Иркутская театральная жизнь бьет ключом. Нотным. Если не по
голове, то по ушам. Эту истину я вынесла после спектакля «Моцарт
и Сальери», поставленного Театром пилигримов в помещении
театра юного зрителя. Другие истины сразу не
открылись, хотя афиша манила вопросом «Что есть истина?»

Вопрос остался. Ответы пришлось искать после изрядной
порции цитрамона.

Первое ощущение от увиденного — все на сцене живут сами по
себе. Моцарт то ли танцует брейк, то ли разминается после
длительной отсидки за инструментом, хотя инструмент, этакая
кокетливая дудочка, болтается у него на груди. Он не зависть
вызывает, а сочувствие своей убогостью, и уж если есть за что
его травить, то только из сострадания, чтоб не мучился,
бедолага… Но это гуманное предположение сыграно не было.
Сальери то ли испытывает приступы падучей, то ли интеллект
публики, постоянно перескакивая с текста Пушкина на текст
вообще. Со сцены звучит то изрядно потрудившаяся пилорама, то
пневматический молот. Звучат, надо отдать им должное, истово, на
всю мощь современной электроники.

Возникало ощущение, что музыку просто взяли ту, которая
была готова для какого-то другого случая. Готовыми оказались
песнопения русских старообрядцев. А мог быть бурятский йохор. Но
это неважно: музыку все равно привязали бы к Моцарту, поскольку
он — народный. С шести лет завсегда в гуще, метался из одного
венского салона в другой, объехал почти все европейские столицы,
играл для коронованных особ «двадесяти язык»… словом,
народный артист Европы. Я подумала, что с таким же успехом
русских старообрядцев можно было приторочить и к Вивальди, и к
Бетховену, и к Эндрю Ллойд-Веберу, да вот, жаль, пьес о них
нет. Один Пушкин сподобился.

Кстати, Пушкин — «пузырь». По сравнению с Гоголем, правда.
Так заявил господин Сальери, очень хорошо знавший Александра
Сергеевича. Далее, в утешение присутствующим, выяснилось, что по
сравнению с автором пьесы все люди — пузыри. С этой истиной я
категорически не согласилась: будь сидящие в зале пузырями —
лопнули бы. Один звук чего только стоил! Маэстро Соколов решил,
очевидно, донести музыку до неизвестной могилы Моцарта на бывшей
окраине Вены. Чтобы порадовался благоверный католик своему
родству с русскими раскольниками…

Вообще, стремление сделать всех русскими с некоторых пор
становится навязчивой идеей Владимира Игоревича. Не так давно он
сделал русской Эдит Пиаф, для коей Россия и Кассиопея значили
примерно одно и то же. Теперь вот уже и Вольфганг Амадей
закрестился двумя перстами… Впрочем, в подобном стремлении
худрук Театра пилигримов не одинок и не оригинален. Двести лет
тому назад в России жил один бравый генерал, который утверждал,
что французский язык от русского произошел. Доказательства?
Извольте: ихнее слово «кабинет» на самом деле означает русское
«как бы и нет», а «республика» — «режь публику»…

Вот и резали публику незапамятным вечером в понедельник
истинами о Пушкине-пузыре, Моцарте — народном композиторе и
«Реквиеме» на пастушьих дудочках.

Единственной истиной, полезной для иркутян, поедающих
по неведению устрицы в неограниченном количестве, было
подробное наставление по приготовлению оных. А то ведь мы их
вареными с горлодером кушать изволим.

Может быть, подумалось, истина в отравленном вине? В
заздравной песне, с большим воодушевлением спетой Моцарту в
момент ядопития? В «Реквиеме», сыгранном на клистирных трубках, но
почему-то без кружек Эсмарха?

Если же отцы-творцы спектакля хотели сказать, что истины
вообще не существует, то проще и честнее было бы нарисовать
черный квадрат, как это некогда сделал Малевич, а не собирать
зал, брать за билеты деньги, а потом почти час нещадно лупцевать
саундом по ушам. Допускаю, что шумотерапия могла кому-то
прийтись и по вкусу.

О вкусах не спорят. Это особенно относится к последней
постановке «Моцарта и Сальери», поскольку вкуса тут никакого
явлено не было. Ни в замысле (которого, подозреваю, просто не
существовало), ни в пространственном решении (посредственная
компьютерная графика и тривиальная анимация в конце), ни в
трактовке образов (Моцарт был простодушен, а не придурковат).
Такой спектакль можно показывать где-нибудь в узком кругу,
друзьям и знакомым, принимающим все, но для публичного
исполнения слишком уж много неуважения к публике! Ну, с
французиком из Бордо (Парижа-Марселя-Лиона — неважно!) ситуация
понятна: отыграл два спектакля, гонорар получил — и отъехал на новую
родину менестрелей кушать устриц, о коих столь долго и смачно
толковал. А дальше — трава не расти. А уж вкусы иркутской
публики — тем паче. Но господа Соколов, Винокуров и Елесин? Вам
же людям в глаза смотреть. Каждый день. Можно, конечно,
исполнить песенку про зайцев: «А нам все равно! Пипл схавает
ОНО!» — но скверная пища (духовная в том числе) вызывает дурноту
и извергается вон. Не попасть бы в эту струю…

Так и подмывает сказать: не стоит, господа, публику
настолько презирать! Она в массе своей консерватории и
театральные училища не заканчивала, верно, но нормальным
человеческим чувством может отличить гармонию от какофонии, а
органичное существование в образе — от кривляния и фиглярства.
Пусть и не ведая при этом профессиональных терминов.

И вот это я рискну считать истиной.