Медикам хорошо известен этот термин. Не вдаваясь в профессиональные
подробности, подберу схожее по смыслу слово: омертвление.
Омертвление любого органа грозит физической смертью.
«Омертвление» же чувств ничем не угрожает тому, кто им
страдает. Все больше в редакционной почте жалоб на некроз души
нашей практической медицины. Конечно, каждый случай,
рассказанный то с обидой, то с недоумением, — наособицу.
Кому-то отказали в анестезии при удалении зуба; мол,
ты на казенном коште, тебе и так сойдет. Кто-то, как
Михаил Михайлович Моторный, чье письмо под рубрикой «Больно»
опубликовано на этой полосе, протолкался в узких коридорах
«своей» поликлиники восемь часов из-за никчемной малости:
ему нужно было продублировать рецепт. И несть числа
подобным маленьким драмам, почти ежечасно разыгрывающимся
в тусклых стенах лечебных учреждений, но редко выплескивающимся
на яркую сцену публичных обсуждений. Полагаю, это происходит
потому, что к ним все привыкли, сжились с ними, как сживается
хроник с причудами и капризами своего недуга.

А может, и нет никакой хвори у нашего здравоохранения?
Может, все эти упреки в безучастности, в подчеркнутой
отстраненности врачевателя от пациента —
не что иное, как сентиментальные всхлипы по сотворенному
нашим сознанием мифу об идеальном человеке в белом халате?
Реалии же таковы: жестокий век — жесткие, чуждые
эмоций правила игры. В конце концов, врач обязан ТОЛЬКО лечить.
За СОЧУВСТВИЕ деньги платят не ему, а, скажем, социальному
работнику или еще кому, чье казенное предназначение
— быть утешителем в тяжелых обстоятельствах. Разве в таком
раскладе нет своей правды? Разве, становясь пациентом и оказываясь
в силу необходимости на бесконечном конвейере боли,
движущемся перед врачом, мы можем претендовать на что-то
большее, чем его отточенный практикой опыт и знания?

Однозначно на каверзный сей, щекотливый вопрос не ответить.
Но ведь не только о врачах как о специалистах с высшим
специальным образованием речь. Медик — понятие куда
более общее и значимое. И врачевание — ремесло, своим неизбежным
касанием к чужому страданию поднимающееся над
любым другим видом человеческой деятельности. Здесь совсем иное
соотношение обязательности и, скажем так, одолжения. Например,
в реанимационном отделении больной приходит в себя и
просит у дежурной сестры глоток воды. Слышит в ответ:
вам родственники ничего попить не оставили. Или после дорожной
аварии опасная травма надолго приковывает пациента к
больничной койке. Самое страшное для него время — ночь, когда
кричи не кричи — никого не дозовешься;
обыкновенного звонка у кровати в палате, где лежат «обязательно
застрахованные», нет. Из подобных фактов буквально соткана
наша действительность.

Общее мнение: все несчастья практической медицины —
от ее беспроглядной
бедности. С этим трудно поспорить. И потому легко оправдать нарушение
этических норм, определяющих профессионализм медика любого
ранга и любой должности. Кстати, «ОМС», прописанное здравоохранению
как панацея от всех бед, оказалось пустышкой. Ибо трудно
сказать, есть ли вообще что-либо унизительней обстоятельств,
в которые ставит любого из нас обязательное медицинское
страхование, отказывая в праве на выбор врача, строго
дозируя каждую каплю обезболивающего, но принуждая идти
в больницу со своими лекарствами, при этом абсолютно
не ограждая от хамства или безразличия!

… Михаил Михайлович Моторный пришел в себя от шока,
полученного в «родной» поликлинике. Может быть, через
месяц, когда подкатит пора вновь дублировать жизненно
необходимый рецепт, ему повезет больше…