— Что значит насилие в понимании психолога?

!I1!— Насилие — это осуществление власти и контроля
одного человека над другим, сопровождающееся
жестокостью.

Таков был мой первый вопрос Людмиле Петровне
Свистуновой. И таков был ее краткий ответ. Людмила
Петровна — не просто психолог; она — специалист по
психоаналитическому консультированию. Предмет ее
научного интереса и, как выяснилось из разговора с
ней, реализация ее знаний, опыта, интеллекта в
повседневной практике, то бишь, в исследовании
драматических коллизий, провоцируемых насилием.
Насколько типичны трагедии, разыгрывающиеся хоть за
стенами скромных «хрущевок», хоть в роскошных
коттеджах, каждый волен судить по-своему. Мне же
представляется, что не ошибусь, если скажу: все мы
дышим воздухом, отравленным жестокостью. Моя
собеседница говорит об этом темном феномене нашего с
вами бытия лаконично и конкретно:

— Насилие, сопровождающееся жестокостью, стало
частью национальной беды. Человек в России живет в
культуре насилия. И это важно осознать каждому, кто
задумывается над судьбой детей и внуков. Насилие
государства, аппарат которого, как учили еще
классики марксизма, создан для принуждения; насилие
между мужчиной и женщиной; насилие над ребенком.
Насилие в семье провоцирует алкоголизм, наркоманию и
беспризорность…

Ну вот и произнесено ключевое слово: семья. Людмила
Петровна Свистунова возглавляет Иркутский городской
кризисный центр для женщин. Перед ее глазами
проходят десятки тяжелейших сцен. Точнее сказать,
ее профессиональный взгляд фиксирует динамику
развития десятков семейных несчастий. И не просто
отслеживает, но проецирует их на будущее. Она уверена
в том, что:

— Насилие в семье формирует модель насильственных
отношений на улице; насильник, убийца формируется
только в семье.

… Прежде, чем продолжится наша беседа, мне бы
хотелось, чтобы все, кого она заинтересует,
запомнили вот эти номера телефонов:

51-19-66, 39-83-50, 42-46-83

По третьему телефону можно записаться на очный прием
к психологу, к юристу, к педагогу и к
психотерапевту. Хотя центр официально считается
кризисным для женщин, он занимается проблемами
семьи, оказывая помощь и детям, и мужчинам. Не так
давно его специалисты проанализировали причины 26
тысяч жалоб иркутян. Отрезок
времени — два года (к вашему сведению: центр
существует с 1995-го года; сегодня к его поддержке
прибегают тысячи людей). Ну так вот, предметом анализа
стал характер нанесенных травм. Любопытная деталь:
выяснилось, что большинство пострадавших, существуя
в море насилия, не вычленяют травмы, полученные от
родственников. Женщина, к примеру, может объяснить,
что перелом руки или рану в голове получила при
падении. Но не признается, кто ее толкнул. Для
нее это «просто» бытовая травма. И еще одна
заставляющая задуматься подробность: от момента
получения первой травмы до осознания необходимости
прервать такие семейные отношения большинству женщин
требуется как минимум пять лет.

— Раз уж мы заговорили о женской доле, это что же:
мы — матери, сестры, дочери, жены —
предпочитаем играть в молчанку, скрывая душевную и
физическую боль?

— Да, крайне редко женщина решается приоткрыть
завесу над своим личным горем. Кто-то стыдится;
кто-то, как я сказала, не вычленяет источник травмы;
кто-то жалеет домашнего тирана; а кто-то, и таких
среди нас немало, боится его потерять. Я точно знаю:
в жизни очень многих бывают страшные минуты, когда
они готовы расквитаться с жизнью. Им хотя бы
ненадолго покинуть опостылевшие стены, да вот беда:
идти некуда. В России всего восемь кризисных
центров, при которых есть убежища для женщин.
Подумайте — всего восемь на всю огромную страну!
Сравните: в Америке таких убежищ тысячи!

— Да тут и сравнивать нечего! Но, возможно,
обустройство таких убежищ слишком дорогое
удовольствие для нашего государства, которое и перед
своими гражданами и перед иностранными кредиторами
в долгах, как в шелках?

— Социальная гостиница для женщин, терпящих
бедствие, может быть открыта с минимальными тратами.
Телевизоры, ковры, богатая мебель не нужны.
Речь мы ведем о приюте, в котором женщина,
часто с детьми, сможет перевести дыхание;
оглянуться; немного успокоиться. В черное мгновение
ей требуется совет юриста, психолога, часто помощь
врача. Скромная квартира на десяток — другой коек,
адрес который известен лишь кризисному центру и,
конечно, милиции, — вот, собственно, и все, что
требуется. Как показывает наша практика, для того,
чтобы придти в себя и принять какое-то решение,
требуется всего несколько недель.

