Ежи Гофман очень хорошо говорит по-русски, в свое время
он учился в Московском ВГИКе, где его учителем был
Иван Пырьев, но не только поэтому. Он родился в 1932
году в Кракове, его мать и отец были практикующими
врачами. Война застала их на территории, которую в
1939 году аннексировал Советский Союз. В начале 1940
года семью с бабушкой и дедушкой погрузили в эшелон
и повезли на восток. По какому праву — этого
официально никто никому не говорил. В Новосибирской
области они узнали, как отныне определяется их
статус — спецпереселенцы. Жили в бараках лагеря,
охраняемого на вышках солдатами. Взрослых гоняли на
лесоповалы и строительство дорог, и всех держали
впроголодь на скудном пайке.

В 1941 году глава польского правительства в
эмиграции генерал Сикорский подписал договор со
Сталиным, по которому часть спецпереселенцев была
амнистирована, мужскому населению предлагалось
вступить в создаваемую на территории СССР польскую
армию. Доктор Зигмунт Гофман по просьбе
правительства Сикорского временно переехал в
Алтайский край, где были анклавы перемещенных
поляков и катастрофически не хватало медицинской
помощи. Десятилетний Ежи учился в русской школе, а
когда семья вернулась в Польшу, хорошо
подготовленный русскими учителями, смог в гимназии
перейти на класс выше.

Гофман считает, что родился «в рубашке», к нему
рано пришла слава. На съемках удача тоже часто
сопутствует ему. Так, однажды он смог за три дня
снять разные времена года — снег, туман от его
таяния и грязь размокшей от влаги земли.

— Это было Божье провидение?

Бог дал вольному волю и каждому шанс на то, чтобы
родиться. Как человек использует этот шанс, на добро
или зло, зависит от него самого. Бога надо
благодарить за здоровье и за жизнь, но не надо
просить что-то делать за нас, не надо искать в Боге
оправдание удачам или невезению. Многие молятся,
спрашивая себе здоровье и нездоровье соседу. Сосед,
в свою очередь, молится за свое здоровье и просит
наказать недруга. Эти молитвы встречаются на пути к
Богу и возвращаются к каждому с его же собственным
злом. Человек должен обращаться к Богу только тогда,
когда он действительно без его помощи обойтись не
может.

— На кинофоруме его участники часто обращаются друг к
другу: «братья и сестры». Почему?

— Я вам скажу, «братья и сестры» говорилось в каждом
ордене и каждом монастыре. Братья и сестры — это
божественная суть человеческих взаимоотношений.
Монастыри давали возможность человеку не только
устремиться к Богу, они вырабатывали поведение,
которое служило примером всем людям. Я считаю, что
фестиваль «Золотой Витязь» играет такую же роль. Он
имеет хорошее, благородное влияние на кинематограф
вообще и на его зрителей.

— Есть ли сегодня в Польше режиссеры, которые исповедуют
в своих фильмах идеи добра?

— Конечно, есть. В основном это режиссеры среднего
поколения. Еще недавно казалось, что все ниши были
заняты подделками на американское кино. Вестерн
начали производить в Италии, делать в бывшей ГДР.
Снималась и «чернуха». Так продолжалось пять, десять лет, и вдруг
появились фильмы о человеке, его устремлении к
добру. Правда, язык в них часто шокирует. Я вырос в
то время, когда еще не матерились с экранов,
отношения между мужчиной и женщиной были очень
интимны, когда считалось неприличным прятаться у
кого-то под кроватью и подслушивать. Но что
поделаешь, мы живем в другое время. Например, в
одном фильме есть сцена, которая может покоробить. В
ней жена над могилой мужа ругает его последними
словами за то, что он ушел, впутался в дело, которое
лишило его жизни. Я этого не люблю, но понимаю: в
своей идее это кино устремлено к добру.

— Как вы относитесь к актерам, которые снимаются у вас?

— Во ВГИКе меня научили уважать актеров, но это совсем
не значит, что с ними надо дружить в частной жизни.
Актер — создание особое. Он должен быть талантлив и
трудолюбив. Потрясающе трудолюбивым был Тадеуш
Ломницкий (пан Володыевский), он мог сыграть любую
роль, и за каждой стоял великий труд. Умер актер
тоже в работе, на генеральной репетиции спектакля
«Король Лир». Когда мы смотрим его работы на экране
или в театре, они кажутся легкими, простыми,
быстрыми. Я очень люблю своих актеров, но иногда они
не верят тому, что говорит им режиссер. Когда Даниил
Ольбрыхский снимался в одном из моих фильмов, кроме
как на площадке, мы не разговаривали друг с другом.
Он был уверен, что я уничтожаю его роль. Правда, по
окончании работы он попросил прощения за все, что
было. На съемках «Потопа» проблем уже не было,
потому что актер стал доверять мне полностью, наши
ритмы и кровообращение стали совпадать.

