Двести десять «лошадей»…и цыганский табор

Четыреста семьдесят два километра, сто пятьдесят из них — по тундре. Эти
сто пятьдесят километров и есть зимник. Но что это такое, представляют
лишь те, кто прошел по этой трассе хотя бы раз.

Сергей ходит по ней уже десять лет. Он согласился взять меня на борт
своего «КАМАЗа». Собираемся в путь в поселке Факел на окраине Нарьян-
Мара. Двести десять «лошадей» в дизеле, шесть колес, «обутых» в зимнюю
резину с широкими зацепами, и будка-кунг с автономной печкой на соляре.
В кунге устроились пассажиры. В походно-полевом таборе, прикочевавшем
за Полярный круг из Ставрополья транзитом через Москву, пятеро цыган:
Василий Васильевич, Василий Семенович, Семен Васильевич и
младшенькие — Миша и Рома. Цыгане устроились в кунге на походном
имуществе — тридцать пять ящиков в заводской упаковке и купленная у
ненцев по случаю вязанка черных оленьих рожек с характерным душком.

— Мы первые цыгане в Нарьян-Маре, — с гордостью заявляет старший,
Василий Васильевич.(У него роскошные усы и золотой перстень с рубином).

— Два дня цыган искали, никого не нашли, — добавляет Семен Васильевич.

— А зачем приехали, чем занимаетесь?

— Работаем… Мы строители. Тебе ничего построить не надо? Если работы
нет, немного торгуем, немного барышничаем… Купи набор инструментов,
дешево отдам. — Василий Васильевич выдергивает из ящика пластиковый
чемоданчик китайского производства…

— А ты кто, журналист? Из Иркутска? Я в Иркутске работал, там рынок
хороший… Сфотографируй нас, земляк, фото пришли, адрес дадим, —
вступает в разговор Миша.

Мои объяснения, что фотоаппарат цифровой и с семейным снимком табора
ничего не получится, цыган не смутили.

— У нас дома компьютер есть. Мы тебе электронный адрес дадим, —
успокоил меня Рома.

Еще не зимник…

Зимний день короток, хотя полярная ночь закончилась еще 29 декабря. В
два часа дня уже темнеет. Мы стартуем в четыре.

— Почему на ночь глядя, — удивляюсь я, — почему не утром?

— Мы стараемся ходить по зимнику ночью, — объясняет Сергей. — Дорогу
лучше видно. В тундру выйдем, поймешь…

Сергею 41 год, женат. Сам он из Иркутска. Собственно говоря, именно это
обстоятельство стало решающим, когда он согласился взять меня
пассажиром. Работать на зимниках Сергей начал в Иркутской области — в
Ербогачене и Бодайбо. Но, по словам Сергея, сибирские зимники,
проложенные в основном по рекам, — паркет по сравнению с тундрой. Да и
климат в Прибайкалье значительно приятнее, чем в Заполярье: если не
40-градусный мороз, то пурга, если не пурга, то оттепель, во время которой
зимник превращается в слякотное болото. На Север Сергей попал, когда
призвали в армию: служил на ракетном полигоне в Плесецке под
Архангельском. Отслужил, женился на ненецкой девушке, так и остался в
этих местах. Правда, до родных мест Эльвиры он так и не добрался. Ее
родственники из землячества Ямб-То кочуют с оленями на побережье
Баренцова моря за Амдермой. С цивилизацией соприкасаются лишь по
необходимости — спичек купить, сахара, соли…

Когда сезон заканчивается, Сергей с женой ставят «КАМАЗ» на баржу, а
затем, добравшись до асфальта, едут в теплые края на своих колесах.

В Краснодаре — родные люди, дом, где можно жить. У брата свое дело,
предлагает подключиться. Но с приближением зимы Сергей возвращается в
Нарьян-Мар. Здесь у него тоже дом, близкие люди и работа — зимние
дороги Крайнего Севера, где приходится сутками крутить баранку и
ночевать в тундре под вой пурги. Деньги за это, конечно, платят
приличные. Но не только в деньгах дело — Север не отпускает…

Почти сразу за городом мы оказываемся в глубоком снегу. Он перемолот в
кашу колесами тяжелых машин. Это оттого, что стоит оттепель: не более
десяти градусов мороза. Все машины идут по единственной глубоко
продавленной колее. Навстречу попадается «КРАЗ», пытающийся
вытащить глубоко завязший самосвал с песком. Образуется пробка,
поскольку за нами тут же скапливается колонна машин. Водители выходят
из кабин и начинают малоперспективную, на мой взгляд, но
эмоциональную дискуссию.

Сергей сворачивает в глубокий снег и
медленно, прощупывая колесами каждый метр обочины, объезжает
застрявшую парочку. Затем он цепляет к самосвалу буксирный трос и
вытаскивает его на ровное место.

— Это что, уже зимник? — спрашиваю я.

