До самых потаенных глубин души взволновала меня эта
повесть. Прочитал ее, не отрываясь, в один присест и был глубоко
потрясен судьбой этой удивительной по силе характера
женщины, на долю которой выпало голодное, опаленное
войной сиротское детство, — и все же она сумела сохранить
в себе и пронести через всю свою нелегкую
жизнь доброту и щедрость отзывчивой русской души…

Нельзя без подступающего к горлу комка читать сердцем
выстраданные страницы повести. Особенно про непоправимые
по своей жестокости обстоятельства трагической смерти
Женькиной матери
и материных подруг, с которыми та работала во
время войны на ремонте железнодорожных путей.
«Безо всякого сигнала, без освещения налетел паровоз
на работающих на путях женщин… Не сбавляя хода, умчались
окровавленные колеса, оставив после себя куски человеческих
тел, кровь и жуткую тишину…».

Невозможно без сострадания представить себе дальнейшие
судьбы не только хрупкой пятилетней Женьки и ее маленького
братика Вити, враз осиротевших со смертью матери, но
еще труднее представить судьбу их бабушки Аксиньи,
старой одинокой женщины, потерявшей в жизни самое дорогое
существо — свою единственную кровиночку — дочь и взвалившей
теперь на себя бремя воспитания малолетних
детей.

Но не сробела перед жизненными невзгодами, не сломилась
перед обстоятельствами эта сильная
духом женщина. Выхлопотала она в городе для своих сироток
направления в разные по возрастному признаку детские
дома, и отлегло у нее на сердце. Не помрут теперь ее
детки от голода. Прощаясь с внучкой, Аксинья «крепко
прижала ее к себе, целуя, приговаривая и глотая слезы:

— Прости меня, кровная ты моя, за все прости… Я к
вам часто бегать буду. Тутока недалеко. Прямиком верст
двадцать. Не тужи, прощевай…». Вообще Женьке посчастливилось
встретить в жизни немало хороших, душевно отзывчивых
людей… Какими теплыми чувствами наполнены страницы
повести, где рассказывается о таких людях. И мы с чувством
искренней симпатии вместе с героиней идем по жизни с
этими замечательными людьми.

К ним можно причислить в первую очередь ее бабушку
Аксинью — с виду скупую на ласку, но душевно щедрую
и работящую женщину; тетку Настю, оставшуюся в войну
без мужа, но приютившую Женькину семью во время их оккупации
(была к ним милосердна, делилась с ними последним куском
хлеба, последней картошкой, кормила грудью маленького
Витю, хотя у самой было двое девочек, чуть постарше
Женьки, и свой грудной ребенок); сюда же можно отнести
директора Василия Ивановича, который приветил Женьку
добрым отеческим словом, когда та впервые переступила
порог детского дома (недаром он был для детдомовских
мальчишек и девчонок заместо отца). К таким людям относятся
и завуч Мария Васильевна, впоследствии ставшая после
смерти Василия Ивановича директором
детдома; и медсестра Мария Игнатьевна, которая извела
на Женьку уйму зеленки, залечивая ее ссадины и болячки;
и пионервожатая Зинаида Захаровна, открывшая в юной
героине талант поэтессы и всячески поддерживающая ее
в этих светлых устремлениях; и Лидия Васильевна, обучавшая
Женьку игре на гитаре, и многие другие честные, порядочные
люди, чьи сердца и души не зачерствели в годы лихолетья.

… Но особое место Женни Ковалева отводит
детдомовскому братству, где по неписаным законам старшие
ребята приглядывали за маленькими, не обижали их, выполняли
тяжелую, непосильную для них работу. И все это происходило
под чутким руководством директора Василия Ивановича,
сумевшего сплотить в единый живой организм не только
всех мальчишек и девчонок, но и педагогический коллектив,
а также медицинский и технический персонал. В знак доверительного
отношения к воспитанникам Василий Иванович назначил
одного из наиболее смекалистых мальчишек, Сережку Демидова,
своим помощником по хозяйственной части, и тот с честью
оправдывал его доверие.

Но не вечным было это счастливое, безмятежное братство.
После смерти Василия Ивановича детей словно подменили.
То там, то здесь вспыхивали ссоры среди ребят. Замкнутыми
и хмурыми ходили они по территории детдома…

Вскоре место директора занял бездушный, не чистый на
руку человек, который грубо обращался не только со своими
коллегами-учителями, но и с детьми. С самых первых дней
узаконил он для себя воровство… С его приходом наступила
черная полоса в жизни ребят. Теперь многие из них от
недоедания еле передвигали ноги. Сильнее всего эти тяготы
сказывались на маленьких.

