!I1! Среди реликвий, скопившихся за долгую и бурную жизнь в доме
Валентины Факеевны Некряченко, особое место и значение принадлежит
маленькому (на ладошке уместится), пожелтевшему блокнотику
в несколько лоскутков. Немудрено так истлеть, ведь
ему больше шести десятков лет. Это «Красноармейская
книжка». В ней записано, что Приходько (ее девичья фамилия)
Валентина Факеевна — гвардии старший сержант, санинструктор
седьмого отдельного саперно-подрывного батальона. Есть в ней и
длинный перечень боевых частей, в которых воевала наша героиня,
и еще один любопытный листочек, озаглавленный казенно:
«Вещевое имущество». Тут размеры и шапки, и сапог, и
прочего обмундирования. Указан рост — 165 см, размер гимнастерки — 44.

Вот такой хрупкой, маленькой девчонкой в свои восемнадцать —
двадцать лет она прыгала с парашютом в тыл врага, где ее товарищам
приходилось разминировать территорию, взрывать эшелоны противника,
ликвидировать стратегические объекты. «Это про такой, как наш,
батальон поется: сомненья прочь — уходит в ночь отдельный,
ударный наш десантный батальон», — поясняет Валентина Факеевна.
И ей самой случалось не только оказывать бойцам медицинскую помощь,
но и в атаку ходить, стреляя набегу, и вытаскивать из горящих
танков охваченных пламенем людей, всего не перескажешь. Недоумение
вызывают у нее современные «воспоминания» некоторых сомнительных
фронтовиков. Недавно прочла в какой-то из газет, как одна из
ветеранов перечисляла содержимое походной санитарной сумки: у нас
там, говорит, лежали бинты, жгуты, ну и вся наша косметика. «Дура ты! —
комментирует в сердцах Валентина Факеевна. — Какая на фронте
косметика?! О ней там и помину не было». А девчонки все равно
умудрялись быть красивыми до невероятности. Может, в силу своей
молодости, а может, потому, что отпечаток настоящего, непоказного
героизма всегда делает человека прекрасным.

Был в той, порохом пропахшей жизни нашей героини один
пикантный «светский» эпизод, когда она «назначила свидание» самому
Жукову. А было это так. Незадолго до начала Курской битвы она
вывозила в санбат раненых. Один лейтенант, лежащий на подводе,
был совсем плох: ранение в шейную артерию, Валя не могла даже
оторвать пальцы от кровоточащей раны. И вдруг — пробка на дороге,
охрана вокруг какой-то, по-видимому, командирской машины, и
какой-то военный выскочил прямо перед лошаденкой:

— Мать вашу, куда прете, останавливай!

— А у меня карабин, — рассказывает Валентина Факеевна. — Я как
закричу на него: » Ты что, это же раненые! Приказ есть, кто не
будет пропускать с ранеными, стрелять без разговоров! Посторонись,
стрелять буду! У меня человек кровью истекает».

Услышав шум, из командирской машины выскочил человек
невысокого роста в кожаном плаще.

— Что случилось? Доложите.

— Старший сержант Приходько, — отвечаю. — Вот с ранеными проехать
не дают. Имею право стрелять. У меня люди.

— А ты хоть знаешь, что там тоже стреляют?

— Но там госпиталь, помощь. А здесь? Боеприпасы повезут,
того и гляди, задавят.

— Да ты, Приходько, прямо, как женщина, рассуждаешь, — заметил
командир. (Что я и в самом деле женщина, он, по-видимому, не понял.
Я ведь в плащ-палатке, все мы в грязи, даже клячонка наша дрянная).

Мужчина в кожанке приказал выйти людям из его машины и
погрузил нашу компанию. Так мы добрались до санбата. А когда я
уже умылась и вышла на улицу, смотрю: машина командирская не
уезжает, а сам он машет мне рукой.

— Ну что, давай знакомиться, — говорит. — Что ж маскируешься,
ты, оказывается, девушка?

— Ничего я не маскируюсь. А просто здесь сейчас все равно — девушка
или парень. Здесь фронт. А мы все бойцы.

— А зовут-то тебя как?

— Валя.

— Жених-то есть у тебя, Валя?

— Теперь не до женихов. Ты вот что скажи, командир, ты, видно, из
штабных. Когда война кончится?

