Пианист, бесспорно, высокого класса, Сероватов снискал
любовь слушателей и превосходным качеством исполнения,
и серьезностью программ. Артист-виртуоз, он
использует это качество, качество виртуоза, для воплощения
своих замыслов музыканта за роялем. О масштабности его
устремлений можно судить по намерению сыграть цикл концертов
«Фортепианный Олимп» из произведений-шедевров фортепианной
музыки — смелое и похвальное подвижничество!

Январский концерт пианиста прошел под знаком Ф. Шуберта
и был приурочен ко дню рождения композитора. В концерте
Константин Сероватов сыграл одну из красивейших сонат
Шуберта — четырехчастную сонату Ре-мажор 53 сочинения.

Шуберт — один из самых трудных композиторов для исполнения,
его музыка виртуозна и поэтична, предельно трагична
и нежна. А загадочная простота шубертовского напева!
Чуть-чуть — и это уже скучная лапидарность, чуть-чуть
более виртуозности — и это уже лихой «пианизм». Где
грань между грустью и нежностью шубертовской лирики
и слезливой сентиментальностью? Ах, это чуть-чуть!
Исполнение Шуберта — вечный риск на узкой грани!
И слушатели по достоинству оценили благородный риск
Константина Сероватова. Бурными аплодисментами было
встречено виртуозное и цельное исполнение сонаты. Тем
не менее я склонен думать, что овации были скорее отнесены
к исполнителю, блеснувшему безупречной фортепианной
техникой, нежели к Шуберту. Увлечение плотным, фортепианным
звуком привело к утяжелению фактуры, и сонатное
аллегро первой части сонаты выглядело громоздким, перенасыщенным
пассажами, музыка с трудом пробивалась сквозь эту
виртуозность. Жаль! Шуберт не спешен в развитии музыкальной мысли,
но никогда не громоздок! Приблизительно то же случилось
с приподнято-торжественным Скерцо (III часть) сонаты.
А желание придать звуку «носкость» в нюансе «пиано» привело
к некоторой одноименности во II, красивейшей и драматичной
части.

С моей точки зрения, звук Шуберта, где бы он ни был
рожден — скрипкой ли, голосом или фортепиано, квартетом
или оркестром — имеет общий знаменатель: многообразие
тембров и красок, что оказывает огромное влияние на
выбор нюанса, построение композиции произведения. Может
быть, недооценка этой стороны музыки Шуберта заставляет
Константина Сероватова нет-нет да и громыхнуть в кульминационных
местах, например, во II части, может быть, здесь ключ
к пониманию и интерпретации синкоп (важный элемент)
в этой же части? Я уверен, что внимание к характерности
звука Шуберта позволяет пианисту выйти за рамки узко-рояльного
звучания, тогда и рефрен в Рондо IV части сонаты приобретет
изящность в своей простоте, а эпизодам будет обеспечено
большее разнообразие!

Нисколько не желая обидеть пианиста поучениями (напротив
— я высоко ценю его концепцию), все же считаю, что именно
по этой причине самое страшное место в «Лесном царе»
в транскрипции Листа (безупречно сыгранном!) — эпилог
— прозвучало неубедительно, всего лишь — кодой в окончании
произведения. Ну, это о звуке, а обе листовских
транскрипции песен Шуберта очень удались К. Сероватову,
ведь Лист был величайшим пианистом, и его обработки для
фортепиано — истинный подарок для виртуозов!

Во втором отделении концерта, посвященном музыке М.
Равеля, Константин Сероватов поразил не только виртуозностью,
но и исполнительской выносливостью. После цикла «Ночной
Гаспар», или «Ночные видения» Сероватов сыграл программную
картину «Вальс», написанную Равелем для большого симфонического
оркестра и переложенную для фортепиано Ихаревым. Эта
транскрипция требует от исполнителя большой силы, мощной
трансцедентной техники, ибо даже с помощью такого могучего
инструмента, как рояль, нелегко передать всю мощь равелевского
оркестра, его широкое и мощное дыхание, его тембровое
разнообразие. Константин Сероватов блестяще справился
с этой задачей, но естественное желание передать эту
мощь стало причиной форсированного звука.
Хотя, надо согласиться, трудно удержаться в каких-либо
рамках в захватывающем вихре «Вальса» Равеля!

Из «Ночных видений» очень сильно прозвучала пьеса «Виселица»,
— зал замер в оцепенении от предстоящего ужасного видения
в духе Ф. Гойи. Действие этой пьесы было столь сильным,
что потребовалось усилие для внимания следующей — «Скарбо»,
сложному произведению и для исполнителя, и для слушателя,
состоящей из эпизодов, характеризующих это странное
чудовище-карлика, приобретающего жуткие черты.

Что касается бисовых номеров, то, по-моему, М. Плетнев,
создав, подобно Листу, транскрипции «Щелкунчика» для
фортепиано, отнюдь не на пользу Чайковскому, должен
был бы оставить их в эксклюзиве. Это не фортепианная
музыка, тем более что оркестр в «Щелкунчике» — совершенство.

Итог, концерт состоялся, маэстро Сероватов прошел очередную
ступень на пути к «Фортепианному Олимпу». В добрый час,
музыкант, и — до встречи!