— Женщина в семье из-за своей физической слабости
становится жертвой чаще, чем мужчина. И в этом наше
печальное «преимущество»…

— Не совсем так. Просто обществу привычней
именно такое мировосприятие. Между тем, и
«сильная половина» нуждается в помощи, часто являясь
жертвой в затяжных семейных неурядицах. Просто
мужчина в семье становится жертвой не физического, а
морального насилия. Не менее унизительного и
жестокого! Нашим мужчинам нередко недостает в семье
участия; понимания жены. Разве не раздаются в семьях
упреки в их адрес: мало приносишь денег;
неудачник ты, ничего из себя не представляющий.
Вот какая вычерчивается при этом «кривая»:
эмоциональное отчуждение в семье провоцирует низкую
самооценку мужчины, толкающую его не к любимой
женшщине — матери его детей, а к бутылке; пьнство
же неизбежно связано с насилием. Так замыкается
и этот круг жестокости. Если бы наши семьи
строились не только на основе физического влечения
или материального расчета, но и на основе духовной
близости, поверьте, в России алкоголиков и
наркоманов было бы куда меньше. И давайте не
забудем: от семейных дрязг больше всего страдают
дети.

— Беспризорность — явление многоликое. Открывается
масса приютов, домов ребенка, но ведь сколько ни
открывай, все равно волна безнадзорности
захлестывает…

— Знаете, почему ребенок уходит из дома? Не из-за
нужды. Он уходит из-за того, что улица для него
становится более безопасной, чем семья. Это и есть
самая горькая наша проблема. Можно открывать и
открывать специальные учреждения — ничего не
изменится, пока климат в семьях остается таким,
каков он есть. Разрабатываются программы по
профилактике детского беспризора. Из тех, которые
известны лично мне, ни одна не касается корня зла.

— Да, спущенные сверху директивы не помогают. Даже
если они исходят от самых высоких инстанций.

— Вот-вот. Фраза нашего Президента о необходимости
борьбы беспризорностью стала для многих
ответственных структур как бы руководством к
действию. Но ведь ничего не изменилось! Ребята лишь
стали реже попадаться на глаза блюстителям порядка;
они, сбиваясь в стаи, уходят «в подполье».
Последствия? Мы платим сейчас и еще долго будем
платить очень высокую цену за потерянные поколения
российских граждан. Выморочные, маргинальные слои
населения воспроизводят только себе подобных, а ведь
речь идет о будущем России…

— Не слишком ли вы драматизируете ситуацию, Людмила
Петровна? Можно подумать, что в каждой семье бьют и
издеваются над детьми!

— Но разве мы сейчас с вами толкуем только о
побоях? Хотите расскажу случай? К нам дозвонился
мальчишка из вполне респектабельной семьи. Он сильно
поранил ногу, и родители его за это сурово наказали.
Понимаете, не пожалели, а наказали. Так сказать,
«расплатились» за свое волнение о его, сына,
здоровье. Мальчишке же были нужны только ласка,
только участие. Вот какая «мелочь» может пробуравить
пропасть между родителями и ребенком.

Кстати, раз уж зашла речь о звонке в кризисный центр,
я уточняю: первый из приведенных в начале
интервью телефонов — 51-19-66 — именно для ребят.
После того, как Людмила Петровна Свистунова
выступила на городском общешкольном собрании, номер
этого телефона имеется (или должен быть!) в каждом
среднем учебном заведении. И не просто «быть», а
висеть на виду у всех! Психологи знают, сколько
вершится попыток суицида только потому, что ребенок,
не зная куда идти со своей проблемой, остается с
ней один на один! Моя собеседница уверена: все
обстоятельства, толкающие ребенка к обрыву, предусмотреть
невозможно, но в основе каждой детской трагедии
лежит формализм взрослых, нередко дозволяющий и
такую гнусность, как «деление» ребят на
перспективных и на заранее приговоренных ко «второму
эшелону». В подтверждение сказанному еще один
пример:

— К нам пришла девочка, которую не взяли в десятый
класс, протому что до этого она училась в
коррекционном. Мы объяснили ей, что она пользуется
абсолютно теми же правами, что и остальные, более
удачливые сверстники. Предложили девочке помощь,
чтобы отстоять ее право на образование. Она
ответила: хочу добиться самостоятельно всего того,
на что имею право. Обратилась в департамент
образования; ее направили к директору школы.
Директор ей ответил: права правами, но у школы свой
устав. Слава богу, девочка абсолютно адекватна,
только, на свою беду, из очень бедной, многодетной
семьи, не имеющей средств заступиться. У нее
хватило характера закончить полную среднюю школу. А
у скольких девчонок воли постоять за себе нет! Вон
их сколько фланирует перед гостиницами Иркутска. Я
привела и этот пример в подтверждение своей мысли:
жестокость проявляется совсем не
обязательно в побоях. Жестокость в человеческих
отношениях связана с дефицитом участия,
жертвенности. И прежде всего с их дефицитом в семье.

— Ну это уж чересчур, Людмила Петровна! Разве мало
случаев самой бескорыстной любви между супругами?
Разве мало взрослых, жертвующих собою ради
благополучия детей?