Но смилостивился, видимо, над сиротками бог. Услышал
он омытые их слезами страдания… Накрыли однажды комсомольцы
по главе с участковым милиционером Колей на месте очередного
преступления оборотня-директора и отправили его на
дознание в район.

Узнав про арест, вновь просветлели лица ребят. «Детдом
гудел, словно растревоженный улей… Всех занимал вопрос:
какого директора к нам пришлют?»

Но, как говорится в пословице, «нет худа без добра».
Так и в этой печальной истории справедливость восторжествовала.
«Радостная весть мигом облетела детский дом: Мария
Васильевна была утверждена директором… Дети обступили
нового директора, обнимали, целовали, вытирали ей слезы…
Она только повторяла:

— Спасибо, родные мои… Теперь у нас все будет замечательно».

Вновь начала налаживаться в детдоме кипучая, наполненная
смыслом жизнь ребят…

Многое дало Женьке детдомовское братство. Оно закалило
ее характер, научило ценить чистую товарищескую дружбу,
помогло в дальнейшем раскрыться ее поэтическому дару.

Немалую роль в формировании внутреннего мира юной героини
в эти памятные годы сыграла ее первая любовь. Сколько
радужных, заветных мыслей хранила она втайне от подруг,
лелея свое хрупкое, как цветок, чувство?! Сколько светлых
минут вдохновения было связано у нее с этим дорогим
для девчоночьего сердца именем — Сережка?!

Как складывались в дальнейшем отношения Женьки с избранником
ее сердца, предоставим узнать самому читателю.

… Хочется обратить внимание и на композиционные особенности
повести. Построена она в виде небольших главок, связанных
между собой единственной лишь исповедью повествования.
Каждая главка — законченный рассказ о том или ином
периоде жизни героини, наполненный горечью сиротского
детства.

Отличительная особенность повести Женни Ковалевой
заключается в том,
что образ ее героини Женьки не сливается с образом автора,
а живет самостоятельно.

Интересными в композиционном построении повести являются
ее последняя глава «Коломенские достопримечательности»
и завершение книги, обозначенное в ней «Вместо эпилога»,
которые как бы отдельно от других во временном отрезке
живут на страницах произведения, возвращая героиню через
двадцать семь лет к истокам детства — ее родному селу
Коломенское. «Среди всех сел наше, думаю, самое примечательное.
В нем, если кого необходимо найти, надо знать, как
кого по подворью кличут». И тут она приводит яркие,
запоминающиеся своей выразительностью клички сельчан,
позволяющие распознать даже среди многочисленных однофамильцев
то или иное разыскиваемое лицо. «Так вот, примечательностью
нашего села была бабка Аксинья. Спроси, где она живет,
не скажут. И не из зловредности. Дело в том, что Аксиний
на селе наберется с полдесятка. Которая из них вам нужна?..
Спросишь по фамилии — и тут морока. Из пяти Аксюток
— трое Старобахины… Почтальону нашему
хорошо известно, кто откуда письма получает… Если
из Братска — бабке Камратихе радость (так звали все
Женькину бабку Аксинью), если из Саратова — Аксинье
с Зенкиного подворья плясать».

И все же самым дорогим для Женни Ковалевой воспоминанием
из детства является тот уклад русской жизни, который существовал
в селе на протяжении многих десятилетий. С какой любовью
и благоговением воссоздает она в памяти облик своей
малой родины: «Народ у нас набожный. Посты соблюдали
строго. Ходили в церковь за семь километров в село Каширское.
Была когда-то своя деревянная — разрушили. На ее месте
сейчас заросли сирени. Проходя мимо, люди останавливаются
и крестятся. Напротив, через дорогу, кладбище, обсаженное
тополями. Рядом с кладбищем — школа. По субботам и
божественным праздникам молодежи в клубе не увидишь
— грех».

… Но одним из главных достоинств повести, на мой взгляд,
можно назвать сам литературно-художественный язык автора,
которым она наделяет своих героев, делает их выразительными,
не похожими друг на друга.

Необычным по восприятию может показаться порой читателю
говор жителей села Коломенское. Он насыщен яркими, присущими
только этой русской глубинке диалектными словами и речевыми
оборотами, корнями глубоко уходит в устное народное
творчество. Поэтому так колоритны в повести деревенские
женщины, говорящие неповторимым, самобытным языком своих
кровных предков.

… Заканчивая свои размышления о повести «Цветок на
пепелище», хочу отметить, что это произведение — большая
удача автора Женни Ковалевой, сумевшей через столько
лет не только воскресить в памяти сиротские военные
и послевоенные годы детства, но и правдиво воспроизвести
их для читателей, найдя в себе силы и мужество снова
прожить эту полную лишений и горестей жизнь вместе
со своей героиней.