Выбрал Василия Матвеевича Мишукова.

Он всегда был зациклен на «социалке». Помнится, в середине
70-х я приехал в Новочунский леспромхоз, где он директорствовал,
чтобы обобщить опыт передовой лесозаготовительной бригады.
Тогда, в советское время, было модно все подряд обобщать,
передавать, всех учить.

— Лесозаготовки подождут, — сказал Мишуков. — Давай
лучше посмотрим мою (он так и сказал — «мою») школу. Красавица!..
Только что отремонтировали.

В школе он посидел за партой, повздыхал: через два
дня занятия, а запах краски еще не выветрился. Как бы
дети не угорели.

Став впоследствии директором Голоустненского леспромхоза,
куда переехал жить с семьей, привычки свои не изменил.
Сразу же с дороги, как только я туда приехал, повел
показывать больницу, животноводческую ферму, круглогодичную
теплицу, цех, где местные умельцы делали из дерева удивительные
поделки и сувениры. Ревниво поглядывал на гостя, ждал,
что тот скажет. Как я понял, ему была важна оценка его
действий приезжим человеком. Наверное, он хотел лишний
раз себя проверить.

Последний раз побывал в Малой Голоустной в командировке
несколько месяцев назад, после очень большого перерыва.
Спросил традиционно: как ферма, как теплица?

— Издеваешься? — обиделся он. — Какая ферма? Какая
теплица? Все к черту развалилось вместе с леспромхозом.

Два дня он, будучи главой администрации Голоустненского
сельского округа, мотался по своей территории, состоящей
из трех сел, решал разные дела, а я был рядом и, стараясь
не мешать, наблюдал за ним. Перво-наперво отправился
в село Большое Голоустное — там у него по средам «прием
граждан». В селе есть староста, но Мишуков все хочет
знать сам. Пока ехал до Байкала, успел просмотреть папку,
на которой большими буквами от руки написано «Просьбы,
жалобы». Раньше в работе с жителями активно помогали
депутаты сельсовета. Было легче. Но теперь их нет, потому
что нет самого сельсовета. По существующему ныне закону
о местном самоуправлении его просто-напросто упразднили.
За все теперь отвечает он. Единолично.

В Большое Голоустное ездит с большой охотой. Тут живут
буряты и русские. Ловят рыбу, разводят скот.
Благо степь в устье речки Голоустной богата разнотравьем.
По существу, ведут натуральное хозяйство. «Живых» денег
почти ни у кого нет — излишки личных подворий продать
некому. Слишком далеко до Иркутска, более ста километров.
Да и работы нет. Но люди не озлобились, добрые и открытые.
Видно, батюшка Байкал так на них действует. Мишуков
и сам, когда бывает здесь, на берегу, сразу чувствует
его умиротворяющую силу.

Зимой, конечно, ощущения менее острые. Но все равно
Мишуков сюда приходит, стоит каждый раз на берегу, задумчивый,
серьезный. «Заряжается», — говорит его шофер.

В клубе Мишуков внимательно выслушал всех. (А было пятнадцать
человек). Один просил помочь с получением документов
на земельный участок под строительство дома («Иркутские
чиновники, Василий Матвеевич, замучили бумажками, все
требуют и требуют»). Другой жаловался на аптеку («Инвалиду
войны 1 группы не дают бесплатных лекарств»).
Третья недоумевает, почему сняли доплату к пенсии («Ведь
я репрессированная»)… К репрессированным у Мишукова
давняя и обостренная жалость. Ну, это же надо — раскулачить
человека за три коровы (сегодня держи хоть десять) и
выслать из благодатного украинского села в Сибирь
чуть ли не босиком.

А вот у С. Обоева отца вообще расстреляли. Ни за что.
Просто так — слово как будто «политически неправильное»
сказал. Потом, как водится, реабилитировали. Сын, разменявший
восьмой десяток, решил добиться от государства компенсации
за незаконно конфискованное имущество родителя. Сподвиг
его на это пример другого старика — В. Андреева, который
первым поднял этот вопрос. Мишуков счел делом своей
чести помочь обоим. Лично отстаивал в суде их права.
И отстоял. Первый получил 10, второй — 7 тыс. руб.
При нищих пенсиях не то что каждая тысяча, каждая сотня
на вес золота.

Хранительница местного музея
просила помочь в оформлении стендов. Ей удалось собрать
много старинной деревянной утвари («Некоторые экземпляры
уникальны!»). И это понятно: село ведь очень
старое, в августе ему исполнится 330 лет. Но вот оформление
экспонатов задерживается. Того нет, сего нет… Художника
нет. К тому же некоторые, совсем уж древние образцы
надо реставрировать.

— К августу можем не успеть, — поосторожничала музейная
хозяйка.

— Успеем, — заверил ее Мишуков. — Будет у тебя и
художник, и столяр.

