!I1!Я звал и зову его Женей. Он не возражает, не обижается,
ему это нравится. Для миллионов читателей это Евгений
Александрович Евтушенко. Я горжусь, что моя счастливая
репортерская судьба связала меня с ним, и многие дни
и часы, проведенные вместе, оставили в памяти неизгладимый
след. Я расскажу о своем земляке — великом русском
поэте.

В школе я учил Пушкина, мне нравился Некрасов, любил
Гамзатова, преклоняюсь перед песенной поэзией Рождественского.
Но вспомните у Евтушенко хотя бы песню «Хотят ли
русские войны», и вам станет ясно все его величие, его
талант.

Поэма Евтушенко «Братская ГЭС» — символ эпохи нашего народа, нашего
государства. Пахнущий краской журнал «Юность» я принес
в номер московской гостиницы поздно. Включив лампочку
над своей кроватью, я зачитывался стихами, которые были
мне настолько близки и знакомы, что я вспоминал
героев своих репортажей. Братскую ГЭС я
фотографировал с первого колышка, с первой палатки
до самого ее пуска. На глазах моих появлялись слезы, и
сосед спросил: «Ты что читаешь?» Отвечаю: «Братскую ГЭС» Евтушенко».
Он, правда, не знал, что это за поэт. И когда я ему
рассказал о Евтушенко, он заинтересовался, и мы стали читать
вместе. Мой сосед — здоровый мужчина-сибиряк, большой
руководитель, строитель из Красноярска — над некоторыми
строчками поэмы не только пускал слезу, но и всхлипывал,
особенно когда я прочитал из знаменитой Нюшки:

…Грудь мне ткнула соседская Фроська,

Что над станом висел полевым…

Сосед был постарше и помнил военные годы. Помнил их
и я, мальчишкой увезенный из Москвы от войны в Татарию,
где видел такие полевые станы — срубленные из леса
домики с лозунгами. Вспоминал, как на таких станах мы,
голодные дети, собирали колоски пшеницы, варили из зерен
кашу, воровали на колхозных полях горох и мама варила со
свинячим хвостом… нам суп.

На долю Евгения Евтушенко пришлись военные годы, очень
хорошо описанные в его стихах. Я полюбил
его произведения, уж очень много было общего
и близкого сердцу. Это он, Женя, назвал наше поколение
«детьми войны». Его фильм «Детский сад» — полное подтверждение
и отражение моей биографии.

Приезжая в город Зиму, я заходил в редакцию местной газеты, и
мне предлагали познакомиться с домом поэта Евтушенко,
с его дядей Андреем и теткой Женей… «А ты сделай
такой материал о родине поэта, всегда пригодится. Евтушенко
наш — это классик советской поэзии».
Я подумал: какая тут информация для моего информационного
агентства (я работал тогда в ТАСС)? Да и как это примет моя
редакция? Подумал и решил, буду делать фотоочерк «На родине поэта». Пришел
сначала в книжный магазин, а там днем с огнем не найдешь
ни одной книжки земляка. Директор говорит: «Я для съемки,
если надо, попрошу в облкниготорге экземпляров десять…»
Снимаю кружок евтушенковедов при редакции, знакомлюсь
с домиком, где жил поэт, с его родными, снимаю его дядьку
с голубями, тетушку в огороде. Позже я никогда не проезжал
мимо этой хлебосольной семьи. (Один раз в мою честь даже
гуся зажаривали). Собирались мы тогда в доме
Дубининых — и родные, и просто любители поэзии. Сделал
снимки в школе, где учился Женя, познакомился с его
учительницей. В общем, материал у меня получился приличный,
в два десятка снимков. Пишу хороший текст,
печатаю фотографии и посылаю в ТАСС.
Все мои снимки из Москвы получаю обратно: «Вы что,
Брюханенко, с ума тронулись? Евтушенко в такой опале,
в такой немилости у правительства, а вы — «На родине поэта».
«Ставим вам это все в брак». Да, нужны были мои фотоинформации
о социалистическом соревновании, о перевыполнении
разных планов и сверхнадоях молока! А я — о поэте-земляке.
Проглотил пилюлю и уложил фотографии аккуратненько
в свой архив. Проходит немного времени, и мне из Москвы
телеграмма: «Все, что есть о Евтушенко, срочно высылайте
в редакцию. Снимки нужно послать в Америку, туда едет
советский поэт Евгений Евтушенко».