— Почему в своем фильме «Когда солнце было Богом»
победу добра над злом вы отнесли во времена
язычества?

— Мне всегда были интересны славянские мифы, когда
человек зависел от природы, боялся ее, ассоциировал
с Богом. Не знаю, как у вас, но у нас в Польше многие
молодые люди уходят в секты, изучают оккультные
науки. Что происходит? В нашем неимоверно жестоком,
индустриальном, страшно материальном и мистичном
мире человек начинает себя терять, искать свой мир
спасения. Может быть, этим объясняется грандиозный
успех картин и литературы Толкиена. Нечитающие дети
стали запоем читать «Гарри Поттера».

— Почему в фильме мистический финал?
Вы говорите о том, что не люди, а Бог, разрушая
крепость, в которой укрепилось зло, совершает
возмездие?

— Это не придумано. Как-то во время съемок
молния ударила в старое дерево, которое стояло за
пять метров от объектива, я это видел. Когда вы
читаете «Иллиаду» или «Одиссею», перед вами
предстают живые люди, которые находятся в постоянном
контакте с богами, в которых они верят. Люди часто
видят то, во что они верят, в их сознании,
восприятии становятся реальными многие вещи. Миф
возникает там, где живет вера.

На съемках для меня самым важным было достоверное
изображение исторических предметов — архитектуры,
костюмов, оружия, потому что зритель должен выходить
после сеанса обогащенный новыми знаниями. Костюмы я
брал от эпохи, а человеческие страсти рождались из
мифов, от времени, когда из ревности Каин убил
Авеля. С момента братоубийства, со второго
поколения, люди начали любить, ненавидеть,
завидовать, стремиться к власти. Кто бы сегодня
знал, кроме ученых и историков, английских Генрихов,
Ричардов, если бы их страсти не увековечил Шекспир.
Это вечное, это существо человека, а миф — только
предлог показать эти чувства.

В фильме рассказывается о жестокой войне за власть,
но в нем есть и большая любовь, есть борьба свободы
с неволей и наказание зла. Это не случайно, потому
что мифы создавали люди, которые хотели жить в
надежде. Никогда никакое животное не было бы в
состоянии пережить то, что выдержали люди в
фашистских и советских концлагерях. Они выживали,
потому что человеку дана надежда, они верили, что
добро побеждает зло.

— Что может сегодня укрепить веру в добро и
справедливость? В чем похожесть славянских народов и
в чем различие?

— Мы каждый день встречаемся с потребительством и меркантильностью.
Люди стали думать только о том,
сколько могут заработать и что купят на эти деньги.
Большинство привыкло к тому, что государство, каким
бы оно ни было, заботилось о них. В этом государстве
люди, получая 120 рублей, были уверены, что не
умрут с голода, заработают пенсию, на которую
можно будет прожить. Вдруг
все мы оказались в ситуации, в которой сами должны
заботиться о себе. Польша вошла в Союз Европы, в
котором люди похожи друг на друга, они смотрят одни
и те же телевизионные программы, пользуются
Интернетом, покупают одинаковые товары. Слава Богу,
начали отходить от «Макдональдсов», потому что стали
полнень и болеть. Ребенку надо сначала дотронуться
до раскаленной печи, почувствовать боль ожога, чтобы
потом никогда не хвататься за раскаленное
железо. Мы должны отличаться друг от друга
культурой, обычаями. Если мы хотим, чтобы кто-то
уважал нас, мы должны уважать себя и других. Это
уважение к себе формируется в знаниях о предках.
Прошлое — это моральный багаж, который определяет твою
суть. Почему люди чаще всего становятся
преступниками? Им кажется, что анонимность —
их защита. Если человек живет в деревне
или местечке, где знает всех и его все знают, он
все-таки будет остерегаться совершать плохие
поступки. Когда он становится анонимным в толпе, ему
кажется, что все дозволено. Если Бог, который видит
все, не реагирует, не хватает вора за руку, значит,
человеку дозволено все. Но не Божье дело наказывать
человека, для этого существует закон. Только в
момент, когда он переступает последний порог своей
жизни, в нем просыпается страх: «Как я буду отвечать
за себя перед Всевышним?»

— Как вы думаете, почему люди воспитанные в атеизме,
вдруг становятся фанатиками религии?

— Это нормально. Человек может метаться из одной
крайности в другую, находить своим поступкам
оправдание. Кто был самым яростным коммунистом на
заре Советской власти? Не дети крестьян и рабочих,
это были дети дворянства, купечества, интеллигенции.
Обретя новую веру, став ярыми коммунистами, они
уверовали, что цель оправдывает средства. Именно с
этого момента начались самые тяжкие преступления
советского режима.

