Вообще-то принято признаваться в любви к человеку.
А вот я хочу поделиться своими чувствами к городу,
прекрасней и мужественней которого, на мой взгляд,
нет на всем белом свете. Имя этому городу —
Ленинград. Да, не удивляйтесь, что я называю этот город,
как прежде. В этом имени лично для меня воплощена
его история: мужество, стойкость, та
внутренняя, духовная красота, которая делает судьбу
моего города не похожей на судьбы других городов
мира. Прекрасны его сады, его архитектура — эта
застывшая в камне музыка. Удивительны его музеи. Но
самое высокое — это его подвиг, совершенный в
Великую Отечественную войну. Теперь для новых
поколений та трагедия — глубокая история. Но
школьные и вузовские учебники не способны
передать атмосферу тех девятисот дней и ночей, в
течение которых мой город жил с удавкой голодной
смерти на шее. Сейчас есть ученые, считающие, что
Ленинград нужно было сделать «открытым городом»,
чтобы спасти всех тех, кто захоронен в братских
могилах Пискаревского кладбища, нашел последний
приют в водах Ладожского озера, умер прямо у станка,
не успев выполнить свою фронтовую норму. Я простая
женщина. Не берусь спорить. Я только хочу верить,
что те жертвы, которые принес Ленинград ради победы,
были и должны оставаться не напрасными.

А как резко тогда, летом сорок первого года, все
оборвалось! Я очень люблю летний Ленинград.
В июне он по-особенному светлый, зеленый, теплый. Я
помню то воскресенье, когда начался поединок
Ленинграда со смертью. Поначалу никто и не думал,
что смерть караулит тысячи его жителей. Моя семья
собиралась в то воскресенье на дачу, неподалеку от
станции Прибытково. Господи, какая дача? Военкомат
— вот куда сразу в воскресенье шли мужчины. Повестки
вместо билетов на дачные электрички — вот что стало
сразу же нормой жизни. Я помню, как мы, ребятишки,
враз повзрослели, хотя тогда, в июне сорок первого,
у нас еще были силы играть во дворе в войну и, конечно,
в играх легко побеждать фашистов. Не успели оглянуться, как
настоящая, жестокая война пришла в наши дворы. И
стало уже не до игр. Не помню сейчас точно, то ли 24
июня, то ли 25 Ленинград впервые бомбили. А потом
бомбежки, артобстрелы тоже вошли в нашу жизнь, мы
как-то привыкли к ним, научились существовать по их
«расписанию». А через месяц — полтора окраины
Ленинграда стали уже линией фронта. В сентябре,
почти одновременно с началом нового учебного года, началась
блокада города. Тот кусочек блокадного хлеба весом в
125 граммов. который полагался на «детскую»
карточку, стоит у меня перед глазами и по сей день.
Мне кажется, что я и сегодня ощущаю его горький
вкус, заманчивее которого, мне казалось, не могло
быть ничего на свете. Все это пережито, рубцами
осело на сердце и уже никогда не уйдет из моей
памяти. Как навсегда останется со мной тот день, 27
января 1944 года, когда блокада Ленинграда была
окончательно прорвана.

Вы знаете, чего я сейчас страшусь? Страшусь, что
этот день промелькнет в наших нынешних заботах
как-то незаметно. Ну скажет диктор по телевидению
или по радио несколько дежурных слов. Ну в газетах
что-то казенное напишут. А ведь тот день был для
оставшихся в живых ленинградцев рубежным — они
избежали смертного приговора. А ведь для тех, кто
отстоял этот прекрасный город на фронте, январский день
1944 года стал предтечей победного
майского дня спустя год. С того январского дня
минуло ровно 59 лет. Срок достаточный для того,
чтобы время приглушило голос минувшего. Только этого
как раз и не должно быть! Я хочу сейчас поздравить всех, кто был
причастен в подвигу моего любимого города —
блокадников, солдат Ленинградского, Волховского
фронтов, — с нашим общим торжественным, высоким
праздником. Со вторым днем рождения города,
прекрасней и мужественнее которого нет на земле.