Саша Комин жил тогда в Куйтуне. Заканчивал восьмой класс.
Слабым звеном у него была химия. Да и у других ребят.
Начитавшись формул, он решил одну из них проверить
на практике: соединить карбид и воду в плотно закрытой
емкости. Что будет?! Насыпал это белое вещество в бутылку,
закупорил пробкой, положил на грядку с огурцами, а сам
спрятался чуть поодаль за кучу старых досок. Ждал, ждал,
но ничего интересного не происходило. Долил из кадки
еще воды и стал снова ждать. Ни-че-го… Решил: «Врет
училка». И пошел второй раз посмотреть свое «творение».

Бутылка была горячей. Жгла руки. Новоявленному взрывнику
бросить бы ее подальше и упасть между грядок. Но он
не бросил. Не сообразил. Более того, поднес бутылку
к лицу и стал с любопытством разглядывать, что там,
внутри ее, происходит. В ту же секунду раздался оглушительный
хлопок. Волной взрыва его ударило по лицу. Кусочки стекла
впились в глаза. В ушах стоял звон, а в огороде поднялся
столб пыли. Но он ничего этого уже не видел. Наступила
черная мгла.

В Иркутске долго пытались вернуть деревенскому пареньку
зрение, сделали подряд три операции, но безрезультатно.
Слишком серьезные были раны. Поначалу он чуть-чуть видел,
но потом полностью ослеп. Что греха таить, многие в
такой ситуации теряются, отчаиваются, спиваются, просто
погибают. Или случайно, или сами сводят счеты с жизнью,
считая ее закончившейся.

Александр Комин устоял. Закончил-таки среднюю школу
в областном центре. Правда, уже специальную — для
незрячих. Завел семью, детей, получил рабочую специальность.
Сейчас собирает пружинные блоки для двухсторонних
матрацев на фабрике «Бытовик» Всероссийского общества
слепых (ВОС), расположенной в самом центре Иркутска.
Зарабатывает немного — около 2 тыс. руб., но и этой
сумме несказанно рад. Какая-никакая, но все-таки прибавка
к инвалидной пенсии. А какие они у нас, пенсии, особенно
у инвалидов, коих в Приангарье более 175 тыс., а по
России 10 млн. человек, рассказывать не надо.

Чтобы свести
концы с концами, здесь берутся за любое дело. Изготавливают
не только пружинные, но и ватные матрацы, различные щетки, металлические
крышки для консервирования и другую мелочь. Некоторые
рабочие охотно занимаются еще и в художественной самодеятельности.

Александр выбрал народный драматический театр «Надежда».
Мы встретились с ним перед репетицией. Готовился спектакль
по пьесе А. Островского «Женитьба Белугина». До премьеры
оставались считанные дни. Я заметил вскользь, что
пьеса эта довольно серьезная. Не каждый профессиональный
театр решается ее ставить. Он вмиг преобразился. Прислонил
к стенке белую трость (вместе с затемненными очками
она является непременным атрибутом любого незрячего,
помогает ориентироваться как внутри зданий, так и на
улицах, особенно при их переходе), расстегнул куртку,
снял и аккуратно, на ощупь, положил на стол кепку. Пригладил
остатки последней растительности на голове. Основательно
уселся на стул.

— Сейчас он вам даст прикурить, — сочувственно посмотрела
на меня руководитель городской местной организации ВОС
Людмила Гаврилова. — Приготовьтесь слушать долго.
Александр души не чает в нашем самодеятельном народном
театре. Проводит в нем почти все свободное время. За
22 года редко когда пропускал репетиции. Так ведь, Саша?
— поворачивается она к Комину.

— Истинная правда, — соглашается он. — Театр — моя
вторая жизнь. Моя страсть. Здесь я отдыхаю — душой и
телом.

Самодеятельным народным театром слепых вот уже более
30 лет руководит артист Иркутского драмтеатра Геннадий
Марченко. Он разработал свою оригинальную методику работы
с необычными артистами, у которых даже наручные часы
не такие, как у всех. Специальные, «брайльевские». Француз
Луи Брайль еще в 19 веке изобрел азбуку для слепых.
Она основана на точках-бугорках, выступающих на книгах,
на бумаге, на циферблате часов. По этим бугорчатым буквам
и цифрам слепые узнают время, содержание текстов, сами
их пишут.

У глухих, например, азбука жестовая. Они общаются жестами
на расстоянии. А слепые все делают на ощупь. Глаза им
заменяют пальцы. Чувствительность в них слепые развивают
невероятную. Александр рассказал: потрогав один раз человека
за руку, плечо, уши или нос, он его потом непременно
узнает.

