Катину жажду знаний вполне удовлетворили восемь
классов. Жизнь вокруг бурлила, и нудные походы в
школу не могли заменить желанную свободу. Закончив
восемь классов, она попросила своего папу:

— Слушай, батя, что-то мне надоело дальше
учиться-мучиться. И так восемь лет уже отбарабанила.
Хватит!

Антон Антонович Конев счел требование дочери
справедливым. Он, видимо, считал, что все беды в
этом мире происходят от слишком большой учености, а
они, Коневы, из «простых», их дочери ни к чему
всякие синусы-косинусы и биссектрисы. Пошел в школу,
где училась Катерина, поговорил с классным
руководителем. Та попросила, чтобы Катин папа
написал заявление, что, мол, девочка уже достаточно
выучилась и дальше ей учиться не имеет смысла. И вот
наступила долгожданная свобода: не надо делать
уроки, получать двойки и выслушивать нудные
нравоучения педагогов. Отец постоянно на заработках,
где-то далеко от Железногорска. И теперь все его
«нельзя», «не смей», «не ходи» превратились лишь в
досадное воспоминание.

Да и раньше Антон Антонович особо не занимался
воспитанием дочери, перепоручив это обременительное
занятие своим родителям и теще с тестем. А из-под
контроля дедушек и бабушек Катя давно уже вышла. Да
и кто они такие, со своими устаревшими понятиями о
том, как надо жить молодой девчонке, что делать, с
кем дружить и куда ходить? А уж о матери и говорить
нечего. Та последние несколько лет частенько
прикладывалась к бутылке и, естественно, утратила
влияние на Катю, потеряв всякое уважение
единственной дочери.

Да и какое может быть уважение, если даже те деньги,
которые отец привозил с заработков, родители
пропивали. Когда отец возвращался, на несколько
дней, а то и недель, квартира Коневых пропитывалась
запахами перегара, немытых тел, мокрых зловонных
окурков, наполнялась звоном пустых бутылок. Помятые
опухшие лица родителей, хриплая матерщина,
сменяющаяся пьяными излияниями и признаниями в любви
к своему чаду, еще больше озлобляли
девочку-подростка. А впрочем, чего на них злиться,
на этих никчемных людишек, называемых папой и мамой.
С некоторых пор Кате тоже разрешили участвовать в
совместных пьянках. Да и не спрашивала она особо
разрешения на это. Когда родители напивались (а
напивались они быстро), водки оставалось еще
вдоволь. Сначала тайком она прихватывала бутылку с
алкоголем и с подругами распивала ее в подворотне. А
как-то, набравшись то ли смелости, то ли наглости
(очень уж с похмелья болела голова), уселась за
грязный стол вместе с матерью и подставила стакан:

— Чего смотришь, наливай!

А маме что, маме удобно: не надо собутыльника
искать. Так мать на пару с дочерью стали «квасить
по-черному». В шестнадцать лет Катя уже стала
хронической алкоголичкой…

Одно только «напрягало» Катерину: где раздобыть
деньги на свободную и независимую жизнь? Некоторое
время после того, как бросила школу, Катя пробовала
мыть подъезды. Но ползать по заплеванным лестницам с
тряпкой и шваброй в неудобной позе ей очень скоро
разонравилось. Вырученных денег за мытье лестничных
клеток едва хватало на выпивку и опохмелку. А ей так
хотелось одеваться красиво и закусывать водку
красной икрой.

Грубую, дерзкую девочку давно заприметили инспектора
по делам несовершеннолетних и поставили на учет в
детскую комнату милиции с формулировкой «за
антиобщественное поведение». Во хмелю Катя границ не
знала, могла запросто нахамить кому угодно и послать
подальше. Дважды Катя Конева подозревалась в
совершении преступлений — мошенничестве и грабеже.
Дважды сотрудники милиции вынуждены были писать на
нее постановления об отказе в возбуждении уголовного
дела за недостаточностью улик. Улик не хватало, и
наказания за преступления не следовало. А
безнаказанность, как известно…

Сережа Лапиков в раннем детстве упал с дерева и
сильно ударился головой. Травма была настолько
серьезной, что он надолго потерял память. Но и когда
память вернулась, прежним Сережей он уже не был.
Надолго уходил в себя, с приятелями общаться ему
было трудно, да и многих из них Сережа так и не
вспомнил.

После того, как его отпустили из СИЗО, поселился
Сережа на даче, поближе, так сказать, к естеству, к
природе. На вольном воздухе, вдалеке от многоэтажек,
он присматривал за нехитрым хозяйством, которое
держали на даче его мать и отец. Да и родители почти
каждый день да через день навещали свое болезное
чадо. Думали, что быть подальше от городских
соблазнов полезнее для сына.

3 марта 2003 года Сережа пришел в город навестить
родителей. Погостил часик-другой и ушел. Мать решила,
что сын вернулся на дачу, как это было много раз.
Может, и вернулся бы на дачу Сережа, да только
судьба повернулась к нему другой стороной. На улице
он встретил Катю, которая жила в одном с ним доме, и
ее подругу, Веру Рахметову. Лене на тот момент
исполнилось 20 лет. Девочки страдали с похмелья,
накануне они крепко поддали, во рту мерзко, в голове
одно желание — похмелиться. Они решили раскрутить
внезапного знакомца на выпивку.

