Он может быть всяким, этот обычный рабочий день —
спокойным или напряженным, с операциями и без, с вполне
возможными ЧП (если вдруг привезут «срочного» больного),
но встречают его во всеоружии: врачи всегда, в любое
время готовы ко всему. Таков уж здесь порядок.
В общий ритуал входят сначала обязательные планерки
в отделениях, затем всех ответственных лиц собирает
у себя Алексей Иванович Медус, начальник госпиталя.

Но поступающие больные никак не минуют одну замечательную
женщину — Любовь Константиновну Сафонову, начальника
приемного отделения. Захожу, знакомлюсь. Строгое, но
приветливое лицо. В приемной тишина, чистота, строгий
уют врачебного учреждения. Тишина обманчива — в любой
момент, в любое время суток могут позвонить, вызвать
врача.

Любовь Константиновна — ветеран госпиталя, повидала
здесь всех и всякое, помнит многих начальников, врачей.
Жизнь не баловала ее: молодой девушкой моталась
по Иркутску в поисках заработка — надо было как-то
выживать. Работала курьером, разносила бумаги по мукомольным
предприятиям. Жалели девчонку. Иногда муки подбрасывали
кулек — тогда они с матерью пекли оладьи. В госпиталь
устроилась — считает, повезло. Потом был институт,
затем крохотные деревушки, где на сотни километров
один врач. Хорошую школу жизни прошла. И сейчас востребована
— никто ей на пенсионный возраст не намекает: человек
надежный, знает свое дело, в понуканиях не нуждается.
Сколько же людей прошло через ее руки, представить
даже трудно.

— Пока есть силы, желание, пока востребована
— буду работать. Огорчает меня, что много молодых
больных. Смотришь, парень вроде и послужить не успел,
а уже весь больной. Почки, печень, сердце… Думаю,
экология виновата, — говорит Любовь Константиновна.

В хирургическом отделении госпиталя в разное время побывало
много пострадавших, в том числе при чрезвычайных ситуациях.

Так было во время падения в Иркутске-II
самолета «Руслан».

Любовь Константиновна вспоминает еще одну авиакатастрофу
— падение красноярского самолета. Это было давно, в
1968 году, под Чуной. Медикам на месте аварии делать было
нечего — погибли все. Кроме одного солдатика срочной
службы. Парнишка был в туалете, и его изумленному взору
предстала страшная картина: самолет переломился пополам
и стал падать. Срочник, родившийся, очевидно, в рубашке,
приземлился на стог сена. Получил множество травм, однако
выжил. На него сбегались смотреть все — от врачей до
санитарок.

Вспоминает она и еще «чепешные» случаи — их было немало.
Но катастрофы — они наособицу. Нормальная жизнь — это
когда поступают «нормальные», обычные больные. Здесь,
в приемном отделении, они будут оформлены как надо,
здесь заведут историю болезни, определят отделение,
где больному лежать.

Вот эти-то минуты, когда его встретят внимательные,
добрые глаза Любови Константиновны, он и будет долго
вспоминать, уже выписавшись из госпиталя.

Как театр начинается с вешалки, так и госпиталь начинается
с приемного отделения. Хорошо начинается.

* * *

Если уж госпиталь начинается с приемного отделения,
то хирурги — точно с Гордеенка. Он тоже ветераном вправе
себя считать, хотя до 40 лет службы в госпитале, как у
Любови Константиновны, ему еще пахать и пахать. Он
ветеран не по годам, я бы сказал, а по духу, по опыту
и стилю службы. Человек строгий (а за внешней строгостью
прячется добрая улыбка), он производит удивительное
впечатление надежности, несуетности. И то сказать,
хирургия суеты не любит. Семья у них «медицинская»,
супруга работает (и тоже хирургом) в гинекологическом
отделении на улице Горького. Помотала армия по свету
изрядненько, «романтики дальних дорог» хватило с
лихвой. Учился в мединституте в Томске, потом Военная
академия (служить даже в Польше довелось), потом (с
1984 года) в Иркутске, вот в этом самом госпитале, ставшем,
без преувеличения, вторым родным домом. И не только ему…

… Мы долго говорили «за жизнь», «за хирургию» с
ведущим хирургом Федором Демидовичем, об армии, о
детях, об учителях, которых помнит до сих пор. Об особой
спайке и взаимопонимании, которые должны быть среди
врачей, хирургов, особенно во время
операции, где надо не бояться брать ответственность
на себя, не прятаться за чужую спину.

— Чем должен руководствоваться врач, готовя больного
к операции? — спрашиваю его.

— Добротой, — отвечает он неожиданно для меня, —
именно добрым отношением к человеку, любовью к нему…

Не скрою, не сразу дошел до меня смысл этих слов. Но
когда дошел, я понял, что этим все сказано. Абсолютно.

Нередко поступают в госпиталь с травмами при ДТП и т.п.
Но какая разница хирургу, от чего может погибнуть человек?
Главное — спасти его. И в этом случае они, хирурги,
вовсе не думая о такой глупости, как пресловутая «честь
мундира», могут обратиться в областную больницу, дойдут
до Григорьева, до Шапошника, до Дубинина. Не было случая,
чтобы те отказали…

Разговорились об армии, о том, что до обидного низко
ценится труд опытных врачей, хотя и побольше, чем
на «гражданке», но ведь не в этом дело.

— Армия стала больше болеть? — спрашиваю Федора Демидовича.

— И в прямом и в переносном смысле, — отвечает. —
Военврачей по определению готовят для работы в военно-полевых условиях.
Хирурги госпиталя могут выполнить любую операцию —
от нейрохирургической до полостной. У них нет узкой
специализации, которая присуща гражданским врачам. Часто
у медиков проходят сборы именно в поле. Задача — развернуть
госпиталь в условиях, максимально приближенных к боевым,
быть готовыми к работе при любых обстоятельствах. Впрочем,
жизнь такова, что жестокая действительность подчас способна
заменить военные сборы. Так было, когда в бурятском
городе Гусиноозерске в одной из воинских частей рванули
снаряды. Медики Иркутского госпиталя прибыли на место
трагедии одними из первых. И работы у них хватало. Оказывать
помощь пришлось не только солдатикам, обстрелянным осколками
своих же снарядов, но и местному населению.

Оказывать помощь человеку… Звучит просто и понятно.
Но вдумайтесь, многие ли из нас умеют это делать?
Или хотят?

Гордеенок и хочет, и может это делать. Низкий ему поклон.
Ему и его коллегам по столь сложному «цеху».