Проходит время, я увлекся стихами Жени, многое выучил
наизусть. Мог час, два и больше декламировать
наизусть полюбившиеся мне стихи «Азбука революции»,
«Мед», «Диспетчер света», «Нюшка»… Его стихи — это история
нашей России, нашего народа.

И вот командировка в Усть-Кут. Делая фотографии в крупнейшем
речном порту, узнаю, что вот-вот должен прилететь сюда
Евтушенко. «Как, зачем, — подумал я, — и это после Америки»?
Оказалось, хорошая компания строит на судоверфи свой
корабль-карбаз из досок и бревен, на котором
смельчаки решили дойти до Тикси, одним
словом, пройти всю Лену, и среди путешественников должен
быть Женя. Я с нетерпением стал ожидать в Усть-Куте Евтушенко,
придумывая разные съемки — командировку же надо было
оправдывать…

!I2!Ждал долго, караулил «Микешкин» (так назвали «корабль»).
Вся компания, конечно,
была мне знакома. Чувствую, на судоверфи все зашевелилось
— люди собираются вокруг деревянного чудовища в виде
утюга, с высокими бортами и фанерной надстройкой. Людей
собирается множество, наверное, половина города пришла
к «Микешкину». Появляется поэт Евгений Евтушенко (я
его еще до этого в глаза не видел). Огромного роста, веселый, подвижный,
осмотрел «Микешкин», знакомится с окружающими. Я подаю
руку и называюсь: Брюханенко, корреспондент ТАСС. Женя
поднимает мою руку и громко объявляет:
«Вы посмотрите на этого человека! (Ну, думаю, какая-то
неприятность грозит). Этот человек при моей жизни умудрился
сделать фотоочерк о моей родине (такие материалы делают
уже после…). Прекрасные снимки,
напечатали их как раз в те дни, когда я был в Америке».
Вот так мы и познакомились. «Микешкин»
я провожал до Марково, пожелал счастливого пути своим
ребятам, вернулся в Иркутск с еще одним интересным материалом
о поэте. Снимки из Усть-Кута о карбазе «Микешкин» обошли
многие издания. Поэт после поездки в Америку перестает
быть опальным. Издаются книги
поэта, которые расходятся с огромной скоростью.

…Остались в памяти дни, когда Евтушенко привозил
в Иркутск свою фотовыставку. Отличная коллекция фотографий,
сделанная у нас в стране и во время его поездок за границу.
Выставка имела успех, я на нее делал рецензию для «Восточно-Сибирской
правды» — «Мир глазами поэта». Женя побывал у нас дома
и пригласил заходить в гости, когда я буду в Москве.

Однажды мне повезло, и я застал Женю в Москве. Договорились
встретиться в Центральном Доме литераторов (ЦДЛ) на улице Герцена.
В назначенное время в огромных дверях появляется фигура
поэта. Ну, думаю, на диванчике, в какой-нибудь писательской комнате,
где подписывают издательские договоры, обсуждают планы
писатели, посидим-поговорим. Приводит меня Женя в один,
другой залы — столики, бутылки, закуски. Провинциальным
умом я и не мог подумать, что тут такие застолья. Знакомит
меня Женя с поэтом Лукониным, драматургами Розовым
и Арбузовым, близким нам, сибирякам, по его очень известной
«Иркутской истории».

Гостеприимность Евтушенко всем известна. Спрашивает:
«Что пить будешь?» Я расчувствовался, говорю: водку. Женя
мог пригубить только сухое (за углом стояла его машина).
Я чувствовал себя в ЦДЛ превосходно.
Наблюдал за известными и не известными мне людьми.
Женя здесь был каким-то особенным, домашним,
известным и желанным собеседником. Он читал стихи у какого-то столика.
Я подошел, слышу нерусскую речь. Да, по-испански, этим
сочным, колоритным, резким языком читал он свои стихи знакомому
испанскому писателю. Евтушенко был на Кубе собственным
корреспондентом «Правды», тогда и подружился с Фиделем Кастро.
Испанский язык он знал так же хорошо, как английский
и немецкий.

