Не дачник, не случайный летний гость, я писал здесь
подолгу в любой сезон, в любую погоду. И вместе с этим
берегом мерз в пору ледяного безмолвия и пронизывающего
хиуса, вместе радовался весеннему теплу, приходящему
всегда с таким запозданием, вместе переживал нескончаемые
дожди и грозящие концом света кромешные туманы — как
же он не станет родным?

Бывает, сидишь над Байкалом — паденка-метлячок перед
ликом вечности, — замрешь, весь зрение и слух, и твердишь
про себя, как молитву:

— Продлитесь, годы мои, продлитесь. Чтобы я мог долго-долго —
и на рассвете, и в полдень, и на закате — видеть эту
нерукотворную, непреходящую красоту».

В этих словах весь он, известный сибирский писатель
Владимир Жемчужников. Звучащие как откровение, как
признание в любви к природе, чуду, сотворенному ею,
они, эти слова, предваряют одну из его последних книг,
в которую он, по его собственным словам, вложил свою
душу, всего себя. Эта книга — своеобразная художественная
летопись, повествующая о драме Байкала, вобравшая в
себя «свидетельства очевидца», наблюдения и размышления
многих и многих лет. Каждая страница «Байкальской истории»,
а именно так Жемчужников назвал свою очередную и, надо
думать, не последнюю книгу, отмечена интонацией автора
— искренней и доверительной. Впрочем, те, кто следит
за творчеством писателя, знаком с его прозаическими
произведениями, согласятся со мной — повести Владимира
Жемчужникова написаны легко и проникновенно. И он, безусловно,
прав, когда на мой вопрос, что привело его к писательству,
ответил, что дело вовсе не в том, какие дороги мы выбираем
— и О’Генри это хорошо показал, — а в том, что и насколько
успешно мы совершаем на этих дорогах, что придает сил
для достижения цели. Не случайно тема взаимоотношения
человека и природы, тема экологии Байкала, осознание
необходимости отстаивать, бороться за чистоту озера-моря
предопределила пристрастия прозаика. Впрочем, не менее
значимой он считает проблему спасения экологии души
человеческой — посмотрите, что происходит в обществе,
как сместились понятия добра и зла, насколько обесценились
такие понятия, как совесть, долг, доброта…

У Жемчужникова я побывал в один из последних дней сентября,
чтобы хоть и с запозданием, но поздравить Владимира
Борисовича с не совсем обычным днем рождения: 65 годочков
отстучало, отшумело. Мы встретились как старые добрые
знакомые, в каком-то смысле единомышленники. Когда-то
для меня он был безотказным «верняком» — уверен, в этом
он со мной согласится. Думаю, кто-то из читателей помнит
бурную окололитературную жизнь 80-х. Редкий книжный
магазин обходился без своего клуба книголюбов. Вот и
вашему покорному слуге довелось стоять у руля городского
клуба любителей книги «Современник», действовавшего
под крышей магазина подписных изданий. Тема экологии тогда
была одной из самых горячих, злободневных, как, собственно,
и сегодня. Помню, одно из заседаний мы решили посвятить
проблеме сохранения Байкала — в ту пору шли жаркие
баталии вокруг предполагаемого строительства трубопровода
для сброса грязных стоков БЦБК в Иркут. Кого из писательской
братии пригласить, да чтобы такого, кто сумеет расшевелить,
разговорить аудиторию? Конечно же Жемчужникова! Всем
нам импонировала его бескомпромиссность, знание предмета
разговора, неравнодушие. Он, конечно же, согласился,
и то, что он сказал тогда на заседании клуба, чуть позднее
увидело свет в одном из очерков «Дело о трубе»: «Общественность
должна выиграть, да вот не оказался бы в проигрыше Байкал,
если затянется дело с переносом комбината-отравителя. Труба,
как маленький участок большого фронта, еще не решает
всех байкальских проблем. Не иссякнут они и тогда, когда
будет изменен профиль ЦБК. Как известно, всего в регионе
насчитывается около 140 источников загрязнения».

Уже потом, спустя годы, Жемчужников напишет короткое
послесловие к очерку, помещенному в «Байкальской истории».
«… И прошло еще восемь лет, переменилась власть,
пришли новые демагоги и бюрократы — экологическое преступление
против человечества не пресекалось. И никому не было
дела до перепрофилирования БЦБК. Целлюлозный монстр
на Байкале продолжал свою губительную деятельность, —
к стыду и позору нашему перед всем миром».

Из досье: «Родился в Свердловской области, в Иркутск
приехал в 1961 году по окончании философского факультета
МГУ».