— А как до Берлина дойдем. А когда мы с тобой встретимся?

— А вот в Берлине и встретимся! — сказала я ему, и, обнявшись на
прощание, мы расстались.

Только после победы на случайной фотографии узнала она
своего «кожаного» попутчика. Это был маршал Жуков.

— А вскоре после встречи с ним и «подберлинило» меня,
зазнайку. Курская дуга. Мы все чувствовали, что вот где-то близко
перелом в войне. Сломался ее хребет. Чего это стоило…
Тринадцатая мотопехотная бригада второй раз пошла в бой. И нашу
самоходку подбило… Нас в ней было восемнадцать. Меня ранило.
Четыре ребра — к черту, осколки в голове, рука… Двоим посчастливилось
— ни царапинки. А остальные…— Валентина Факеевна не в силах
продолжать от перехвативших дыхание слез, — все намертво. Не могу
вспоминать… Трое суток пролежала я в нейтральной полосе. Помню,
как открыла глаза. Вижу что-то нестерпимо красное, в середине какая-то
зеленая точка. И что-то склонилось надо мной, не имеющее названия,
страшное, и храпит. А у меня в сердце такой непередаваемый ужас,
кровь стынет. Я подумала: буду на это зелененькое смотреть, тогда
легче. А потом сознание потеряла. Подобрали меня, когда собирали
убитых, кто-то заметил: «Глядите, из этого солдата кровь бежит,
значит, живой». Потом помню санбат. Операционный стол. Словно
издалека доносятся голоса:

— Так, ну руку надо к черту отсечь. Оперируем легкие и печень.

— Давайте оставим руку. Это же девушка. Рукой я сам буду заниматься
потом, буду обрабатывать.

— Ну, если тебе делать нечего, возись потом с этой рукой, как знаешь.

Это кто-то за меня заступился. Спасибо ему, что меня не искалечили.
Были у меня и прежде ранения, но этому, конечно, не чета. В голове
до сих пор осколки.

Потом Валентина Факеевна снова воевала. Форсировала Буг, Днестр.
На Днестре плот, на котором переправлялись бойцы, перевернулся
от удара снарядом. Оглушенную Валю прибило к берегу, и она примерзла
ко льду, очнулась опять в медсанбате. «Вот мы были какие, — с
гордостью говорит женщина. — Непотопляемые!»

Сколько помнится ей из той далекой, жестокой и суровой, но все-таки
такой славной и дорогой ее сердцу поры! Помнится сорок
первый, когда грянул бой возле ее деревушки в
Ростовской области. Семнадцатилетней пигалицей, еще не принятой
в действующие части, вместе с подружкой она выносила раненых под
прикрытием партизан к донской переправе. Хоронились в лесу.
Двигались только ночью. Днем девчонки заходили на хутора и в
поселки, чтобы добыть провизию для измученных людей. Однажды
нарвались на немецкую кухню. Повар по-хозяйски позвал их:

— Мэдьхен, ком хир! — и показывает знаками, чтобы посуду помыли.

Когда работа была сделана, решил отблагодарить, налить харча.
Оказалась картошка с мясом. Вкуснятина, на Ростовщине
картошку почти не сажали почему-то. Принесли партизанки трофей к
своим, а солдатики раненые вражьи гостинцы есть отказываются.
Командир приказом заставил.

!I2! Тех солдатиков девчонки, прибившиеся к боевому подразделению,
и партизаны донесли к Дону. Тут их встретил настоящий
ад. Переправа вспоминается как одно из самых кошмарных
переживаний. Мессершмитты низко пикировали над рекой,
гоняясь за каждым человеком, за каждой лошадью. В воде,
ставшей красно-коричневой, плавали трупы. Другой берег
дождался не всех. Валентине и Ольге посчастливилось
до него добраться. И тут обе девчонки приняли решение,
вернее, оно просто прожгло им сердца: встать под присягу
и вступить в действующие войска.

