22 июня сорок первого года мы заканчивали школу N 39
В Иркутске. В нашем классе было восемнадцать
мальчишек и двенадцать девчонок. Вместо выпускного
вечера у нас прошел митинг, и мы после него
пошли в райком комсомола. В райкоме парням всем дали
направление в военкомат. Нас всех признали годными к
военной службе и отправили учиться в Омское
военно-пехотное училище. Так началась для меня
Великая Отечественная война. Мы стали взрослыми.
Стали солдатами, в которых нуждался фронт. Поэтому
командование училища в феврале сорок второго года
досрочно экзаменовало нас. Мне было присвоено
звание лейтенанта, а моему другу Евгению
Борисенко — звание младшего лейтенанта. Всего зимой
сорок второго года «выпустилось» Омским училищем тысяча
новоиспеченных, не нюхавших пороху лейтенантов.
Мы прошли колонной по улицам Омска под духовую
музыку. И я помню, что на вокзал пришло много
омичей, они, провожая наш эшелон, желали победы. У
многих на глазах были слезы.

Так уж сложилось, что с Евгением Борисенко нас
направили заместителями командиров 7-й и 8-й рот 409
стрелкового полка 137 стрелковой дивизии Третьей
армии Центрального фронта. Потом нас перевели в 43-ю
армию Второго Белорусского фронта. 11 февраля сорок
третьего года мы получили приказ о наступлении в
сторону Курска, а на следующий день в бою на
подступах к городу я был тяжело ранен. Провалялся в
госпитале, пока врачи не сочли возможным выписать
меня. И тут мне повезло в том смысле, что я снова был направлен
в свой же 409-й стрелковый полк все той же 137-й
стрелковой дивизии, но дивизия эта теперь находилась
в составе 48-й армии Второго Белорусского фронта.
Наша дивизия находилась южнее Орла, и нам был дан
приказ готовиться к обороне. Для меня как командира
стрелковой роты это прежде всего была упорная работа
в окопах днем и ночью. Над нашими позициями
постоянно летали «Фокке-Вульфы». Мы называли эти
боевые самолеты «рамами» и знали, что у них на
борту очень сильная оптика, позволяющая «видеть»
землю, как на ладони. Наша задача состояла в том,
чтобы «рама» не могла нас фотографировать. Враг
готовился взять реванш за Сталинград, надеялся с
помощью своего «стального кулака» уничтожить нашу
группировку и вновь выйти к Москве. Вот почему
Курско-Орловская битва мне запомнилась на всю жизнь.
Это было с четвертого на пятое июля сорок третьего
года. Ровно в половине третьего ночи со всех орудий
наши войска открыли ураганный огонь. Так мы
упредили удар врага. Хочу еще сказать, что в такие
вот ответственные моменты Отечественной войны прием
в партию был массовым. Бойцы хотели идти в бой с
партбилетами. И они были искренни в своем порыве.
Моя рота находилась на первой линии обороны. И вот
нами получен сигнал, что на нас идут немецкие
танки. В это время над нами шел воздушный
бой. Было тяжело. Но паники, уныния не было!
Наступление немцев на нашем участке длилось до 20
июля сорок третьего года. А затем мы сами пошли в
наступление. При освобождении от фашистов Орла я
вновь был тяжело ранен: было множественное
осколочное ранение обеих голеней, головы. Меня
ранило вскоре после того, как я, бежавший вслед за
комиссаром батальона, увидел его убитым. Я успел
забрать его партбилет. У него были открыты глаза, он
как будто смотрел на меня. Я до сих пор не могу
забыть его мертвых открытых глаз.

Я уверен, у каждого солдата Великой Отечественной
был свой самый главный, самый трудный бой, о котором
он хранит воспоминания. А еще я уверен, что каждый
сегодня живой солдат той войны готов обратиться к
молодым со словами: «Россия у нас одна, и ее надо
беречь».