У незрячих фантастическая память. Они многое запоминают,
многое умеют. Но вот изобразить на сцене порой самое
простое — посмотреть, скажем, на обычных ручных или
карманных часах время — сразу не могут. Они ведь на
своих, брайльевских, все делают иначе. Им нет никакой
нужды подносить часы к лицу, вглядываться. А «вглядываться»
надо. Надо, чтобы все было по Чехову или Островскому,
пьесы которых они ставят. Написаны-то они для видящих
артистов.

— Геннадий Иванович Марченко со мной долго в этом эпизоде
мучился, — вспоминает Александр. — Пока я научился
«смотреть» на часы так же, как это делают обычные здоровые
люди. Мы тогда готовились к постановке пьесы А. Островского
«Свои люди — сочтемся». Я играл молодого приказчика, который
в результате различных махинаций присвоил бизнес своего
хозяина-купца. А потом еще и его дочь принудил выйти
за него замуж. В общем, гнусная личность.

— Как же ты тогда ее играешь?

— С любовью. Это ведь просто литературный образ. Я всяких
личностей изображал на сцене. Для меня главное — понять
мотивы их поступков, «вылепить» так их портрет, чтобы
зритель поверил. И понял.

У жены Александра Комина Татьяны, которая тоже инвалид
по зрению, свое «хобби» — русские шашки. Была даже
один раз победительницей областного турнира по этому
виду спорта. Они вырастили двух детей, теперь вот помогают
23-летней дочери воспитывать внучек.

Дедушка с бабушкой везде успевают. Все у них получается.
Ну просто молодцы! Живут полноценной жизнью. Не зациклились
на своей беде. Руки не опустили. Правда, с какими трудностями
они при этом сталкиваются, знают лишь сами и не любят
с посторонними на эту тему говорить.

… Пришла на репетицию Надежда Турашева, тоже заядлая
шашистка, работающая на втором предприятии ВОС — в предместье
Марата. Александр узнал ее издали по голосу, поздоровался.
Сообщил:

— Надя меня обогнала: у нее четверо детей.

Надежда Турашева временно не работала. Находилась, как
она сама выразилась, на простое. Это когда в цехе нечего делать,
когда нет заказов и люди просто-напросто сидят по домам.

А вот супругам Маслаковым — стопроцентно незрячему
Николаю и слабо видящей Гале (они трудятся с Надеждой
Турашевой в одном коллективе) — повезло чуть больше.
Когда я приехал, они были заняты каждый своим делом.
47-летний Николай, отрешенный от всего, что происходило
вокруг, сидел на невысоком круглом стульчике и на допотопном
станке сшивал проволокой картонные коробки для упаковки
мебели. Станок громко стучал, в цехе стоял грохот. Николай
отбрасывал готовую продукцию в одну сторону и одновременно
с другой брал заготовочный картон. Вставлял его в станок,
нажимал на педаль. Станок лязгал, как заполошный. Николай
откладывал готовую коробку, снова брал заготовку. И
так… 28 лет. Тяжелый монотонный труд.

— Сколько же ты здесь зарабатываешь? — спросил я.

— В месяц может получиться около тысячи. Даже побольше,
— ответил он. — Если есть что делать. Но часто простаиваем.
Бывает, по 10-15 дней в месяц — из-за отсутствия заказов.

Николай тоже потерял зрение в 15 лет. И тоже по баловству,
по глупости. Жил он, как и Александр Комин, в деревне
— в Заларинском районе. Пошли с друзьями на охоту.
В лесу соседский пацан стрельнул из отцовского ружья,
и одна дробина прилетела Николаю прямо в глаз. Задела
и второй. В результате — полная слепота.

Кирпич беды может свалиться на голову любого человека
и в любой момент. От этого никто не застрахован. Ни
богатый, ни бедный. Поэтому, когда я вижу, как вполне
здоровые и сытые граждане брезгливо проходят мимо инвалида,
просящего милостыню, как чураются безногих, безруких,
глухих и слепых, идущих по улице или едущих в автобусе-троллейбусе,
обходят стороной «колясочников», порванных взрывами
снарядов на просторах Чечни и Афганистана, — наших вчерашних
безусых сыновей, мне становится не по себе. Что-то не
так в нашем постсоветском королевстве. Что-то не так!
Нет любви к ближнему и сострадания. Иногда мне кажется
даже: умирает душа нашего народа. Все заслонил рубль
да доллар. С экранов ТВ не прекращаются вопли: убей
бабушку, укради миллион, подставь ближнему подножку.
Так жить нельзя. Так можно только вымирать.