— Да, есть и такие семьи. Их немало. Но… но они
все равно исключения из установившихся, никем не
писанных, но реально существующих жестких норм
семейных отношений. Именно поэтому такие семьи
столь ярко выделяются на общем тусклом фоне.
Изменилась модель семьи. Ушли из нее тепло,
сочувствие, жалость. Пришли расчет, прагматизм,
отчужденность.

— Но с чем, по вашему мнению, связана эта ломка?
Ведь не только со сменой экономической формации в
стране? Или уж и в самом деле семья перестает быть
«моей крепостью»; тем «кирпичиком», изыми который —
весь фундамент летит в тартарары?

— Лично я думаю, что душевный, энергетический
ресурс семейных отношений почти исчерпан. Посудите
сами. У молодых семей, создавшихся уже в 21-м веке,
за плечами как минимум четыре поколения. Вспомните о
травмах, полученных предшественниками наших
сегодняшних молодоженов. Что значил 20-й век для
этих четырех поколений, какие травмы им нанес?
1905-й год; 1914-й; 1917-й; все тридцатые и все
сороковые годы; потом 1985-й; потом 1990-й; война в
Афганистане, война в Чечне! Все это кризисные этапы
не только общества в целом, но и каждой его «ячейки»
в отдельности. Память поколений никогда не проходит
бесследно!

— Что же нам остается? Полагаться на милость
отечественной истории; надеяться на то, что
наступившее столетие станет для общества «золотым»?
Жестокость и впрямь стала будничной,
— к ней мы привыкли. Можно ли, на ваш взгляд,
предпринять что-либо, чтобы эту въевшуюся на
генетическом уровне память смягчить?

!I2!— Я полагаю, все зависит от самого государства.
Когда-то академик Сахаров сказал о том, что
соблюдение прав человека — это основа международной
безопасности. А разве безопасность самого
государства не начинается с соблюдения прав каждой
семьи, каждого члена семьи? Человек должен
почувствовать уважение окружающих. Тогда и он,
разумеется, не сразу, но обязательно начнет ощущать
себя гарантом безопасности всех, кто с ним рядом.
Сейчас выстраивается вертикаль власти. Но кого заботит
горизонталь в человеческих отношениях? Государство должно
стать более гуманным к личности, к каждому
законопослушному гражданину.

— Гуманизм ради гуманизма? Но мало ли известно
человечеству попыток возвести «города солнца» — все
они оборачивались насилием над личностью. Взять хотя
бы социальную конструкцию нашего общества. Она
исторически выработала такие механизмы, при которых
человек обязательно должен кому-то или чему-то
подчиняться. Вот вам и вертикаль. Мне сдается, что
и строить ее специально не нужно. Психологически мы
в ней жили и живем.

— Я имею в виду не абстрактный, а действенный,
активный гуманизм. Способный влиять на нашу
реальность. Это возможно лишь при контакте
государственных и общественныъх структур. А у нас в
России такого нет. Крайне необходим Закон о
профилактике насилия в семье. Трудно представить:
он «прошел» через сорок редакций, но все равно пока
Государственной Думой не принят. Подумайте: сорок
редакций — нулевой результат!

— Людмила Петровна, инициатором такого Закона
могло бы выступить наше Законодательное собрание
или, скажем, городская Дума?

— Почему нет? На уровне города даже лучше, ибо
такой местный закон был бы более конкретным. Но как
трудно приходится все пробивать! Наш центр, к
примеру, направил в Иркутскую городскую Думу полный
пакет разработанных документов по программе
профилактики насилия в семье. Все исследования
основаны на реальной практике. В ответ нам вежливо
сообщили о том, что все наши документы приняты к
рассмотрению. Но как долго они будут
«рассматриваться»? И сколько иркутян, наших
сограждан, за это время переживут свой личный
кризис, из которого неизвестно какими выйдут?

P.S. Таким трудным, словно повисшим в пустоте вопросом,
закончился наш разговор. Я чувствую необходимость
хотя бы краткого к нему комментария.

Горькая истина: нет пророка в своем отечестве.
Разумеется, ни Людмила Петровна Свистунова, ни
работающие с ней в Иркутском кризисном центре
специалисты, у многих из которых не одно, а
несколько высших образований по необходимому профилю,
не считают себя провидцами. Но почему бы не
воспользоваться их советами, их помощью? Как-никак
Иркутский кризисный центр для женщин существует с
середины девяностых годов. Ему есть чем поделиться и
что подсказать. Кстати, недавно в нем побывала
коллега Людмилы Петровны — директор одного из
американских кризисных центров. Так она увезла домой
все буклеты, все его разработки по профилактике
насилия. Сами понимаете, американцы не такие, чтобы
макулатуру везти за три моря. Спасибо областной администрации:
поддержала небольшой суммой. А так надежда в основном на
иностранную помощь. В частности, с Иркутским
кризисным центром с 1998 года адресно работает
благотворительный фонд Форда. Выходит, и впрямь у заокеанских
миллиардеров душа за наше настоящее и будущее болит больше,
чем у нас самих…