— До зимника еще далеко. А это гравийная подсыпка, начало автодороги
Нарьян-Мар — Усинск, которую руководство округа строит уже лет
пятнадцать. Здесь бывает хуже, чем на зимнике. Высота подсыпки около
двух метров, свалиться с нее можно запросто…

Примерно через час натужного движения по колее наш «КАМАЗ»,
объезжая очередную связанную буксирным тросом парочку (два самосвала
с песком), соскальзывает передними колесами с невидимого из-за
глубокого снега края насыпи. Машина наклоняется градусов на десять. Нас
пытается вытащить «КАМАЗ», идущий следом. Минут тридцать
дизельного рева и матерщины, которая перекрывает свист пурги, не
помогают. Доброжелатель уезжает, а Сергей принимается за планомерную
работу. Он попеременно машет лопатой, подкапываясь под колеса, затем
садится за руль и, манипулируя передачами, раскачивает тяжелый грузовик,
пытаясь выкатить его на колею. К моему удивлению, Сергей спокоен. От
помощи отказывается: «Ты не знаешь, как копать…». Примерно через час,
когда я про себя решаю, что на этом путешествие закончилось, мы
выбираемся на дорогу и ползем дальше.

В восемь часов вечера, проехав 82 км построенного Нарьян-Марским
ДРСУ тракта за четыре часа, подъезжаем к шлагбауму. За ним начинается
зимник — 150 км по Большезиминской тундре. Сергей останавливает
машину:

— Здесь регистрируют всех, кто идет в тундру, и всех, кто из нее выходит.
Зимник контролирует «ЛУКойл», это его контрольно-пропускной пункт.

Сергей идет отмечаться. Я тоже выхожу размять ноги. Сильно метет. За
шлагбаумом спуск в «белое безмолвие», романтика которого столь живо
описана Джеком Лондоном. Но герои Лондона предпочитали собак, а мы —
«КАМАЗ».

«Шаг влево… шаг вправо…»

Строящаяся «дорога» уходит в сторону, а мы спускаемся на зимник по той
же колее. Она становится глубже и колдобистее.
Надо очень точно чувствовать, где
заканчивается утрамбованный снег зимника. Шаг влево, шаг вправо —
и ты застрял. Бывает, что машины переворачиваются.

Беда случилась около десяти часов вечера. В кабине стало прохладно.
Сергей поднес ладонь к решетке обогревателя и немедленно остановил
«КАМАЗ».

— Наверное, часть тосола вытекла, когда мы завалились. Там наклон очень
сильный был, сейчас посмотрим…

Он поднял кабину и, покопавшись с фонариком среди труб, шлангов и
агрегатов, выругался…

— Похоже, что шланг прохудился. У меня с собой такого
нет…

Сергей молча лезет в кунг. Там тепло. Цыгане, устроившись босиком на
ящиках, с аппетитом едят вареную колбасу из оленины ( страшная
гадость, между нами) с хлебом, запивая ее водкой. Воздух кажется густым
от запаха колбасы, оленьих рогов, спиртного и цыганских ног.

Попутные и встречные машины в большинстве своем тормозят. Водители,
многие из которых знают Сергея, предлагают помощь. Но ни запасного
шланга, ни тосола у них тоже нет.

В колонне, которая подошла следом, в одном из «КАМАЗов» нужный
шланг на 32 мм нашелся, но
не подошел. Изолентой и герметиком отремонтировали
старый. Сергей поставил его на место. Долго топили снег паяльной лампой,
чтобы залить в систему воду. В час ночи двинулись дальше. Около пяти
утра остановились отдохнуть. Сергей положил голову на руль и вырубился
ровно до семи. За тонкими стенами кабины бушевала пурга. Поехали
дальше, когда начинало светать, хотя назвать это движение ездой было
трудно. За ночь зимник занесло снегом. На белесом, слепящем
пространстве тундры «КАМАЗ» «плыл» по абсолютно лишенной рельефа
субстанции со скоростью не более 5 км в час, раскачиваясь, как
корабль в штормовую погоду. Все шесть колес пробуксовывали.
Усилившаяся пурга еще более ухудшила видимость. Направление
движения можно было определить лишь по вешкам. Исключительно нелепо
выглядели разнообразные дорожные знаки, поставленные, как объяснил
Сергей, для веселья: «крутой поворот», «спуск», «ухабы», «скорость не
более 70 км»… Как Сергей умудрялся чувствовать дорогу, ведомо лишь
ему.

У светлого времени обнаружилось преимущество. Можно наблюдать
пейзаж. А в нем появились объекты трех видов: буровые установки,
нефтяные скважины и трубы, над которыми полыхали факелы горящего
газа. «ЛУКойл» с «дочками» и «падчерицами» качает из тундры нефть.
Смены на буровые завозят вертолетами.

Дорога стала шире и лучше. Слева показалось скопление балков и
дорожной техники. Здесь, на выходе с зимника, расположилась
центральная база дорожников «ЛУКойла». Это они поддерживают зимник
в состоянии, позволяющем хоть как-то ездить, вытаскивают застрявшие
машины. Никакого альтруизма в этом нет. Наивно предполагать, что,
ухаживая за зимником, дяди из «ЛУКойла» проявляют заботу о жителях
Нарьян-Мара. Все проще. «ЛУКойл» бережет и поддерживает зимник
для производственных надобностей, потому что он обеспечивает доступ к
скважинам и буровым установкам. Именно поэтому он такой извилистый и
длинный.