Жену Николая Маслакова я нашел на втором этаже цеха.
Она вручную клеила донышки к картонным коробкам для
торгов. Их обычно заказывают кондитерские цехи и фабрики.
Галя оказалась женщиной крупной, веселой, озорной. Разговаривать
с ней было интересно.

— Как инвалиды по зрению находят в молодые годы друг
друга? Как общаются и знакомятся? — спросил я. — Вот
ваш муж Николай, он же вас никогда не видел. Не знает,
какая у вас внешность. Какие глаза. Какого цвета волосы.

— Ну, не совсем так, — ответила она. Поправила русые,
«пшеничные» волосы. Задумалась. — Коле зрячие, конечно,
все про мою внешность рассказали. Обрисовали. Образ
мой в его сознании, думаю, сложился еще задолго до того,
как мы решили пожениться. Хотя, конечно, вы правы:
любовь у тех, кто совершенно не видит, несколько иная.
Строится больше на голосовых и физических ощущениях.

— То есть не притронешься друг к другу — не влюбишься?

— Ну, примерно так, — смеется она.

— Трудно незрячим и слабовидящим девушкам выйти замуж?

— У меня такой проблемы не было. Я по молодости встречалась
и со здоровыми парнями. С одним собралась даже в ЗАГС.
Потом передумала, забрала заявление обратно.

— Испугалась?

— Наверное. Но, скорее всего, просто не любила. А Колю
полюбила сразу. Несмотря на то, что он совсем ничего
не видит. Человек он добрый. Надежный. Много читал,
много знает. С ним поговорить интересно.

— Мне показалось — молчун.

— Он с чужими не очень-то разговорчивый.

— В наше время вполне здоровые девушки не могут себе
найти подходящего спутника жизни. Пишут в газеты объявления,
зазывают.

— А искать не надо. Надо просто жить. Общаться. Ездить
с друзьями за город. Не превращать поиск любимого мужчины
в самоцель. Когда очень уж целенаправленно и рьяно ищешь,
получается все наоборот. Не знаю почему, но это действительно
так.

Чем больше я разговаривал с Галей, тем больше ей симпатизировал:
такая нигде не пропадет. Все время она нахваливала мужа.
Дочерей любит до самозабвения. И они его очень любят.
Постоянно просят порешать школьные задачки. Хотя неплохо
справляются с этим и сами. Удивляются, как отец в уме
легко и быстро делит, умножает, отнимает довольно большие
числа. И тому, что он собственноручно проводит в квартире
электропроводку, ремонтирует и устанавливает розетки,
подвешивает и подключает люстры.

— Соседа ей звать на помощь не надо, — шутливо резюмировала
одна из работниц, слушавшая наш разговор.

Галя отреагировала мгновенно, в том же шутливом и озорном
тоне:

— Может, и позвала бы, так Коля повода не дает — ну
все делает только сам. — Спросила меня: — А как вы
хотите назвать свой материал в газете про нас?

— Жизнь во тьме, — ответил я.

Она вмиг изменилась. Погрустнела. Помолчав, сказала:

— Вообще-то жить во тьме страшно. Вы даже и представить,
наверное, себе не можете, как страшно… Я больше всего
боялась, что дочери наши, когда подрастут, будут нас
с Колей стесняться. Перед друзьями, перед всеми здоровыми.
Но этого, слава богу, не произошло. Старшей, Тане, уже
16 лет. В следующем году заканчивает среднюю школу и
пойдет учиться на педагога. Хочет учительствовать в
начальных классах. Мы с отцом не возражаем: раз хочет
— пусть учится на педагога. Хотя зарплаты у них такие
же нищенские, как у нас.

Суммарный доход семьи Маслаковых (2 зарплаты + 2 пенсии
по инвалидности) 6-7 тыс. руб. По 1500-1750 руб. на
человека. Не получается даже прожиточного минимума.

— Можно ли улучшить материальное положение инвалидов?
Конкретно — на вашем производстве? Конкретно — ваших рабочих?
— спросил я генерального директора ООО «Иркутское УПП
ВОС» Николая Никоновиченко.

