Хавроньи избавлены от забот о пропитании. Но чем в этих,
в сущности голых, мерзлых местах тайги зимою кабан питается?
Не говоря уж о секачах, я видел следочки даже нынешних
поросят, эти-то что едят? Не сосут же они мамку до января,
их же до десятка в одном помете! И потом, свинья на
скалах?!» Ведь не кабарга же, у которой тут как раз родные
угодья. Словом, кабанами я заинтересовался особо.

Сразу за Куличами, большом пороге на Иркуте, прямо
от берега реки узкий, очень крутой распадок — щель
в скалистых щеках. Эта щель выводит на самую вершину
петли, и можно подняться. На вершине зимовье — моя
база. Конец декабря, я иду на пару недель, и груз мой
для такого подъема почти предельный.
Шаги скрадывает ночной снежок. Вдруг на близком
пологом участке между скалами взрывом по прошлогодней
листве раздался громкий шорох множества быстрых ног.
Несколько секунд — и никого нет! По запечатлевшейся
в глазах картине сосчитал: черная, здоровенная мамаша
и семь сероватых поросят. Ну просто мгновенно вся эта
публика слетела с места среди скал, и только наверху
один раз кто-то громко то ли вздохнул, то ли чихнул.
Это мамаша, должно быть, собирала разбежавшихся поросят.
Поразила взрывная скорость с места да прямо в крутой
подъем среди обломков скал и валежника. Такое по силам,
как я полагал, только кабарге. Ай да хрюшки, ну не молодцы
ли!

Назавтра я спустился сюда посмотреть, что семья тут
делала, пройти по ее следам, определить, чем питаются.
Лежали они на пригреваемом склоне — отдыхали после
завтрака. Пошел по следу назад, «в пяту». Не будь у
меня базлыков (это такие «кошки» на ногах для хода по
крутым склонам), не прошел бы и десятка метров. А питались
поросята решительно не понимаю, чем! Вспахивают сухую
труху, кучи слежавшихся листьев у подножия
скал. Пробуют пятаком все, что могут: плоские, не плотно
лежавшие камни перевернуть, на худой конец — засунуть
под него нос, гнилушку какую растребушить. Наконец, стал
я находить крошечные белые обломочки каких-то корешков.
И догадался: это, конечно, остатки растений, а в трухе
они находят, видимо, мелкую живность, заснувшую на зиму,
да мышей ловят. Кабаны всеядны. Не так, значит,
уж и голодают, раз такие шустрые. Ну, а почему не соскальзывают
со столь крутых каменистых склонов? А секрет в строении
копыта: оно с острыми краями, упругой мякоти подошвы
и двух «стопоров» — длинных, расположенных позади основного
копыта роговых пальцев. Иногда на склонах, правда,
бывают небольшие участки льда (снег подтаял — замерз),
вот это — ловушка для кабанов, они срываются.

Следы этой семьи привели меня к ее, на случай сильного
мороза или метели, укрытию. Это так называемый «кутух»
— довольно плотная куча веток, разного лесного хлама.
Натаскивают ее кабаны обычно к подножию скалы или толстому
упавшему дереву. А складывают кучу так, чтобы под нею
оставалось некоторое пространство. Там семья и располагается
в непогоду. Кстати, это замечено и за свободно живущими
домашними свиньями: к непогоде они стаскивают в кучу
разный «строительный материал». Я видел однажды, как
свинья в деревне трусцой с заботливым повизгиванием
несла во рту старый, выброшенный из бани веник.

На этом же склоне, но отдельно от семьи жил секач, следы
его были в два раза больше, чем у матери выводка. Я задался
целью выследить и посмотреть, что за «комод». Издали-то
один раз я его уже видел — именно «комод» центнера
за два угольно-черной окраски, за километр увидишь.

… Довольно крутой склон тонким слоем закрыт крепким
занастившимся снегом. Чтобы подняться, я, глядя себе
под ноги, с некоторым усилием врезаю базлыки в этот
снег, и он громко хрустит. Кое-где мне приходится даже
опираться обеими руками. Я досадую: чтобы видеть в тайге,
ход твой должен быть беззвучным. Вскоре звук моего хода
подавил другой — очень сильный, часто повторяющийся. Резко
выпрямляясь, вижу, что по склону
зигзагами, чтобы не опрокинуться, на меня несется тот
самый «комод»! Карабин всегда в руках, сбросить с предохранителя
— доля секунды, и без прицеливания я стреляю прямо под
ноги кабана. Пуля бросила ему в рыло крошки снега и мелкие
камешки, отчего секач резко отвернул и умчался вниз
по склону. У меня были встречи с кабанами, но звери
никогда не набрасывались немотивированно. Раненый,
сдерживаемый собаками, по рассказам охотников, может
на неожиданно появившегося человека наброситься
и бежать дальше. На эту тему бывают даже карикатуры
в охотничьих журналах. При нападении кабаны, не разбирая
пути, мчатся прямо через любые заросли. Торпеда!

Хруст снега от пробежавшего кабана давно затих, и я пошел
туда, откуда он выскочил. Там на вершине, в кедровом
лесу, оказался еще один след секача, поменьше размерами.
Хозяева их уже встречались, была драка, и меньший перешел
на западный склон Зырказунской петли.

Сейчас, зимою, у кабанов брачная пора, и секачи возбуждены.
Я и заключил: набросившийся на меня принял за своего
соперника, тем более что шел я, опираясь руками о снег,
следовательно, на четырех конечностях, как и положено сопернику.
Ближе-то он, возможно, понял бы свою ошибку и без выстрела,
а если нет? Кабан-секач (названьице-то!) зверь свирепый,
злобный, неукротимый. Он не боится даже медведя или стаи
волков, которые тоже понимают, с кем имеют, дело и решают
— не лучше ли поискать другую добычу. Опасается сразиться
с крупным секачом даже самая крупная в мире кошка —
уссурийский тигр.

Оружие кабана — четыре мощных треугольного сечения
клыка, растущих из обеих челюстей навстречу друг другу.
Удар этими клыками, нанесенный снизу вверх, сломает
— вырвет любую кость любого врага. И еще у секача есть
«броневой лист», нарастающий из соединительной ткани
на плечах и боках к периоду спаривания. Это сильно уплотненная
и утолщенная ткань под кожей, она прикрывает тело зверя
как раз в тех местах, на которые приходятся удары соперника.
А также в арсенале у него есть стремительный рывок,
от которого не всегда успевает увернуться и волк.

Любопытно, что сердце свиньи строением очень похоже
на наше — вот такая прихоть эволюции. Не от того
ли некоторые наши поступки соответственно и называются…

Кабаны в нашей области распространены в основном по
Восточному Присаянью, на Хамар-Дабане и немного на Приморском
хребте. Много их никогда не бывает, не помогает даже
специальный заказник. Численность огранивает высокоснежье,
малые участки зимовок и изредка случающиеся массовые
падежи от эпидемиологического заболевания.

Свиней человек начал приручать с седьмого тысячелетия
до новой эры. И, должно быть, много с тех пор было несчастных
случаев от встречи на охоте с секачами-вепрями. Звери
эти страшны в решимости расправиться с обидчиком. Страдали
даже боги: по преданию финикийцев, их бога Адониса на
охоте убил вепрь-секач.