— Фронт ни с чем не сравнить. Нет, наверное, такой книги, которая
бы смогла вместить в себя все то, что пережил человек, попавший
на фронт, — говорит Валентина Факеевна. — Ел ты, пил, или голоден
и томишься жаждой, здоров ты или ранен, больно тебе или страшно, —
все равно солдат всегда должен оставаться солдатом. Не знаю, убила
ли я кого-нибудь? Бежала, стреляла, как все. А перевязывала всех:
и своих, и врагов. Иной раз до того вымотаешься, своих перевязывая,
а тут эти фрицы недобитые. Думаешь: да пропадите вы пропадом. А
посмотришь на него: лежит, стонет, такой несчастный — и помогаешь,
будто и не видишь форму эту проклятую, видишь только страдания и кровь.
А вот когда я после войны в Германию попала, в Карл-Маркс-Штадт, на
какие-то дружеские советско-германские встречи, и нам показывали
концерт… солдаты немецкие плясали в той же самой форме (она у них
не менялась) — не смогла смотреть, душили слезы.

Валентина Факеевна и с японцами воевала. Окончила войну настоящим
заправским ветераном. Ее боевые награды: три медали за боевые
заслуги, орден Отечественной войны первой степени, медали «За
победу над Германией», «За победу над Японией».

— Тяжело было на фронте, — говорит она, — а я уверена: каждый,
кто прошел испытание огнем, скажет, что ему повезло. Мне
повезло. Мне выпало бесценное счастье: я осталась жить, я прожила
еще долгие годы после войны, училась, трудилась, не покладая рук,
у меня состоялась личная жизнь, родилась и выросла дочь. Я всю
себя истратила без остатка.

Валентина Факеевна окончила Азово-Черноморский институт механизации
и электрификации сельского хозяйства по специальности «инженер-электрик»,
курсы повышения квалификации при Минэнерго по специальности
«планирование и экономика промышленных предприятий», Всесоюзный
институт марксизма-ленинизма. По наказу партии она приехала в
Иркутскую область. Здесь под ее инженерным руководством
строились Северные энергетические сети, легендарная ЛЭП-500. Потом
она работала в проектном институте алюминиево-магниевой промышленности,
руководила проектированием электротехнической части ИркАЗа, БрАЗа,
Зиминского химкомбината. В институте «Энергосетьпроект» дирижировала
строительством всех подстанций районного значения в Приангарье, а
потом и в Бурятии и Забайкалье. В музее истории «Иркутскэнерго» есть ее
фотография и рассказ о ее трудовых заслугах. Как и стенд,
посвященный памяти ее мужа — Петра Гордеевича Некряченко. Петр
Гордеевич был управляющим «Иркутскэнерго», под его руководством
строились Красноярская, а затем Иркутская, Братская, Усть-Илимская,
Богучанская ГЭС, все региональные теплоэнергостанции. Практически
руководя «Иркутскэнерго» с 1958 по 1980 годы, Петр Гордеевич вел
формирование всей энергосистемы нашей области. Он кавалер ордена
Знак Почета, ордена Ленина, двух орденов Трудового Красного Знамени,
заслуженный энергетик страны.

Нынче весной, 27 марта, Валентина Факеевна Некряченко отметила
свой восьмидесятилетний юбилей. Смешанные чувства вызвала в ней
эта дата. «Неужели я дожила до восьмидесяти лет!» — говорит она.
И, конечно, не может не порадоваться, оглянувшись на свою долгую
жизнь, полную подвига, созидания и заслуженного успеха. «В моей
жизни было столько всего, я так много успела, что
на несколько жизней хватило бы».

Но мне не забыть, как, разговаривая со мной по душам за чашкой чая,
эта убеленная сединами женщина с горечью сказала:

— Иногда я завидую тем, кто не дожил до всего того, что сейчас
творится в стране. Тем, кого мы тогда не успевали оплакивать
между боями. Они погибли за то, во что верили. А каково теперь
нам вспоминать о них? Мне кажется, я помню во всех подробностях
их прекрасные лица. Открытые, честные, искренние! И
горько видеть порой, если кто-то пытается умалить их подвиг.
Обидно сознавать, что большинству из тех, кто отстоял
Победу, сегодня живется нелегко. А всего тяжелее —
слышать, когда говорят, что страна, которую они защищали,
ушла в историю. Это неправда. Не может быть правдой.
Слишком дорогая заплачена цена.

Словами поэта Михаила Луконина, наверное, каждый из ветеранов
сказал бы: «Нам не речи хвалебные, нам не лавры нужны». А нужно знать,
что, как и в дни их ушедшей молодости, их Родина сегодня
по-прежнему «великая, могучая, никем непобедимая!»