Сереже льстило, что с ним общаются девушки. Как
любой человек с комплексом неполноценности и
сознанием собственной ничтожности, Сережа скучал по
живому человеческому общению, а тем более по общению
с противоположным полом. Девочки пригласили Лапикова
к себе домой.

— Только давай так, — сказала Катя, — наша хата,
твоя выпивка.

Сережа почесал затылок в надежде найти в своей
больной голове мысли, как добыть денег. И вспомнил,
что на даче на столе стояла красивая ваза. Он
подумал, что ее можно продать. Сказано — сделано.
Ваза перекочевала к новым хозяевам, а троица, купив
водки, отправилась к Коневым. Там их ждала Катина
мама, которую тоже мучил абстинентный синдром. Водка
кончилась очень быстро, но в мозгах малость
прояснилось. Пока распивали первую порцию, пришла
еще одна Катина подруга — Света.

— У меня на даче еще курицы есть, — сказала
Лапиков, — только их надо рубить, а то они живые.

— Так какого хэ ты тут сидишь?! — обрадованно воскликнула Катя. —
Быстро дуй за курями!

Ждали гонца, как показалось подвыпившей компании, очень долго.

— Да и вообще этот Сережа какой-то тормоз, —
недовольно фыркнула Катя.

Лапиков после травмы, полученной в детстве,
действительно быстротой реакции не отличался.
Медленно соображал и так же медленно перемещался в
пространстве, наверное, точно так двигаются
сомнамбулы-лунатики.

Наконец, в пропитанную табачным перегаром и
застарелой пьянкой квартиру просочился Лапиков. В
сумке у него лежало несколько мертвых куриц. Но ведь
чертовы курицы были в перьях, их надо было ощипать,
дабы птицы приобрели товарный вид, и только после
этого идти продавать. А выпить хотелось прямо
сейчас. Но делать нечего, стали ощипывать кур.

Долго держал в себе Лапиков то, что произошло с ним
в СИЗО. Даже матери до конца не рассказывал. Поведал
Ольге Семеновне только о том, что его в камере
держали под кроватью и пытались изнасиловать. А
тут…

— Сережа, а чего ты такой «тормозной»? — спросила
раздраженно Катя. — Смотреть на тебя противно…

— Так когда он в тюрьме сидел, его там всей камерой
трахали, — с пьяным добродушием пояснила Катина
мама всей честной компании. — Вот и засыпает теперь
на ходу…

— Опаньки! Это правда, Сережа?! — воскликнули
почти одновременно Катя и Вера.

В глазах девочек зажегся злобный азартный огонек.
Так искрят глаза убийцы в предвкушении острых
ощущений. И еще девочкам стало противно на душе
оттого, что они сидят за одним столом с «опущенным».
Тем более что Лапиков подтвердил слова Катиной мамы.
Испытывая жуткое отвращение к собутыльнику, они
набросились на него с оскорблениями.

— Слушайте, а чего это мы куриц ощипываем, когда у
нас тут «опущенный» есть?! — зло сказала Катя. —
Всю грязную работу положено выполнять «девочкам».
Пусть «девочка» Сережа чистит куриц. Мамка, тащи
часы, мы время засечем. И горе тебе, если ты за 30
минут не очистишь курицу!

Лапиков обреченно принялся за работу. Но курицу он
ощипывал медленно и неохотно, огрызался на
собутыльниц. Те подогревали себя отвратительной
руганью и все злее и жестче подгоняли Лапикова.

У Рахметовой у первой сдали нервы. Она взяла пустую
бутылку и стукнула «девочку» Сережу по голове.

— Придурок чертов! — орала Вера. — И на хрена мы
только с тобой связались! Она взяла еще одну бутылку.

Когда третья бутылка обрызгала пространство комнаты
острыми осколками, Вера немного успокоилась. А Кате
понравилось, как звонко разбивается пустая тара о
череп Лапикова, и еще больше ее заводило поведение
жертвы: Сережа хотя и огрызался, но продолжал
ощипывать птицу.

— Вот это череп! — сказала Катя, будто восхищаясь,
и разбила о голову Лапикова четвертую бутылку.

… Давно известно, что гомосексуальный половой акт
в криминальной среде — это не только способ
удовлетворить половой голод. Он совершается, как
правило, прежде всего, чтобы воспитать у насилуемого
стереотипное поведение жертвы. Подавить его волю к
сопротивлению, растоптать не только физически, но и
морально. Так, чтобы у «опущенного» не возникало и
мысли роптать или выказывать недовольство.
Униженная, изнасилованная, нравственно
дезориентированная жертва покорно исполняет малейшие
прихоти и любые желания насильников.

Кроме того, в криминальной иерархии «опущенные»
относятся к низшей ступени. Они спят под нарами,
едят из отдельной посуды. И еще одно их
предназначение — делать самую грязную работу.
Например, нормальный «мужик» никогда не станет
убирать сортир — это дело исключительно для
«опущенных».

