А всего иного пуще

А. Твардовский

… Припоминаю: за долгие годы (а мы были знакомы больше
тридцати лет) я ни разу не видел, не заставал ее в унылом или
мрачном, ворчащем настроении, недовольном или даже просто
обиженном, злом. А можно было и обидеться, и озлобиться, и
поддаться унынию — немалая ее жизнь, от первых и до
последних дней, была вовсе не сахар. Но… «Времена не выбирают
— в них живут и умирают…» — думаю, не случайно выбрала она
эти строки эпиграфом к своей последней книге — роману
«Чернотроп». А времена ей выпали переломные, переменчивые,
чаще всего лихие. Успела она и царских попробовать,
несмышленой, правда (родилась в 1914 году), и уже полной
мерой ленинско-сталинских (с войной вкупе), и хрущевских с
достопамятной кукурузой и прочими политико-культурно-
агрономическими новациями, и брежневских, захватила
достаточно и Горбачева с Ельциным — жизнь ее была долгой,
разноликой и многотрудной. Пошла работать в тринадцать лет
(расклейщицей телеграмм на Иркутский почтамт) — отца уже не
было, мать — техничка, семеро детей; в 37-м — гибель мужа и
тюрьма (жена «врага народа»); затем длительная журналистско-
литературная работа, где на многие десятилетия ей был припаян
крест «очернителя»… За что? За то, что писала о том, что
видела, пережила, передумала…

Писательницей она освоила множество жанров: и очерки (с них
и начинала да и потом не оставляла), и сказки для детей
(хорошо помню ее «Маленький зеленый мотороллер»), и детектив
(«Верхотуров против Меломана», весьма острая для своих времен
вещь), и озорную, искрометную, веселую сатиру (известная
повесть «Павильон Раймонды» — по имени хозяйки пивного ларька
Раймонды Панкратьевны), и так называемые «производственные»
повести и романы (которые вовсе были не о производстве, а о
жизни). Но самым главным ее жанром было прямодушное
бесстрашие. Очень спокойное, кстати, совсем не вызывающее,
вполне интеллигентное. Признаюсь, однако, что это вызывало,
естественно, не только гнев и раздражение начальства; но и
приятелям, случалось, было не по себе, напрягало, как бы
теперь сказали. Что тоже было естественно — мы любим,
конечно, правду, но, так сказать, в мягкой упаковке, в
пуховой подушечке, в душистом сенце, в крайнем случае, но не
в жесткой соломке… Но при всем при том вокруг не всегда было
много людей, даже и несогласных, — всем хотелось нюхнуть
острого честного пороху…

А прямодушие ее было просто природным свойством характера,
который она не могла да и не хотела менять. И к себе она
требовала такого же прямодушного отношения, чувствовала,
когда мы увиливали, обсуждая ее книги и рукописи (по мере
готовности читали главы «Чернотропа») и, посмеиваясь,
говорила: «Да вы скажите, скажите, здесь же у меня не
получилось…»

Сила ее духа была удивительна. Пережив бог знает сколько,
напоследок она почти потеряла зрение. И в этом
нелегком, тягостном состоянии выносила, создала роман, уже
упомянутый «Чернотроп» — 25 печатных листов, более четырехсот
страниц! Роман был удостоен премии, но самое главное про него
сказали деревенские люди (он о деревне): «Правдивая летопись
нашей жизни…»

Не надо выдумывать — Валентина Ивановна не была великим
стилистом и сама это знала. Что Бог дал каждому, то и дал —
тут не посетуешь. Но вот характер, направление жизни — это
собственное изделие. И это изделие вышло у нее замечательным.
Отсюда и замечательно честные книги.

Нам очень не хватает Валентины Мариной. Как и других не так
давно ушедших — Дмитрия Сергеева, Сергея Иоффе, Юры
Самсонова, Беллы Левантовской… Которые говорили «правду
сущую», без чего «не прожить наверняка…» — в любые времена.