Суп бомжам раздавали быстро. Взмах половника — порция.
По пол-литра куриной лапши на брата, плюс два кусочка
хлеба. В очереди человек восемь. Замыкал ее здоровенный
детина с красным лицом и всклокоченной белой бородой.
В руках он держал трехлитровый алюминиевый бидон без
ручки. Получив одну порцию, пристроился за второй. Узрев
во мне проверяющего из «другого» мира, пояснил:

— Это я не для себя, для болящего, вздумал топиться
в феврале, паразит, еле спас.

Так я познакомилась с Саввой. Он рассказал мне свою
историю, интересную для обывателя тем, что в ней содержался
ответ на вопрос, как в этой жизни становятся отверженными.
Ведь вначале у многих были мать, дом…

Савва тоже все это имел до семи лет. Поселок в Куйтунском
районе. Отец работал на лесопилке, мать — на почте. Безмятежное
детство пацана. Все это обрушилось летним вечером 1984
года. Родители возвращались из деревни от родственников.
Шли себе тихо по проселочной дороге с сумкой продуктов.
Их нашли под утро исколотых ножами. Местные мужики
говорили, что если бы отец Саввы не сопротивлялся, остались
бы живыми. Так парнишка стал сиротой.

И начались мытарства по детским домам. Хлеб с повидлом
на завтрак (до сих пор его терпеть не может), издевательства
старших ребят, «прописки» на новом месте. Государство
выучило Савву на плотника и послало начинать взрослую
жизнь в его родной поселок, где по всем законам за мальчишкой
должно было сохраниться жилье.

С дрожью в сердце он шел по знакомой улице. Вот он, милый
дом, согретый любовью папы и мамы, только занавески
на окнах давно чужие. Поймут ли жильцы его ситуацию,
пустят ли на порог? Разговор с ними был коротким.
Дом давно не его, а законы у нас хорошо выглядят только
на бумаге. Попросил напиться, послали к колонке — нагнись
и пей.

В Куйтуне Савва пошел в строительную бригаду. Познакомился
с девушкой Аленой. Через год сыграли свадьбу в общежитии.
Сдвинули в комнате две железные односпальные койки
и начали семейную жизнь. Савва поклялся Алене, что сделает
ее счастливой и ни в чем она у него не будет нуждаться.

Но обстоятельства распорядились по-своему. Однажды на
работе бригадир справлял день рождения. Слово за слово,
получилась драка. Одного саданули бутылкой по голове.
Виноватым неожиданно оказался Савва. Суд с детдомовским
не церемонился: упек за решетку на два года.

Алена ждала мужа, без него пришла из роддома с дочуркой
на руках. Первая сидка пролетела быстро. Савва вернулся
домой и увидел: дочь делает ему навстречу свои первые
шаги.

Про вторую свою сидку мой собеседник выразился туманно:
не поверю. Она была уже серьезней: дали семь лет. Алена
писала все реже, а потом и вовсе перестала. Но закончилось
и это испытание. Если первый раз после тюрьмы Савва
летел домой, как на крыльях, то теперь возвращался к
жене и дочери с тяжелым тревожным чувством. Стояла поздняя
осень, ветер гнал по пустынной улице райцентра желтые
листья. Вот и окна общежития. Соседи сказали, что Алена
переехала в соседний дом в трехкомнатную квартиру. Заподозрив
неладное, Савва медленно приближался к незнакомому крыльцу.
Но входить в дом не стал, сел в уголке на крыльце.

Вдруг из дома вышла его Алена, молодая, красивая, веселая.
В руках она держала веник. За ней следовал высокий плотный
мужчина с ковром на плечах. Смеясь, они повесили ковер
на веревку и стали выбивать из него пыль. Савва понял,
что навсегда прощается со своей мечтой. Мешать своей
любимой он никогда не будет. Он просидел на
лавочке еще полчаса, потом встал и пошел прочь, в никуда.

С тех пор Савве так и не удалось наладить личную жизнь.
Мотало его по городам и весям, бесприютного, не обласканного
никем.

— Сам не знаю, как превратился в щепку, — сказал он.

Временным пристанищем Саввы стал заброшенный дом на
берегу Ушаковки. До него там жил бомж, который повесился.
Перед уходом он вывел на стене углем: «Не варите козленка
в молоке его матери».

Савва часто думал, что означают эти слова? Однажды он
получал похлебку в церкви и спросил об этом набожную
старушку.

— Сынок, — сказала она, — это библейская мудрость.
Нельзя страдать выше меры. А мера есть всему. Господь
да наставит тебя на путь истинный.

Как-то ночью услышал Савва, как кто-то на речке долбит
лед. Вышел из своей халупы, всмотрелся в темноту: какой-то
бедолага упрямо пробивается к воде. В руках у него
железный лом. Только стоит почему-то на коленях, ослабел.

— Давай помогу, — предложил ему Савва.

Взял у человека лом и отбросил его в сторону. Завел
беднягу в дом, напоил чаем:

— Туда всегда успеешь. Подыши еще…

Теперь живут вместе.

— Так легче, — считает Савва.

— А планы-то, планы какие у вас, что дальше собираетесь
делать? — спрашиваю его.

Планы — это не из его лексикона. Савва смотрит на меня
почти недоуменно. Разговора о будущем не может быть
никакого. Вместо этого он говорит:

— Если вам не трудно, дайте мне на мыло.

Я с готовностью и даже с радостью достаю десятку и кладу
ему в руку.

Савва не спеша засовывает десятку в карман потрепанного
тулупчика, при этом лицо его неожиданно замыкается,
будто между нами пробежало что-то нехорошее.

— Идти мне надо… — цедит.

Мы прощаемся. В горло бидона с дармовой лапшой падает
пушистый снег. Савва аккуратно завязывает бидон тряпочкой.
Чужая жизнь, чужая история. Человек быстро удаляется
от меня. Бомж по имени Савва. Видят ли с небес своего
мальчика мать и отец? Рыдают ли они внутренне? Никто
этого не знает. Только белый ласковый снег валил и валил
на дорогу.