазовы.

Каждый член экспедиции старался записать подробности жизни отдельных
семей. Переселенцы, из которых состоит в основном население Сибири,
появлялись здесь из Белоруссии, Украины, юга России во времена
Столыпинской реформы. Плавно одна волна переходила в другую. После
первых переселенцев 1912 года приезжали семьи и после гражданской войны,
затем Великой Отечественной. В Нижнеудинском районе проживают поздние
переселенцы конца ХIХ — начала ХХ века, многие, несмотря на свою
национальность, называют себя русскими. Грустное и, скорее всего, сибирское
явление.

«Я изучала декоративно-прикладное творчество, в том числе и костюмы, —
рассказывает Лидия Мельникова. — Остатки бабушкиных вещей, изготовленных их
собственными руками, — это подзоры, полотенца, накидки. Во многих домах
интересны красные углы с иконами, лампадкой, украшенные цветами. У
некоторых бабулек эти красные углы завешаны подзорами или вышитыми
полотенцами. На вопрос, почему, старушки отвечали: «Там живет наш
Боженька. Дети ругают за него».

Только в селе Солонцы сохранилась церковь, во всех других деревнях они были
уничтожены. Многие старожилы рассказывали истории о людях, разрушавших
храмы, которые приходили домой, взбирались на печку и там умирали. Во всех
деревнях пожилые люди убеждены, что святотатство наказуемо. Например, на
Ольхоне, в русской деревне Косая степь, в которой была разрушена церковь, ее
жители утверждают, что семья, глава которой был одним из таких
разрушителей, страдала в поколениях. Рассказывают, что были поступки,
недопустимые даже для атеистов, когда иконами накрывали кадушки с водой, клали
вместо ложа на кровать. Все эти люди болели и рано умирали. «Это
особенности фольклорного сознания, — считает Маргарита Соловьева. —
Типичные сюжеты рассказов людей, не утративших веры в Бога».

Организовать экспедицию сотрудникам ОДНТиД помогли
начальник управления культуры администрации Нижнеудинского района
Валерий Каминский, сотрудницы управления Валентина Александрова,
Светлана Анищик, Валентина Паращук, Татьяна Шелякина, которые
разрабатывали маршруты и часто сопровождали их в поездках по деревням.
Завязать общение с местным населением часто помогали работники клубов,
главы администраций.

Переезжая из деревни в деревню, горожане находили много интересных вещей:
полотенца с русско-белорусскими и украинскими мотивами вышивок,
прекрасно сохранившиеся костюмы довоенного и военного времени. Женщины
сами ткали шерстяные и льняные ткани, шили из них наряды по фасону,
характерному для севера и юга России. Юбка и кофта-кабатик, по сути, были
сарафаном с лифом. В ткачестве часто использовалась пестрядь
— ткань,
составленная из разных нитей с одинаковым лицом и изнанкой. Были и
набойки, в которых изнанка была чистой, а верх украшен рисунком. Встретили
научные сотрудники и четыре вида лаптей, явление для Сибири редкое. Не
случайно их обладателей чалдоны называли лапотниками. Лапти носили даже
после войны, плели их из бересты, лозы, пеньки, льняные вывязывали
крючком. Все было интересно узнать любопытным собирателям, спрашивали о
солении капусты, традиционных деревенских блюдах. Одна из хозяюшек
угостила их корабликами — печеньем, начиненным сладким творогом.

У пожилых людей осталась память их предков, которые для того, чтобы
обустроить свою жизнь в Сибири, на выделенном участке корчевали деревья,
дома строили на века, чтобы в них могли жить внуки и правнуки. Каждый
мужчина был умельцем, женщины не отставали от своих мужей. А как умели
воспитывать детей! Сегодня это умение называется народной педагогикой с
запугом: если девочка моет пол с отдыхом, муж будет бить ее тоже с отдыхом.
Много было бабушкиных приговорок, стращание домовым. Эта мифология,
простые способы воспитания приучали детей к порядку и трудолюбию.

