!I1! В далекие пятидесятые годы мой одноклассник Жора Крушинов
после рассказа преподавателя о гражданском подвиге жен
декабристов выкрикнул: «Что вы их героинями представляете!
Ехали в Сибирь, а за ними обозы добра шли!» Жору
поддержал класс, я и сама так думала.

Подростки послевоенных лет, никогда не знавшие
роскоши, чуть прикрытые форменной одежонкой, но
страстно влюбленные в свою Сибирь, не видели
геройства в их поступке, как не видели и не знали
еще многих жизненных ситуаций. И вот жизнь год за
годом как бы преподносила уроки. По роду службы мне
приходилось бывать во многих сибирских городах и
селах: Нерчинск, Петровский Завод, Урик, Олонки. Я
посещала дома-музеи, библиотеки, церкви, где
венчались декабристы, погосты. Особенно поражало
большое количество детских захоронений. Отчего же
девочки-жены теряли своих малюток? Как им жилось
здесь, в Сибири, где отбывали каторгу их мужья?

Первый порыв — разделить участь своих мужей — конечно,
был благородным. Не ведали, что ждет их мужей и их самих.
Почти не задумываясь, подписывали все бумаги-отречения
от своего сословия. При первой встрече
Мария Волконская сначала упала на колени и поцеловала
кандалы мужа, а потом уже обняла его самого.

Их любимые, когда-то сильные, мужественные, уверенные,
оказались настолько униженными и подавленными, что едва
хватало сил во время свиданий играть мудрую роль верного,
понимающего друга, выказывать всяческое желание вместе
преодолеть случившееся. Что только не делали они, чтобы
помочь своим мужьям, облегчить их участь! Своим добрым
отношением к местным жителям, местному начальству, не
исключено, что и всякого рода приношениями, им удалось
расположить к себе и строгое начальство, и охранников.
За 2-4 года жизни в Чите и окрестностях многие декабристы
жили в своих домах семьями, другие часто виделись с
женами. Дамы ходили в гости друг к другу.

Самые приспособленные занимались даже огородничеством.
Когда однажды неожиданно заявились в гости к Полине
Анненковой, она угощала их всем своим: заливным поросенком,
жареной дичью, салатами, что вырастила на огороде, запивали
даже малиновым сиропом. Режим был сносным.

В июне 1830 г. декабристам объявили о переводе в Петровский
Завод, где им было предписано жить в тюрьме, камерах,
где и окон-то не было. Отчаянье, даже паника. К тому
времени многие обзавелись детьми, а
Мария Волконская только собиралась стать мамой. Здоровье
у всех женщин было настолько подорвано, что им уже трудно
было оставаться без поддержки мужей. Жить же с детьми
в казематах — даже страшно было представить.

И вот М.Н. Волконская, А.И. Давыдова, А.К. Муравьева,
Е.П. Нарышкина, Е.И. Трубецкая, Н.Д. Фонвизина пишут
письма шефу жандармов А.Х. Бенкендорфу.

!I2! Изысканным русским языком, с почтением и великой надеждой
на понимание и поддержку они излагали свои просьбы о
помощи. Хорошее воспитание получили эти княгини, если,
сломленные физически и морально, сумели так достойно
держаться, не унижаясь, просить о милости.

После каторжных работ семьи декабристов были определены
на поселение по деревням и селам Сибири. Волконские
в 1837 г. оказались в Урике, а Трубецкие
в 1839 г. — в селе Оек. Обе семьи проявили удивительную
приспособленность к местным условиям, занялись сельским
хозяйством: выращивали овощи, цветы, разводили домашний
скот, реализовывали продукцию, на то и жили. У Волконских
была еще и дача в Усть-Куде.

Рождались и умирали дети. Подраставшим же нужно было продолжать
образование в казенных заведениях. С этой целью обе
семьи добиваются переезда в Иркутск.

И Екатерине Ивановне, и Марии Николаевне пришлась по
душе усадьба бывшего губернатора Иркутска И.Б. Цейдлера,
обе хотели ее приобрести. Графиня Лаваль раньше прислала
деньги на покупку, и Екатерина Ивановна стала хозяйкой
усадьбы человека, который 18 лет назад так упорно в
течение двух месяцев не разрешал ей выезд за Байкал.

Обидно было узнать, что именно эта усадьба развела этих,
таких дружных в юности людей, что Мария Николаевна даже
не проводила в последний путь Екатерину Ивановну.