Больше всего меня поразило, что люди ему верили беспрекословно.
В наше-то время вранья, пустословия и личной безответственности…
За глаза говорили о нем: наш не такой. Раз Василий Матвеевич
пообещал — значит сделает. Это знают все.

— А если чего не может сделать?

— Так он того и не обещает.

Последней в маленький клубный кабинетик вошла Э. Исламова.
Росточком маленькая, но напористая, энергичная. Мать
троих детей. Последнего родила полтора месяца назад,
а зарегистрировать его не может. Дорога до Иркутска
и обратно стоит 300 руб. Это если ехать одной. А ехать
надо вдвоем с мужем Ю. Банеевым. Живут они в гражданском
браке, т.е. без регистрации, и записать ребенка на фамилию
отца без его личного присутствия по закону нельзя. Значит,
потребуется 600 руб.

— Где я их возьму? — вопрошала молодая мама. — Не
работаю. Муж не работает. Живем у его родителей на ихнюю
пенсию. Перебиваемся случайными заработками.

— Что-нибудь, Эльмира, придумаем… Перестань плакать…

— Василий Матвеевич, а мужу какая-нибудь работа найдется?
— взбодрилась женщина. — В лесхозе или где еще.
Говорят, администрация хочет создать рыболовецкую артель.
Муж на любую работу согласен.

Кажется, за 30 лет, что мы знакомы, я впервые услышал,
как Мишуков, выйдя из клуба, матерно выругался.

— Понимаешь, — объяснял он на обратном пути в Малую
Голоустную, — с этого года (поскольку нет сельсовета)
людям, чтобы зарегистрировать брак, рождение ребенка,
оформить завещание или смерть, надо ехать в Иркутск.
Народ замотали. Кто это только там в Москве, в Госдуме,
напридумывал? А наши, в области, тоже хороши — все
продублировали без сомнения. Хоть бы малость побрыкались,
какой-то выход из ситуации поискали.

Потом стал рассказывать, как раньше в селах дома строили
— без всяких документов. О них никто тогда не думал
вовсе. А теперь пойди докажи, то это твой дом. Что тебе
его оставил в наследство отец или дед. Только через
суд. И опять людям отправляться в город. У Мишукова
есть служебная машина, ему съездить проще. Вот он и
мотается почти каждый день туда-сюда… Ходит
в Иркутске по судам, правдами и неправдами добывает
для жителей деньги на автобус, приглашает, когда удастся,
районных судей, нотариусов, работников БТИ на место.

Добывать деньги, конечно, самое трудное. Бюджета своего
ведь нет. Мишуков — всего лишь чиновник районной администрации.
Должность не выборная. У него даже сметы расходов на
самые неотложные социальные нужды (как это замысливалось
федеральными депутатами-новаторами) нет. То есть она
по закону должна быть, а на деле ее нет. Потому что
бюджетных денег в районе еле хватает только на зарплату
учителям и врачам. А на то, чтобы, скажем, малоимущим
купить дров, подсобить вдовам участников войны, инвалидам
приобрести лекарства, похоронить безродного, средств
уже нет.

Однако хитрый, тертый-перетертый Мишуков и тут почти
всегда находит выход из тупика. Его любимая фраза: «Безвыходных
положений не бывает. Надо шевелить мозгами». До нынешнего
года у него в заначке был свой банковский внебюджетный
счет. На вопрос, чьи деньги, отвечает с неизменной простотой:
«Спонсорские».

— Ты не думай, — говорит он, — что мы тут торгуем налево-направо
чем придется. Распродаем прибайкальскую землю богатеньким
под дачи из-под полы. Коммерческая деятельность сельской
администрации запрещена. А насчет купли-продажи земли
— дело вообще обстоит строго.

Но кое-что, не нарушая закон, ему все же удается провернуть
и пополнить пустую поселковую казну. В прошлом году
таким вот образом набирал 300 тысяч рублей. Дело это
чрезвычайно хлопотное, рисковое. Однако, если им не заниматься,
тогда надо сидеть в конторе и писать людям одни справки.
Трудно даже представить Мишукова в такой ситуации.

Новый бюджетный кодекс РФ, который сейчас вступил в силу,
запрещает муниципалам иметь внебюджетные счета. Голоустненский
счет в банке закрыли, а остатки денег (с прошлого года)
зачислили в районный бюджет.

— Теперь их оттуда не выходишь, — жалуется Мишуков.
— Но Эльмире я все равно помогу.

Однако и через неделю, и через полторы денег он не раздобыл.
Видно, и вправду ситуация с финансами в районе аховая.
Эльмира ждала-ждала, потом махнула на все рукой и, побегав
по селу, заняла-таки 300 рублей. Съездила в областной
центр одна, без мужа, записала ребенка временно на свою
фамилию. В графе, где отчество и отцовство, — прочерк.

