В возрасте 27 лет я наконец пришел работать в главную
газету Приангарья. На календаре был 1968 год. Но постучался
в заветную дверь намного раньше, еще в возрасте 17 лет,
приехав в Иркутск из глубинки. В стоптанных кирзовых
сапогах, подметая тротуар широченными штанами и крепко
держа в руках фанерный чемодан, обитый железными уголками,
прямо с вокзала отправился на ул. Карла Маркса, 13.

На дне чемодана лежали толстые тетради, которые выделили
мне в правлении колхоза, что располагался тогда в деревне
Уталай на юге Тулунского района. Моя мать была звеньевой
в овощеводческой бригаде, имела за плечами всего три
класса церковно-приходской школы, и я вел за нее учет
работающих в поле женщин. Сэкономив каким-то чудом часть
этих тетрадей, писал по вечерам при свете керосиновой
лампы стихи и рассказы. Все это «богатство» предъявил
в «Восточке», как пропуск. Солидные, умные мужики, читая,
рыдали от смеха и удивлялись моей наивности и дерзости.

— Тебе где в деревне работать приходилось? — наконец
спросил старший из них, зав. отделом информации, сатирик
и фельетонист В. Маккавеев.

— Да везде!

И я поведал, как в 13-14 лет уже заготавливал в лесу
дрова, косил, сеял и пахал — жизнь без отца быстро
всему научила. Тем более что денег на селе после войны
не платили, выживали за счет своего огорода и подворья.
Деревенские пацаны умели водить трактор, комбайн. Ну,
а про лошадей и говорить не приходилось — это была
тогда наша главная тягловая сила.

В «Восточку» меня, конечно, не взяли, объяснили: нет
опыта газетчика. Но ровно через десять лет пригласили.
Пригласили зав. отделом промышленности Л. Лифшиц и
редактор Е. Яковлева — сразу же после окончания заочно
ИГУ. К тому времени я успел поработать грузчиком, слесарем,
воспитателем, экономистом, редактором многотиражной
газеты «Металлист» на заводе тяжелого машиностроения.

Как выходцу из деревни, мне поручили освещать серьезную
тему — резервы подсобных хозяйств в промышленности.
Дело в том, что многие крупные предприятия заводили
свои коровники, свинофермы. Самые продвинутые (на ТЭЦ
и ГЭС) в искусственных водоемах выращивали рыбу. Мясо,
молоко, мед продавали своим рабочим по невысокой цене.
Так и решали в отдельно взятом трудовом коллективе
продовольственную задачу, поскольку в масштабах государства
ее решить полностью никак не удавалось.

Вели мы, журналисты-промышленники, десятки и других горячих
тем. Но только на голом производстве старались не зацикливаться.
Молодые сотрудники отдела — Э. Дроздов, Л. Давыдов,
О. Борисов, Ю. Багаев, И. Калиниченко — всегда старались
из поездок привезти что-нибудь «для души», заводное,
под рубрику «Из репортерского блокнота». Это были встречи
с интересными людьми, рассказы о необычных рабочих профессиях,
о человеческих увлечениях и даже первозданных природных
уголках на карте области.

Сейчас много пишут и говорят об идеологическом давлении,
диктате на журналистов со стороны партии в те годы.
Давление, конечно, было. Но мы очень быстро научились
его обходить. Составляли пространные планы для обкома
КПСС на месяц, квартал, а то и более. Однако темы-то
искали сами. И куда ехать, о ком писать, тоже решали
сами. В сущности, серьезным, ответственным журналистам
по большому счету работать не мешал никто. И это было
для нас поистине золотое время творчества. Мы горели,
как свечи…

Правда, этому сильно порой мешали так называемые «авторские»
материалы, когда мы писали статьи и заметки, а подписи
ставили под ними не свои, а какого-нибудь передовика
— рабочего, инженера, директора. Партия строго следила,
чтобы в печати тон задавали читатели. Самое смешное
заключалось в том, что никакие передовики в газету не
писали, это мы имитировали их активность. Столь откровенная
показуха была мне не по душе, но приходилось терпеть
— против лома не попрешь, так работали тогда все советские
газеты.

Мы делали «авторские» статьи с неохотой, потому что
такое «творчество» обезличивало журналиста, унижало
его и не оплачивалось. По законам тогдашней бухгалтерской
дисциплины гонорар получал тот, чья подпись стояла под
материалом. Тот же, кто писал, мог рассчитывать лишь
на небольшое, чисто символическое вознаграждение. И
то не всегда.

Надо сказать, что в «Восточке» в разные годы многие
серьезно «баловались» писательством. Кто-то кропал стихи,
кто-то повесть или рассказ, а кто-то замахивался даже
на роман. Из редакции ушли в большую прозу В. Козловский,
Ю. Скоп, В. Шугаев, В. Соколов.

Впечатлений, фактов, событий было так много, они были
так значимы, что не вмещались на газетную полосу, и
мы потом свои очерки «развертывали», печатали в толстых
журналах Иркутска и Москвы. Один очерк у меня перерос
даже в документальную повесть «Таежный Архимед» — о
молодом сборщике живицы (сосновая смола) Н. Брезицком
из Тайшетского района. Я жил у него в тайге две недели.
Вставал в четыре утра и дотемна собирал с ним живицу.
Вечерами мы вели долгие беседы «за жизнь» в старом бараке,
удаленном от поселка Полинчет на десяток километров.

