Любители рыбалки на Байкале делятся на три категории.
В первую из них входят рыбаки поневоле. Живьешь у
озера, значит, и пропитание в нем ищи. Вот и выручает
батюшка-кормилец. Для других рыбалка — повод, чтобы
выехать за город, побыть на свежем воздухе, выпить
водочки под наваристую ушицу.

Но самая большая группа — это истинные любители. Можно
сказать, художники и поэты рыбного лова. Они это
занятие не променяют ни на какие коврижки. Лучшую
картину для них рисует поздняя осень, когда
свинцовая хмурость неба окрашивает зеркало Байкала в
суровые тона, когда холодные ветры завивают
потяжелевшую воду в белые барашки длинных валов и
озеро видится грозным, разгневанным исполином.

Вот с такими «художниками» я и оказался в одном вагоне
электрички, следовавшей со Слюдянки до Ула-Удэ ранним
декабрьским утром. По-хозяйски расположившись в первом
вагоне, одни из них играли в подкидного, другие
обменивались впечатлениями от прошлых поездок.

— Мало рыбы стало, — вздохнул старейший из рыбаков
дед Ермольник. — Раньше ловили везде и без затей.
Утром на Муравей уедешь, к вечеру авоська, считай,
полная. Сейчас за десятком секачей-хариусов пилишь бог
весть куда. Нету рыбы.

— Откуда ей взяться, если весь Байкал опутан
китайскими сетями, — нехотя отозвался его сосед
Иван Шупруто. — К тому же голодно рыбе стало,
нет бычка — главного пропитателя омуля и хариуса.
Сбросили на метр-полтора воду, вот и мечется
бедный бычок, не знает, куда икру положить.

Присутствующие согласно кивали головами, проклинали
браконьеров, говорили, что большой урон ихтиофауне
наносят браконьеры, а также промышленные стоки и
пылегазовые выбросы от БЦБК. Те самые дымы, что видны
невооруженным глазом и от которых усыхают
чувствительные пихтовые деревья — главные хранители
вод Байкала.

— Сидели бы дома, раз рыбы нет, — рассмеялся самый
молодой из компании Володя Коноплев. — Посмотрим,
какую песню запоете на обратном пути. — И как бы
невзначай бросил: — Байкал-то бушует.

Словно по команде, лица спорщиков прилипли к окнам
электрички. В предрассветней мгле то здесь, то там
дыбились белые барашки волн. «Не пойму, то ли
«баргузин», то ли «ангара» качает, — пробормотал
взволнованный Шупруто. — Повернувшись к остальным,
добавил: — Может, на «горбатом» сойдем?

— Там дамба низкая, заливать будет, — замотал головой
дед Ермольник. — Надо на Малиновку подаваться.

«Горбатый» — это не что иное, как старый
железнодорожный мост через р.Выдрино (прозванный так
из-за овальной конструкции), у которого одна из
бесчисленных остановок электрички. Отсюда
до этой самой Малиновки больше часа езды, и я
вместе с несколькими рыбаками не стал томить душу и
сошел на «горбатом».

Пока добирались до места, ветер усилился, поднялась
метелица. Волны ярились, хлестали брызгами по
отделяющей железнодорожные пути от Байкала высоченной
дамбе с такой силой, что к ней было не подступиться.
«Кажется мне, сегодня вряд ли удастся порыбачить, —
опустил тяжеленный рюкзак Шупруто. — Пока не замерзли
давайте дрова на костер готовить, чай варить».
Особо нетерпеливые сунулись было к дамбе, но вскоре
присоединились к сидящим у костра, мокрые и
продрогшие.

Так прошел час, другой, третий, но море не унималось.
«А что если попробовать на косе, там волны
накатываются более плавно и методично»,- кивнул в
конец дамбы Шупруто.

Внимая этому совету, я натянул плащ, сменил унты на
резиновые сапоги до подмышек. Однако ничего не
получалось: только забросишь настрой с приманкой, его
тут же выбрасывало валом назад. Хотелось уже бросить
столь бесполезное занятие, но очередной заброс
оказался удачным. Наплав, едва коснувшись волны, резко
ушел под воду. Рука автоматически сделала подсечку, и
я почувствовал рыбину всем естеством. Через несколько
секунд из замутненной воды показалась голова, а затем
и туловище. Это был редкостный для этих мест
хариус-беляк, продолговатый и поджарый, как омуль.

Выкурив пару сигарет кряду, я продолжил рыбалку, не
замечая выстроивших вдоль косы коллег. И Байкал
словно отблагодарил нас за терпение. Клев выдался на
славу. И продолжался часа полтора, до возвращения
электрички. Каждый из нас выудил минимум по два-три
десятка хариусов от 100 до 500 граммов, а мой беляк
потянул аж на 800.

В электричку мы заползали обледенелые и замерзшие.
Избавившись от набившегося в одежды льда и снега,
подхожу к окошку. Навалившиеся сумерки окутали
окружающий мир непроглядной теменью. Даже не верилось,
что совсем рядом за этим таинственным мраком
скрылась фартовая песчаная коса, подарившая нам
такой замечательный день. Кругом ни огонька, только
натруженно вздыхало священное море.