(Продолжение. Начало в NN204, 209, 214)

— Опытный авиационный завод в поселке Иваньково сворачивал свою
деятельность. В 1948 году немцы получили последнее задание, и моя
работа здесь тоже стала подходить к концу. Меня направили в Смоленск
— там очень нужны были люди. В Смоленск из Калинина я перевелся с
повышением — на должность начальника Второго (контрразведывательного)
отдела. А через год стал заместителем начальника управления. В
деятельность, проводившуюся по выявлению пособников, карателей и
полицаев, включился сразу же. После окончания войны прошло три года.
Многое было сделано еще до меня, но работы все равно оставался
непочатый край.

Работу чекистам обеспечили немцы. Хозяйственных отношений,
установленных при Советской власти, оккупанты не нарушили. В
частности, не были распущены колхозы, большая часть продукции
которых отправлялась в рейх.

В каждой деревне назначался староста. Впрочем, далеко не все из них
были подонками, «лизавшими сапоги» новой власти.

В назначенное время староста являлся к волостному старшине, получал
задание на производство продуктов и, кроме того, обязан был
представить список коммунистов, «неблагонадежных», подозреваемых в
связях с партизанами. По мере того, как списки заполнялись, объявлялась
«операция». Всех, кто в эти списки угодил, расстреливали, а затем
закапывали во рвах. «Только при мне, — вспоминает Александр Петрович,
— были вскрыты две такие ямы с трупами и еще три — до того, как я
приехал в Смоленскую область».

— На самом деле, — продолжает Нестеров, — полицейских в отдельных
районах было не так уж много. И если бы люди взялись за оружие, то без
труда всех бы их перестреляли. Но такого ни разу не случилось. Люди
терпели порядок, установленный оккупантами…

Александр Петрович считает, что особенностью Смоленской области
явилось то, что все волостные старшины, работавшие здесь на немцев,
были царскими офицерами. Существовала у них во время оккупации
такая организация — «Народно-трудовой союз» (НТС). Редактором ее
газеты «Посев» состоял некий Сергей Окалович. Он офицеров и
организовывал. В других местах такого количества белогвардейцев у
немцев не было…

— К сожалению для нас, — рассказывает Нестеров, — все эти деятели
успели уехать с немцами на Запад. Что только не делали, чтобы выманить
оттуда хоть кого-нибудь из них, но ничего не вышло: так никто на наши
хитрости и не клюнул…

Полковник Нестеров вспоминает, что начальником смоленской полиции
служил человек по имени Николай Алферчик. Зверь был страшный.
Всегда ходил с нагайкой, запросто мог запороть попавшегося под
горячую руку человека…

— В одной из тюрем, — продолжает свой рассказ Александр Петрович, —
мы нашли его бывшего подчиненного. Тот уже отбывал свои пятнадцать
лет. Перевели полицая к себе в Смоленск и начали с ним работать:
подсаживали в камеры «внутрикамерным агентом». Человек изменился
буквально на глазах! Так рьяно выколачивал признания из своих
сокамерников, что мы стали бояться, как бы он не выдал нас самих.
Избивал бывших «товарищей по оружию». Самое интересное, что ничего
при этом он не выигрывал, досрочного освобождения мы ему не обещали.
Но наш агент так вошел в роль, так слился со своим образом
«разоблачителя», что это стало для него необходимостью. У нас даже
появлялись подозрения, что он привирает, приукрашивает показания
своих «подопечных». Мы проверяли, подсаживали в камеру третьего. Но
вся информация подтверждалась, лжи не было…

В те времена Смоленская область была буквально наводнена бывшими
полицейскими, агентами германской разведки и т.д. К тому же, когда
немцы взяли Смоленск, они решили, что войне конец и Москва будет
скоро взята, поэтому стали распускать по домам «благонадежных»
пленных красноармейцев. Многие из них осели в области и стали основой
для формирования карательных отрядов.

— Этих «немцев», — рассказывает полковник Нестеров, — к нам в
управление привозили машинами. Допрашивали их днем и ночью. На
оккупантов работали очень многие, поэтому сажать можно было
буквально все местное население. Поэтому каждое дело велось очень
честно, а своей задачей мы считали не ужесточение, а смягчение
наказания. Проблема заключалась еще и в том, что очень часто предатели
меняли фамилию, так что доказать преступление нередко оказывалось
достаточно трудно.

— Моим начальником, — вспоминает Александр Петрович, — тогда состоял
Константин Сидорович Волошенко. У нас с ним на два кабинета была
одна приемная и общая бытовка, в которой вместе пили чай. Захожу к
нему как-то рано утром: «Ну что, Константин Сидорович, пора
заканчивать, поехали?». Он вытаскивает из кармана таблетку, глотает ее и
говорит: «Ты езжай, а я еще поработаю». И так — много раз. А после
бессонной ночи он ловил рыбу на Днепре. Вот такой железный был
человек…

Независимо от того, во сколько заканчивался рабочий день, начинался он
всегда своевременно, в 9.00. Тем не менее у чекистов был большой
обеденный перерыв — 3 часа, чтобы выспаться. Нестеров вспоминает:
«Приеду я вот так домой, поворочаюсь с боку на бок, пойму, что заснуть
не получится, да и плюну на все, опять иду на работу. Ни разу в обед не
удалось поспать».

— В то время наше управление разоблачило многих бывших карателей, —
рассказывает Александр Петрович. — На каждого из них, даже на тех, кто
ускользнул от правосудия, составлялась подробнейшая карта. Затем она
отсылалась в столицу. В Москве эти карты собирали со всего Союза,
сортировали, тиражировали и потом рассылали по областям.

Когда Нестеров уже служил в Иркутске, ему довелось работать с этими
картотеками. Назывались они «алфавитными книгами». Он рассказывает:

— Искали здесь тех, кто ушел от нашего ведомства в других областях, —
тогда ведь была очень сильная миграция населения. За 13,5 года, которые я
проработал в Иркутском управлении, таких бывших карателей нашли с
целый взвод.

Чекисты их только искали и затем сообщали в тот орган госбезопасности,
по которому они проходили. А те уже посылали уполномоченного с ордером
на арест. Но эти мерзавцы часто меняли фамилию, жили по чужим
документам. Найти таких было не просто…

(Продолжение следует).