А что ей было делать? Время поджимало. Без документа
не получишь пособия на рождение дитя и по уходу за ним,
как и детские.

— Дело-сделано: деньги у Эльмиры. Завтра отдаст селянам.
Достану потом и для мужа.

Он вообще большой патриот. И своего села, и своего
края, и своей страны. Однажды увидел, как иностранцы
с пристрастием снимают на видеокамеру «прелести» местного
кладбища. Неухоженные могилы, поваленную и сгнившую
изгородь, завалившиеся на бок кресты и бродивший между
ними скот. «Хотят опозорить Россию», — грустно заключил
Мишуков. Он хорошо знал, что в той же Германии, откуда,
туристы, память об усопших свята. Об отношении к
погосту судят в целом о народе.

Денег на новую кладбищенскую ограду ни у кого не было.
Тогда он, отчаявшись, поехал в Иркутск, выбил лимит
на заготовку энного количества леса в лесхозе за счет
санитарных рубок — «для сельской администрации». Право
вести лесозаготовки отдал одной проверенной коммерческой
фирме, а та, в свою очередь, обязалась построить кладбищенскую
ограду. И уже построила процентов на 80.

Не забыл он и вторую просьбу Э. Исламовой — помочь
мужу найти работу. Дело в том, что жители Прибайкалья
попали сегодня в сложную ситуацию. Старые производства
позакрывались, а новых, более экологичных, нет. Нет,
соответственно, и работы. Главный промышленный работодатель
— лесхоз. Однако всех желающих трудоустроить он не
может. Мишуков агитирует лесхозников: давайте будем
больше древесины перерабатывать на месте, а не продавать
кругляком. Это же так невыгодно! Теряются деньги. Теряются
рабочие места. Можно увеличить объемы лесопосадок и
охраны леса, организовать сбор дикороссов. Тогда найдется
местечко и мужу Эльмиры.

В Большом Голоустном он яростно пытается оживить туризм.
Составил целую программу. Собственно, отдыхающих и сегодня
на берегу Байкала немало. Приезжают не только из Иркутска,
Ангарска, Усолья, но и из других регионов страны. Даже
из соседних государств. Но отдых какой-то дикий. Не
организованный. Не дающий ни местным жителям, ни администрации
больших доходов. Тем более что ЛЭП, наконец, сюда провели.
Со светом — никаких проблем. Хотя совсем еще недавно,
в 1995—2000 гг., его включали из-за дороговизны горючки
на местных дизельных станциях 4 часа в сутки. Какой
уж там цивилизованный туризм при свечах.

Мы сидим с Мишуковым в его деревенском доме. В гостиной
одна стена от пола до потолка занята книгами. Их тут
более двух тысяч — хозяин собирал всю жизнь. Сам мастерил
и стеллажи из простых струганых досок. Он перелистывает
книги и вспоминает, как целых пять лет пробивал ЛЭП.
Писал в Иркутск и Москву, в областную администрацию
и Госдуму, в министерства и ведомства, в районный и
Конституционный суды, лично премьеру В. Черномырдину,
губернаторам Ю. Ножикову и Б. Говорину. Поднимал шум
в СМИ. Попросил учеников средней школы написать сочинение
на тему: «Что бы я хотел попросить у губернатора». Все
попросили ЛЭП, и письма были отправлены по назначению.

В конце концов то ли Мишуков всем надоел до чертиков,
то ли проблема окончательно «созрела», но в дело с невиданной
активностью включились первые лица района, области.
Нашлись и деньги — целых 56 млн. руб. Летом 2002 г.
ЛЭП пришла к голоустненцам. А Мишуков получил у чиновников
стойкое прозвище «возмутитель».

— Зачем тебе все это надо было? — риторически спрашиваю
его. — Ведь ты поначалу и главой-то округа не был.

Он вздернул седые кустистые брови, посмотрел на меня
удивленными, слегка помутневшими стариковскими глазами.
Вздохнул, как бы оправдываясь:

— Так ведь люди страдали… Я видел, что пробить вопрос
больше некому. Я был тогда самый опытный. Знал, как
добиваться…

Легли мы глубоко за полночь. А в семь утра он уже был
на ногах — торопился в город разбираться с очередной
жалобой сельчан. Дочь в соседнем доме тоже встала спозаранку
— подоить корову. Только и успела крикнуть через ограду:

— Папа, ты в Иркутск? Купи Рите «кириешки».

— Это такие маленькие соленые сухарики, — пояснил Мишуков.
— Младшая внучка, ей еще нет и трех, страшно их любит.
У меня еще три внучки и внук. Так что я уже пять раз
дед, — похвастался он.

Мишуков родом из центральной России. Там до сих пор
его младший брат. Зовет к себе насовсем. А старший смеется:

— Он, чудак, не понимает там, в степи, что значит жить
рядом с Байкалом. С Байкалом я уже не расстанусь. Я
без него не могу.