У Сережи были хорошие «учителя». За время сидения
под нарами выдрессировали его, что называется, «на
совесть». Иначе как еще объяснить то, что он сидит
перед двумя женщинами с курицей в руках и терпит их
оскорбления и удары пустыми бутылками по своей
голове. Какой-то выключатель срабатывает в больной и
пьяной голове Лапикова. И вот он уже жертва, которую
насилуют сокамерники, у которой нет голоса,
собственной воли и достоинства. Он не может найти в
себе сил, чтобы противостоять вошедшим в раж
девицам. А те чувствуют свою полную власть над
Лапиковым.

Когда он закончил потрошить курицу, Конева и Рахметова
выхватили скользкое тело птицы у него
из рук и пошли продавать.

— Катька, давай-ка мы его закроем в ванной, а то
еще убежит, — предложила Рахметова подруге.

Подругам хотелось продолжить «воспитание» Лапикова
за очередной «рюмкой чая», поэтому его посадили в
ванную, приказали умыться и не рыпаться, ждать их
возвращения. А чтобы не смел ослушаться их наказа,
немного побили.

Девочки обернулись скоро. Курицу продали тут
же соседям, водки купили рядом с домом.

Катина мать, изрядно нагрузившись, отправилась спать. Подруги решили
покуражиться. Пленник был выпущен из ванной
и водружен за стол. Издевались над Лапиковым с азартом.

— Как же ты, Сережа, так низко пал?! — насмехались
над ним собутыльницы. — Ну,
рассказывай-рассказывай, глаза-то не прячь…

Лапиков собрал остатки своей растоптанной личности,
медленно встал и побрел из загаженной кухни. Ему
хотелось уйти, уйти через коридор в подъезд и дальше
на улицу, на дачу. Туда, где никто не будет
разбивать о его голову бутылки, заставлять ощипывать
мертвых птиц, насиловать. А еще на даче можно спать
на кровати…

В глазах у Сережи вспыхнул яркий свет, мысли как-то
сразу погасли в этой вспышке. Мешковатое тело мягко
опустилось на пол коридора. Вера принялась пинать
податливое лапиковское тело. Но этот «чертов
Сережа» никак не реагировал на пинки пьяной девушки.

— Вставай, не фиг тут валяться! — орала Рахметова.

Пинать стало скучно. С тем же успехом можно было пинать стенку.

— Катька! Тащи нож! — крикнула Вера. — Сейчас я его оживлю…

Катя принесла нож, которым не так давно Сер жа
потрошил птицу, и подала подруге. Один, два…
четыре удара в спину, на пятом нож попал в кость,
его лезвие согнулось. Вера выругалась и попросила
принести другой нож. Девочки, объединив свои усилия,
перевернули бесчувственное тело на спину,
расстегнули ширинку на брюках, стянули их. Вера
наклонилась над гениталиями. Ей страшно захотелось
совершить чтонибудь эдакое, и она сделала надрез…
Сережа слабо застонал.

— Теперь ты, Катька, — подала нож Рахметова.

Кате было страшно, и с такой же силой ей хотелось
сделать это… Она взяла нож и замкнула надрез… Из
аккуратной — по окружности — раны, текла кровь.

— Давай, давай, Катька, — Вера стала помогать подруге.
— Давай дальше… теперь вот так…

На суде подельницы не смогли или не захотели
вспомнить, кто снял кожу с полового члена Сережи.

— Только когда снимали кожу, Лапиков сильнее
застонал, — рассказывала потом Катя, — ему было
больно.

Хватаясь угасающим сознанием за реальность, Лапиков
поднял руку в слабой попытке защититься. Последние
силы Сережа тратит на то, чтобы натянуть на себя
брюки. Сил не хватает. А кровь все текла. Катя стала
поднимать жертву, она хотела надеть ему брюки. В
какой-то момент ей стало страшно по-настоящему. Но
пьяных сил не хватило, Лапикова поднять не удалось,
вместо этого он опять перевернулся на живот. Это
разозлило подруг.

Теперь ножом тыкали в голые ягодицы и в область
почек. Лапиков перестал стонать, а девочки пошли в
кухню — там еще оставалась водка.

Лапиков лежал в коридоре. Как-то вдруг до сознания
собутыльниц дошло, что он мертв. Они заорали.
Вызвали «скорую помощь». От криков проснулась Катина
мать. У Светы, которая присутствовала при всем этом,
но участие принимала только в пьянке, впоследствии
обнаружилась эпилепсия. А на теле Лапикова, кроме
черепно-мозговых травм и скальпированного полового
члена, эксперты насчитали 24 колото-резаных раны.

Наши законы никогда не славились милосердием к
жертве. Но издавна отличаются гуманностью и
мягкостью к преступникам. На суде девицы едва ли не
с гордостью рассказывали о содеянном. За изуверское
убийство человека их, можно сказать, по головке
погладили. Несовершеннолетняя Катя Конева получила
восемь лет воспитательной колонии. Ее взрослая
подельница — 12 лет общего режима.