Моим житейским и творческим университетом была Иркутская
студия кинохроники. Там, мальчишкой, в 17 лет, я начал
работать осветителем и своим прилежанием к работе выбился
в помощники кинооператора. Меня изредка допускали
к самостоятельной съемке. Поручали снимать вывески.
Ставил на огромную треногу кинокамеру и с упоением
крутил ручку под доброжелательные взгляды и улыбки
прохожих иркутян.

Наша кинохроника была в те годы прибежищем московских
опальных талантов, высланных Сталиным из Москвы, как
неблагонадежных. Это были известные режиссеры и операторы.
От них я научился правильно ставить свет,
ракурсы, выстраивать композицию кадра. Они еще тогда
вынесли мне «приговор»: «Ты, Эдик, рожден для фотографии…»

Я действительно лез во все кадры
со своим «Фотокором» 9х12 и завидовал тем, кто имел компактные
«Лейки». Однажды мы с моим учителем, кинооператором Алексеем
Александровичем Белинским, получили левые деньги за
какую-то работу. Он ведет меня в магазин и покупает
мне «Зоркий». Тогда это была новинка, его только начал
выпускать Красногорский завод. Аппарат мне достался
из первой тысячи. С ним я чувствовал себя настоящим
фотокором.

«Зоркий» мне долго и верно служил многие годы. Представьте,
даже спас от голодной смерти и меня, и кинооператора.
Однажды послали нас в дальнюю командировку в Забайкалье, в
один из крупных колхозов. Денег всегда в нашей студии
не было. Нам выдали малость, пообещав выслать переводом
остальные.

Мы работаем в хозяйстве, а перевода все нет и нет. Прожились
до копейки, даже хлеба купит не на что. Решили
проблему так: развесили объявления по деревне: «Приглашаем
всех желающих сфотографироваться в клуб». Сижу со своим
«Зорким» день-два, ни одного желающего. Только потом
узнали: до нас приезжали фотографы — собирали деньги
и смывались. Вот народ и думал, что опять обманут.

Приходим в правление колхоза к известному председателю
товарищу Мажиеву. Так, мол, и так, голодаем. Просим выручить
деньгами на обратную дорогу. Председатель вызывает главного
бухгалтера товарища Немаева: «Надо помочь киношникам!»
Тот выдал нам на прожитье и дорогу и даже пригласил
домой отобедать. Я, конечно, прихватил с собой фотоаппарат.
В большой многодетной семье устроили традиционный мясной
бурятский обед. В благодарность за угощение я отщелкал
и самого хозяина, и его семью. «А в машине снять можешь?» —
спрашивает Немаев. Я после обеда, в приподнятом
настроении, говорю: «Да хоть в танке». Из окна я еще заметил
в огороде машину. Ведет он меня в огород и демонстрирует
свой немецкий трофейный «Опель», без колес, по крышу
заросший травой-бурьяном. Что делать? Делать нечего, надо
снимать, коли взялся. Примяли мы бурьян и с грехом пополам посадили
в кабину приличной комплекции бухгалтера. Взялся Немаев
за руль, я, конечно, в кадр беру внутренности
кабины, прошу улыбнуться «водителя» и делаю
несколько дублей.

Снимок получился на славу. Применив еще и творческую
фантазию, мы с кинооператором решили сделать надпись
на снимке. Закоптив край стекла на керосиновой лампе,
ювелирно нацарапали: «Подъехал тов. Немаев». После этого
у нас отбоя не было от клиентов. Всем хотелось только
так сфотографироваться: и в машине, и обязательно с
такой подписью. Хорошо, в деревне было всего три фамилии —
Мажиевы, Немаевы и Бараевы. Закопченный трафарет пригодился
для всех. Скоро вокруг «Опеля», заросшего бурьяном,
землю утоптали до асфальтного блеска. Мы заработали
кучу денег. Назад ехали в мягком вагоне, с коньяком,
добротной закуской и тепло вспоминали товарища Немаева.