Село Кушун почти полностью состоит из бурят, которые отличаются
от ольхонского населения. Если на острове в основном исповедуется шаманизм, то
в Кушуне буряты крещеные, признают все православные праздники.
Национальные обряды они тоже хранят, правда, вместо традиционного бурхана
— дара духу земли — они цекают. Сурхарбан у них называется тэйлган. В этот
день все жители села отправляются на священное место к горе, где проводят
обряд цеканья и приготовления саламата. Причем баночки со сметаной несут
из каждого дома, потом сливают все в один котел. Бурятский бухулер здесь
называется свежениной. Все кушанья готовят мужчины, которые угощают ими
женщин, стоящих в сторонке. Крещеные буряты считают себя русскими и
часто говорят: «Как у нас на Руси принято».

Цикл рассказов был посвящен жизни села в разные исторические периоды.
Пожилые люди, многим из которых далеко за семьдесят, вспоминают, как
началось после гражданской войны раскулачивание, как силой заставляли
вступать в колхозы. Вспоминают и голод в годы войны, когда весь урожай
отправлялся на фронт. Жители деревень заготавливали тогда чурочки
величиной со спичечный коробок, которыми топили печечку и на ней жарили
картошку долгого хранения для фронтовиков.

Раскулачивание старики до сих пор переживают. Пример тому
— Михаил
Иннокентьевич Куниченко, о котором говорили, что он балагур, гармонист, в
молодости был первым парнем на деревне. Такого и ожидали увидеть. Но он
затрясся, когда услышал вопрос о родителях, было видно, что внутри у него вся
душа плачет. Рассказывал, как у мамы валенки забирали. Были и
«добросердечные» соседи, которые с радостью принимали участие в разоре
своих земляков. А бывало наоборот: соседи выкупали вещи, которые потом
возвращали раскулаченной семье. Сколько было пережито…

Рассказывая о своем рабстве в колхозах довоенного и послевоенного периодов,
многие старожилы тепло вспоминают их в период правления Брежнева. Тогда и
зарплату платили, выделяли путевки на отдых, в магазинах было что купить. В
90-е годы колхозов не стало и вообще ничего не стало. Деревни вымирают,
встречается много разрушенных, покинутых людьми домов. Немногочисленная
молодежь пьет отчаянно. В селениях исчезли фельдшерские пункты, если кто-
то заболеет, лечиться едет в Нижнеудинск или Иркутск. В одной из деревень в
советский период построили теплый гараж, все радовались, сегодня он
разрушен. В Тереке стояло новое здание клуба, оказалось, что оно не
принадлежит хозяйству, жители его по бревнышку, по досточкам растащили.
Окрест стоят незасеянные поля, на которых цветет иван-чай, лютики и прочее
разнотравье. Одно радует — покосы хорошие.

При передрягах всех периодов жизни у людей оставалось чистое отношение к
труду, на работу и с работы «на песнях» ходили. Сейчас не поют. Бабушки
говорят, что если запоют, односельчане думают: напились. Все уходят в себя.
Сложно было бабушек уговорить попеть, но если удавалось это сделать, после
ухода гостей они оставались и еще долго пели. Много услышали и записали
научные сотрудники лирических и фольклорных песен. К фольклору
относится и обрядовая культура, которая во многих селениях тоже разнится.
Например, во время свадьбы в одной из деревень дружка и подружка называются
густой сват и густая сваха. Есть и обряд «закидывания зайца». Это когда
свадебному поезду преграждается дорога лавкой. Поезд не может объехать ее,
пока не даст выкуп.

Сколько еще рассказов о гражданской войне, репрессиях, годах Великой
Отечественной войны, безрадостном послевоенном лихолетье услышали
члены экспедиции. Эти рассказы очевидцев стали страницами
истории, написанной жизнями наших дедов и отцов.