Спустя два года, в 1847, перевезли свой дом из Урика
в Иркутск Волконские.

И Трубецкие, и Волконские из своих домов сделали центры
общения декабристов-поселенцев. В доме Трубецких находили
приют голодные и бездомные иркутяне. Усадьба стояла
в красивом месте на берегу Ушаковки, недалеко от Знаменского
монастыря. Был большой огород, сад, цветник. Екатерина
Ивановна сама выращивала цветы, овощи, вела дом, несмотря
на частые приступы жесточайшего ревматизма.

Убеждена, что проект дома Волконских был составлен хозяйкой.
Только женщина могла предусмотреть такие детали, как
устройство парадного входа в глубине двора, за воротами;
наличие в прихожей узких коридорчиков с боковыми комнатками
и потайным окном на втором этаже, из которого было видно,
кто пришел и зачем. Была продумана система сигнализации —
световая и ставневая на случай прихода незваных гостей
в условиях строгого надзора за семьей со стороны властей.
Им нельзя было появляться в обществе, боялись навещать
их дом знатные люди Иркутска.

Только губернатор Н.Н. Муравьев (1847 г.) в какой-то
мере покровительствовал декабристам, рискуя своей репутацией.

!I3! Из своей усадьбы Мария Николаевна сделала культурно-музыкальный
центр, где собирались взрослые и дети, где своими силами
ставили пьесы и устраивали музыкальные вечера, где выступали
приезжие знаменитости.

Все эти веселые вечера, сам богатый дом, угощения, балы —
только для того, чтобы ввести своих детей в то общество,
к которому они принадлежали по рождению. «После 25 лет
просила у Бога только одного: чтобы он вывел из Сибири
моих детей», — вспоминает она позже.

Миша к 1849 г. закончил гимназию и уже служил в канцелярии
губернатора, а Нелли было всего 13 лет, и Мария Николаевна
готова была выдать ее замуж за Молчанова, если он посватается.

Дочки Трубецких, Елизавета и Зинаида, поступили в девичий
институт под своей фамилией, но как внучки графини Лаваль.
Получила образование и старшая Саша, и сын Иван в Иркутской
гимназии. Из 7 детей покинули Сибирь только четверо.

Дочь Волконских вернулась в Россию, в имение Воронки
Черниговской губернии, где и похоронены ее родители.

Полина Гебль по дороге в Забайкалье в январе
1827 г. наивно-откровенно пристыдила
купцов Наквасиных в том, что они живут очень богато,
но грязно (подняла край грубой, грязной скатерти и сказала:
«Богато, богато, а это — свинья»), и заставила их
превратить свой дом в цивилизованный, за что они ее
благодарили, когда она с семьей посетила их после
окончания каторги.

Стоит сказать, что Полина Гебль (Прасковья
Анненкова) признает: «Едва ли на всем земном шаре
найдется другая страна, как Сибирь, по своему
гостеприимству».

О значении и влиянии декабристов сказано много, по достоинству
оценена их роль в Сибири как прекрасная и героическая
страница иркутской летописи.

В дом Трубецких, а позже и Волконских я водила на экскурсию
своих друзей и родных, приезжающих в Иркутск, изучала
архивные материалы, воспоминания современников декабристов.

В апреле 2002 года, как бы случайно, я в числе других
членов городского клуба садоводов им. А.К. Томсона
оказалась в доме-музее Волконских на лекции «Декабристы
и театр». Беседу вел директор дома-музея Е.А. Ячменев.
Потом мы ходили по дому, побывали в зимнем саду, кабинете
Сергея Григорьевича, слушали Баха в исполнении Е.А.
Ячменева на инструменте двухсотлетнего возраста, пили
чай при свечах в столовой Волконских. Когда я подошла
к окну, чтобы открыть форточку, вдруг осознала, где
я нахожусь. Я просто обязана покаяться в своем детском
заблуждении.

С высоты своего возраста, жизненного опыта, когда
пережиты потери родных и близких, друзей, великого
Советского Союза, понимаешь весь трагизм судьбы,
чувство долга, жизненный героизм и гражданский
подвиг жен декабристов.

И такая светлая память о них в веках! Оставшихся
верными венчальной клятве любить «в горе и в
радости, в богатстве и в бедности, в здравии и
болезни. Пока смерть не разлучит нас!»