— Кто сегодня может стать героем
нашего времени и чему бы вы могли его научить?

— Не знаю, потому что не представляю современных
молодых людей. Когда мы были молодыми, мы делали
документальное и игровое кино про них, мы жили их
жизнью, понимали их проблемы. Если бы я сегодня
захотел снять фильм о молодом человеке, это было бы
менторство старого брюзжащего ворчуна. Не мне их
учить, я не имею на это права. Жизнь, которая
обходилась со мной по-разному, я проходил этапы
взлетов и падений, научила меня терпимо относиться к
людям. У меня был полный дом гостей после успеха, и
он становился пустыней, когда мне было плохо. Прекрасно
зная все это, я научился прощать все, кроме одного —
добровольного «сукинсынства». Я не знаю, кого предам,
если меня будут пытать, вырывать ногти, но если
сволочь по доброй воле предает, этого я не могу
прощать. Так сформировалась философия моей жизни.

— У вас есть ученики?

— Я был художественным руководителем объединения, в
котором дебютировал ряд молодых режиссеров. Кроме
того, в отдельных случаях я помогал в работе на
монтажном столе и во время натурных съемок. Но не в
этом дело, из эгоизма, назовите, как хотите, за
десять лет руководства объединением я не мог
снимать фильмы, значит, как художник я потерял это
время. Я должен делать свои картины, пока могу
двигаться, жить, и рюмка водки мне не вредна. Я буду
снимать, пока за свою работу мне не будет стыдно.

— Как вы думаете, славянское кино может завоевать
мировой кинорынок?

— Надо трезво смотреть на вещи, только англоязычные
фильмы имеют мировой прокат. Многимиллионную
аудиторию сегодня может иметь только индийское и
китайское кино, Россия тоже имеет шанс восстановить
свой прокат. В Европе очень много языков.
Итальянский фильм, конечно, может быть интересен
итальянцам, но кто подумает о том, как тех же
итальянцев оградить от американского кино? Как
говорили когда-то про Грузию: «Страна лимония, чудес
и беззакония», так и у нас нет закона, который бы
охранял искусство. Ничего странного в этом нет, в
США деньги на фонды культуры, науки, искусства дают
сегодня правнуки парламентариев, которые пришли туда
от скотоводства, плуга, от лошадей. Я уверен, что
внуки и правнуки наших парламентариев тоже будут это
делать. Только, увы, до этого дня я точно не доживу.

— Вы третий раз в Иркутске, каковы были поводы для ваших
предыдущих визитов?

— Я здесь снимал большой фильм, который назывался
«Кровью последней». Мы снимали его на Байкале, в
Иркутске, под Москвой. Он был посвящен судьбам
поляков, сосланных в сороковые году в Сибирь, и их
дороге обратно в Польшу. Этот фильм, названный в
русском переводе «До последней крови»,
демонстрировался по советскому телевидению в
абсолютно искаженном варианте, в нем было вырезано
все, что можно было вырезать. Когда я увидел
его, мне было стыдно за то, что я вообще его снимал.
Но такое было время. Второй раз я был на «Днях
польской культуры». В эти дни приехал в Иркутск на
кинофорум.

— Как вы думаете, возможно ли сегодня братское
единение славянских народов?

— Меня слишком долго воспитывали в духе дружбы
народов. Нам велели любить русскую литературу,
слушать советскую музыку. Мы учили русский язык и
учились его ненавидеть. Люди не ходили на советские
фильмы, потому что человек никогда не хочет делать
того, что его заставляют делать по принуждению.
Пришло другое время, и сегодня все труднее попасть
учиться на русскую филологию в университеты,
интересные произведения русской литературы быстро
исчезает с книжных полок. Я верю в любовь между
мужчиной и женщиной, верю в настоящую мужскую
дружбу и не верю в братсво между народами.

Никто из поляков не говорит плохо о сибиряках, но до
сих пор плохо вспоминают Советскую власть, НКВД,
начальников участков на лесоповалах. У нас еще не
умерли те, кого в 40-е годы вывозили, у нас еще живы
те, кто пять лет воевал в оккупации с фашизмом, но
за то, что воевал не под красным знаменем, их
тысячами вывозили в Сибирь. От этого никуда не уйти.
Что касается нашей славянщины, может быть, единение и
произойдет, но только в новых поколениях, которые не
будут иметь груза личных воспоминаний. Должно пройти
время, мы просто должны научиться понимать друг друга. Если у
нас не будет старших и младших братьев и мы будем
просто жить, уважая себя, свое прошлое, тогда все
встанет на свои места.