Крепко в итоге подружились. Я подарил Н. Брезицкому
свою книгу о нем же самом, и, приезжая в Иркутск, он
всегда заходил в редакцию. В отделе его хорошо знали
и любили.

Бывало, после публикаций о передовых рабочих или руководителях
им давали высокие государственные награды и звания.
Кое-что иногда доставалось и нам, газетчикам: кому
— медаль, кому — грамота. Делали ведь мы со страной
общее дело. Партия хоть на нас и давила, но все-таки
не забывала отметить заслуги.

Правда, забота эта иногда доходила до абсурда. Как-то
я принес и положил на подпись редактору В. Никольскому
(он сменил на этом посту Е. Яковлеву) материал о стиле
и методах работы директора В. Мишукова, который руководил
тогда передовым Новочунским леспромхозом. Через несколько
дней редактор сказал:

— Хорошо написал. Нет только главного.

— Чего еще? — насторожился я.

— Не показана роль партийной организации леспромхоза.
Он что, твой Мишуков, сам вывел предприятие в лучшие?
Без партии?

Выходило, как в той частушке, что гуляла по стране
в пору правления генсека Л.И. Брежнева:

Если женщина красива

Да еще и горяча,

В этом личная заслуга

Леонида Ильича.

Никакой абсолютно «заслуги» местной коммунистической
ячейки я не увидел, а потому начал убеждать редактора:
Мишуков действительно талант, блестящий организатор…

— Ты что? — перебил В. Никольский. — Белены объелся?
У нас же партийная газета. Хочешь, чтобы меня за твой
материал в обком вызвали «на ковер»?

— Да не хочу я этого…

— Тогда не упрямься. Вставь пару абзацев о роли парторганизации.
Иначе не подпишу.

Вечером позвонил в Новочунку. Мудрый Василий Матвеевич
все понял.

Мы наскребли абзацы о том, как директор выполнил строгий
наказ местных коммунистов «выйти в передовые».

Почти за два десятилетия, что провел в стенах «Восточки»,
работать пришлось с пятью заведующими. По профессионализму,
характеру они были людьми абсолютно разными. Самые доверительные
отношения сложились с Р. Вайнером. Невысокий, лысоватый,
с виду тихий, мягкий, он тем не менее обладал стальным
характером, умел постоять и за себя, и за отдел, и за
своих сотрудников.

Р. Вайнер много писал и сам. Он пришел в отдел из собкоров,
приехал из Ангарска. Низко склонялся над столом, потому
что был близорук, разворачивал стопку бумаги под углом
чуть ли не в сорок пять градусов и строчил… левой
рукой. Левшой от рождения наш заведующий не был. Просто
в войну, в первый же день знаменитого контрнаступления
под Сталинградом, его ранило в правую руку и писать
ею он уже не смог. Научился левой. Одному богу да самому
Р. Вайнеру известно, чего это ему стоило.

В общем-то спасся он на войне чудом, а потому и ценил
жизнь. Был трогательно внимателен к жене и детям, к
молодым ребятам из отдела. Ну, а больше всего, кажется,
ценил «Восточку» — ведь в ней он обрел вторую жизнь,
вторую профессию. Свою газету Р. Вайнер боготворил,
и когда умер, родные поставили ему необычный памятник:
на мраморную плиту врезано название газеты, которой
он служил — «Восточно-Сибирская правда».

Дети своего времени, своей эпохи, мы, журналисты, верили
тогда и с гордостью рассказывали читателям «Восточки»,
что строящийся на Байкале целлюлозно-бумажный комбинат
позарез необходим стране, что возводимые на Ангаре гидростанции
дадут нам сказочно дешевую электроэнергию, что монтируемые
в Черемхове и Тулуне крупнейшие вскрышные экскаваторы
резко увеличат добычу угля, а ИркАЗ и БрАЗ завалят всех
первоклассным алюминием.

И только спустя десятилетия, когда и «железный занавес»
рухнул, и вся информация открылась, мы с грустью узнали:
БЦБК губит священное море, необходимости в его строительстве
вообще не было никакой, ГЭС затопили такое огромное
количество населенных пунктов и столько лучших пахотных
земель, что иностранцы, узнав об этих умопомрачительных
цифрах, содрогаются и не понимают нашей «выгоды». Волны
продолжают подмывать берега водохранилища по сей день,
отнимая все новые и новые гектары. Алюминщики страшно
портят экологию, а вскрышные экскаваторы наши, как
и золотодобывающая драга-гигант, не так уж и эффективны.
Скорее, даже наоборот.

Все это так. Однако когда я еду сегодня в Иркутске мимо
некогда процветающих заводов и фабрик, о которых мы
писали едва ли не в каждом номере, которые составляли
славу и гордость Приангарья и в цехах которых торгуют
теперь джинсами и селедкой, то становится еще грустнее.
У нас всегда так: ничего еще толком не создав нового,
мы разрушили то, что было.