Вспоминая сегодня все это, не могу не рассказать еще
один удивительный случай. Было это в совхозе «Целинный», в Аргунских степях
Забайкалья. Тепло встреченные руководством совхоза,
отправились мы на ужин в столовую. Проявляя бурятское,
сибирское гостеприимство, хозяева выставили на стол столько спиртного,
что от увиденного можно было опьянеть. Чувствую, не уйти
от выпивки. А утром надо иметь чистую голову для работы.
Предлагаю небольшой компании почитать стихи. Я уже
не раз превращал такие застолья в литературные вечера.
Читаю одно, другое — уже под аплодисменты присутствующих кухонных работников.
Читаю, а в «амбразуре» для выдачи пищи то и дело появляются
новые и новые лица. С огромным чувством читаю самое
лучшее, что у меня в памяти. Не успело второе окно, куда
сдавали посуду, наполниться физиономиями, как парторг
заявляет: «У нас в клубе кино еще не началось;
давай, корреспондент, выступи». Я никогда не выступал
перед аудиторией. Если даже у меня «двоилось» в глазах
после принятого, все равно в клубе было человек четыреста.
Целый час я держал сельскую аудиторию, знакомую с творчеством
известного поэта Евгения Евтушенко.
Меня спрашивали: «А вам Евтушенко платит за то, что
вы его так пропагандируете?» Я ответил: «Платит
стихами, которые я вам сейчас читаю!»

Мы — народ ванек-встанек.

чуть пока-чи-ва-ясь.

Эти строчки из стихотворения Жени «Сказка о русской
игрушке» я прочел, прощаясь с селянами, под бурные аплодисменты.
Наутро люди меня встречали радушно, как старого знакомого,
и это помогло мне сделать мой материал о забайкальской
целине.

В ответ на то, что я был на выставке у Евтушенко в Иркутске,
я пригласил его на свою выставку в Москве. Для своих
редакционных коллег я сделал праздник, пригласив Евтушенко.
Он был любимым поэтом для всех. После церемоний, открытий
и торжественных речей я как именинник приглашаю всех
в буфет. Я открываю водку, Женя наливает в стеклянные стаканы
по кругу, не отрывая бутылки…

В доме Маяковского на улице Кирова — фотовыставка Евгения
Евтушенко. Потрясающая выставка была оформлена московским
архитектором, она называлась «Невидимые нити». Тысячи
желающих побывать на выставке. Я в Москве оказываюсь
в командировке. Мои тассовцы просят меня провести их
на выставку. Евгений стоит
в дверях этого дома-музея и, через головы увидев меня,
проталкивается через толпу. А со мной еще трое… В
общем, попали. Ходим по залу и восторгаемся великолепными
работами. Среди присутствующих никто и
не знает, что свой «Никон» я дал Жене, когда он полетел
в Саяны. Беря у меня из рук аппарат, он сказал: «Давать
в чужие руки аппаратуру — это все равно, что жену напрокат».
И, конечно, никто не знал, что я зарядил автору этих
фото все кассеты, которые у меня были,
и проявлял все его отснятые пленки. Тогда я заметил:
и негативы отличные, и кадры есть золотые.

!I3!На банкет по случаю открытия выставки, устроенный здесь
же, мы не протиснулись.
Зато я пригласил своих друзей в Дом журналиста на Суворовский
бульвар. Там мы хорошо и допоздна посидели. Я решил
проводить домой ребят на такси. С собой, конечно, взяли
— такой у сибиряков обычай. Посошок — он может быть и
в сквере, и на лавочке, или даже на перекрестке улиц…
Садимся в такси. Я читаю стихи Евтушенко. Таксист,
не понимая, кого везет, оказывается любителем поэзии,
и тогда я произношу слова Жени: «Стихи читает чуть
не вся Россия и чуть не пол-России пишет их!» Шофер
стал читать нам свои стихи. Оказавшись в московском
темном дворике среди припаркованных
машин, мы остановили свою, размели мокрый снежок на
багажной крыше и продолжили застолье с теми же стихами… на закуску.

Зажигаются окна в домах — одно, второе, третье… Не
воры ли, угонщики? Из подъездов появляются москвичи.
Они и любители поэзии, еще больше — любители выпить и
не отказываются от предложенного. Компания растет, а
мы читаем стихи. Москвичи понять не могут, какой это поэт
к ним заявился в три ночи…

Я много и долго могу вспоминать все эти прекрасные дни
и минуты. О многих байках я рассказывал Жене, о многих
он не помнит. Как-то он мне говорил: «Вот когда я умру, ты
это будешь все вспоминать и рассказывать».
Я парировал: «А почему ты решил, что умрешь первым?»

Сегодня мы ровесники, мы живы, слава богу, нам по семьдесят.
Я люблю стихи Евтушенко, он для меня не только близкий
товарищ, поэт, прозаик, киноактер, кинорежиссер, но и
фоторепортер. Жизнь и поэзия продолжаются.

НА СНИМКАХ: Е. Евтушенко на борту «Микешкина» с друзьями.

Домик Е. Евтушенко в г. Зиме после реконструкции.