Спасибо, конечно, «ЛУКойлу», что единственный зимник все-таки
существует. Но олигархи могли бы выделить мизерные для нефтяного
бизнеса средства, чтобы дорога из Нарьян-Мара в Усинск перестала быть
экстремальной. Пусть даже это будет сделано из производственных
соображений.

В царстве «ЛУКойла»

Именно на такую производственную дорогу мы выехали сразу после КПП,
которым заканчивается зимник. Поселок Харьяга. Харьягинское
месторождение.

240 километров бетона и асфальта. По обе стороны переплетение
трубопроводов, терминалы, буровые, скважины, какие-то
производственные сооружения. На каждом ответвлении дороги —
аккуратные указатели с именами месторождений, «дочек» «ЛУКойла», номерами
скважин, буровых, перерабатывающих комплексов, терминалов. Ярко
окрашенный металл, пластик, стекло. Люди в красивой униформе. На шоссе
доминируют бензовозы, украшенные атрибутикой «ЛУКойла».
Но главная достопримечательность — факелы. Все 240 километров дороги
освещены факелами сжигаемого газа. Не мне, дилетанту, судить о
целесообразности варварского уничтожения углеводородного сырья,
которое нельзя немедленно загнать в трубу и продать за «зеленые». Но
когда меня травят всякой дрянью, которая образуется при горении этого
самого сырья, то, наверное, стоит вспомнить о праве российских граждан
дышать чистым воздухом. А если он не очень чист, то получать за это
компенсацию. Кстати, работающая здесь же, в тундре, американская
компания «Северное сияние» газ не сжигает — перерабатывает.

…Трасса в прекрасном состоянии — очищена, подсыпана. Высоко поднятые
над речками мосты. Пейзаж понемногу меняется. Небольшие поначалу
ельники сменяются сплошным еловым лесом. Пересекаем границу
Полярного круга, отмеченную символическим глобусом. Приятно. Сразу
становится теплее…

На трассе пришлось еще один раз ремонтироваться. Поэтому в Усинск
приезжаем лишь в шестом часу вечера. Цыгане выгружают ящики, рога и
остатки колбасы на станции. Они намерены стать первыми цыганами в
Воркуте.

Усинск — небольшой, меньше Нарьян-Мара, но очень «городистый»,
компактный город: современные дома, асфальт, а не снег на улицах. На
каждом углу — символика «ЛУКойла». Супермаркет. Заходим, чтобы чем-
то перекусить на ночь. Неведомое изобилие. Продукты
питерского, в основном, и московского производства. Мясные, молочные,
кондитерские и прочие изделия в полтора, два, три, четыре раза дешевле,
чем в Нарьян-Маре.

«КАМАЗ» заезжает во двор какой-то транспортной фирмы. Мы с Сергеем
устраиваемся ночевать в кабине.

Танки снега не боятся…

В обратный путь Сергей отправляется на следующий день, загрузив в кунг
девять тонн продовольствия для жителей Нарьян-Мара. На зимник
выходим в шестом часу вечера. Сильный ветер, снег, метет. Но накануне
подморозило, и дорога выглядит более прилично, чем это было за день до
этого. Но девять тонн груза ощущаются. Особенно, когда приходится
съезжать на обочину.

Около двух часов утра, пропуская идущую навстречу колонну, Сергей
заваливается. Сначала немного. Когда он пытается вернуть «КАМАЗ» в
колею задним ходом, переднее правое колесо сильно проваливается в снег
и машина начинает крениться. Нас пытается вытащить идущий навстречу
«Урал». В результате тяжело груженный «КАМАЗ» валится набок. Очень
неприятное ощущение. Лежим под углом градусов в семьдесят. Ветровое
стекло быстро заносит снегом. Выползаем оба через левую дверь. Сергей
влезает в комбинезон и валенки, остается ждать трактор. А я начинаю
голосовать. Пассажира никто брать не хочет. «А как я буду спать, если ты
сядешь рядом?» — удивляется один из водил. Наконец останавливается
гусеничный вездеход. В будке, куда меня усаживает руководитель группы
сейсморазведки Василий Лагейский, среди ящиков и мешков
возлежит колоритный мужчина в геологической бороде, меховой куртке и
валенках. Геолог открывает один глаз и интересуется: «До Нарьян-Мара
далеко»? Удовлетворившись моим ответом, глаз закрывается.

Конечно, комфорта в будке вездехода поменьше, чем в кабине «КАМАЗа»
(ложусь на мешки рядом с геологическим мужчиной), зато этому
транспортному средству дорога не нужна, и уже в шесть часов утра мы
въезжаем в город. Ведь танки снега не боятся…

Сергея вытащил трактор. В город он вернулся вечером, а через день опять
ушел в рейс.

Нарьян-Мар — Иркутск