— Можно, — ответил он. — Если исходить из того, что
наше предприятие — социально ориентированное, а не обычный
коммерческий бизнес. Без льгот, поддержки со стороны
местной власти и государства мы не выстоим в жесточайшей
конкурентной борьбе. Надеемся на областной закон о квотировании
рабочих мест для инвалидов, который начнет действовать
с 1 января 2004 г. На то, что промышленные
предприятия не только будут брать на работу инвалидов,
но и размещать у нас свои заказы. Надеемся на госзаказ.
Я знаком с вашей апрельской статьей «Лучше зарабатывать,
чем просить», где вы пишете, что на авиазаводе работает
до сотни инвалидов. В том числе 80 глухих. Со слепыми
все обстоит намного сложнее. Нужны специальные технические
приспособления. Легче им работать на предприятиях ВОС,
где все это уже имеется. Даже перила вдоль стен, по
которым они ориентируются.

— В цехах, я заметил, очень старое оборудование. Ему
лет 30-40. Есть возможность обновить основные производственные
фонды? Ведь хорошие, конкурентоспособные изделия на
старье не получатся.

— Средств на обновление нет. Областная администрация
выделила, правда, в этом году более миллиона рублей
на покупку двух современных станков с намерением передать
их затем нам в бесплатную и бессрочную аренду. Мэрия
Иркутска тоже кое-что подбрасывает. В прошлом году получили
от нее 140 тыс. руб. бюджетных денег на установку теплосчетчиков,
а также ремонт общежития. Нынче городская власть дала
еще 200 тыс. рублей. Но это капля в море. Своих же денег
не имеем. Может, и наскребли бы, так налоги задушили.

Предприятие, где из 84 работающих 54 инвалида, полностью
платит налоги — транспортный и на землю. Раньше, до вступления
в 2002 г. в силу нового Налогового кодекса РФ, налог
на прибыль не платило вообще, а теперь платит — все
24%. Раньше взнос на пенсионное страхование составлял
1%, а сейчас — 14%. И хотя он в два раза меньше, чем
у обычных предприятий, но все равно для инвалидов неподъемен.

За долгие годы журналистской работы я побывал на многих
промышленных предприятиях. Всякое видел. Но с такой
нищетой, бедностью, как здесь, столкнулся впервые. Побитые
двери и стены, обвалившаяся целыми кусками штукатурка,
старые-престарые механизмы — денег нет ни на что. Поэтому
совсем уж опешил, когда узнал, что и пятипроцентный
региональный налог с продаж тут тоже платят. Он еще
больше удорожает продукцию инвалидов, делает ее неконкурентоспособной.
В Екатеринбурге, например, предприятия инвалидных общественных
организаций его не платят. А в Тюмени местные законодатели
освободили их и от транспортного налога.

Наши же депутаты этим не озаботились. Они все больше
склоки в своем Законодательном собрании разводят. Вместо
того, чтобы улучшать жизнь избирателей, увлеклись парламентской
забавой под названием «отставка спикера». То не могут
его избрать, то не могут переизбрать. Постоянно выясняют
к тому же с исполнительной властью, кто круче и милее
народу. Им не до инвалидов. Иногда кажется, что им вообще
не до нас с вами.

По крайней мере, на маратовском предприятии ВОС я слышал
от рабочих этот упрек в адрес «закса» не один раз. Гендиректор
был, конечно, более дипломатичен. Он лишь грустно констатировал:
в прошлом году мощности удалось загрузить всего на 40%.

Я не сразу обратил внимание, что на столе у Николая
Никоновиченко необычная пишущая машинка — для слепых.
Бумага — для слепых. Генеральный, как оказалось, сам
незрячий. Он приехал в Сибирь с Дона. Как и двое моих
предыдущих героев, зрение потерял в 15 лет. Получил травму
глаз. Тоже по мальчишеской неосторожности. Потом, правда,
все же немного видел. Мог даже читать и писать. Но 17
лет назад и для него наступила полная тьма.

Когда я вошел к нему в кабинет, за столом сидел красивый
седой мужчина. С типично украинским круглым лицом и
большими кустистыми бровями вразлет. Он приветливо поднялся
навстречу. Поздоровались. Я достал корреспондентское
удостоверение, представился.

— Не надо удостоверения, — сказал он в ответ. — Не
показывайте: я все равно его не вижу. Вас тоже не вижу.

— Даже моего силуэта?

— Даже силуэта.

У меня в этот момент мелькнула шальная мысль: «Если
бы некоторые депутаты и чиновники, лишившие слепых последних
льгот и последней надежды на выживание, сами пожили
во тьме, тогда бы в судьбе инвалидов уж точно наступили
лучшие времена».