— Так ты, выходит, философ по образованию, как же так
случилось, что с этой дорожки ты свернул на журналистскую?
Мне больше знакома другая тенденция — неудавшиеся
журналисты не без успеха подвизаются именно на поприще
буквоедства, то бишь философии.

— Знаешь, одна сама мысль, что мне придется жевать
и пережевывать основы так называемой марксистско-ленинской
философии, забивать мозги студентов совершенно безжизненными,
мертвыми схемами и категориями, от которых мне самому
было ох как тошнехонько, — нет, на такое я пойти не
мог. Да ты вспомни — в те годы о русских философах
и мыслителях мы и слыхом не слыхивали — все они были
под запретом, забыты, философские же школы Запада и
Востока сплошь объявлялись реакционными… Вот я и решил
сменить профиль — выбрал для себя журналистскую стезю:
работал на областном телевидении, затем пришел в газету
«Советская молодежь», работал вместе с Вампиловым в
отделе комсомольской жизни, затем в секретариате, потом
стал заместителем редактора. Много лет работал в кинематографе
— написал более 20 сценариев к фильмам Восточно-Сибирской,
Свердловской студий, сотрудничал с московскими кинодокументалистами.
Тема фильмов — Сибирь, ее природа и, конечно, Байкал.
Исколесил весь юг Сибири — Хакасию, Туву, Бурятию,
Читинскую область. Кстати, являюсь членом двух творческих
союзов: писательского и кинематографистов…

Из досье: «Первые книги В. Жемчужникова «Осень на двоих»,
«Мужчина в доме», «Чистые кедрачи» были замечены критикой,
они получили положительную оценку в местной и центральной
прессе (заметим в скобках, в том числе и в газете «Правда»,
что само по себе являлось событием). Жемчужников —
автор одиннадцати книг художественной и документальной
прозы, три из которых изданы в Москве».

Думаю, здесь уместно привести цитату из статьи московского
критика Жанны Васильевой, где она анализирует книгу
«Нечаянный интерес», вышедшую в 1983 году. «Читая эту
неспешную прозу — то живописно солнечную, то откровенно
публицистическую, то сказово-разговорную, начинаешь
ощущать внутреннее напряжение текста. Не направление
сюжета, когда ждешь, что дальше, а напряжение загадки,
которую пытаешься разгадать. Безуспешно подступая с
разных сторон, но которую уже не можешь бросить».

Многие произведения прозаика посвящены проблеме «Человек,
цивилизация, природа», ставшей к началу XXI века глобальной,
жизненно важной для всего рода человеческого. «Без гармоничного
отношения к природе не может состояться гармоническая
личность» — вот мысль, которая пронизывает наиболее
известную читателям повесть «Белая лайка», выдержавшую
четыре издания. Виктор Астафьев в предисловии к книге,
изданной в «Современнике», дал такую оценку работе земляка
природолюба: «За каждой строкой и картиной слышно биение
растревоженного сердца умного и доброго писателя, который
в первых очерках и рассказах, изданных в Иркутске, проявил
себя как тонкий лирик и боевой публицист, не лишенный
чувства справедливой иронии и юмора».

Склонен согласиться с Владимиром Борисовичем в
оценке его собственных произведений, из которых он особо
выделяет «Байкальскую историю». Откровенно говоря, я
не припомню на книжном небосклоне Иркутска, да и Сибири
в целом, столь масштабного художественно-публицистического
осмысления проблемы, являющейся для нас, сибиряков,
самой больной и кричащей — проблемы Байкала. Перед тем,
как писать эти строки, я еще раз перелистал своеобразную
экологическую летопись сибирского моря. Вновь встретился
со старыми знакомыми — экипажем «Доры» — мореходной
посудины, в составе которого автор отправился на север Байкала «считать
медведей», с озероведом Владимиром Пастуховым, жизнь
посвятившему изучению и спасению байкальской нерпы,
с экологами и рыбаками. Нельзя без волнения читать воспоминания
об Александре Вампилове, о совместных с ним вылазках
на природу, о том, последнем перед вечной разлукой
вечере на байкальском берегу…

— И все же, — возвращаюсь я к нашему разговору, —
какая из написанных тобою книг наиболее для тебя дорога?

— Конечно, самая трудная, — отвечает Владимир Борисович,
— «Белая лайка». Чтобы вжиться в материал, пришлось
заняться тяжеленным охотничьим трудом. Надо сказать,
до этого мне не приходилось подолгу ходить по тайге,
буреломам, вырос-то я на Урале. А здесь пришлось поработать
не только головой, но и ногами. Долго, трудно добывал
материал, долго писал. Давал читать куски Шугаеву, Гурулеву.
Их советы мне очень даже помогли.

— Нынешнее, можно сказать, безветрие в литературе,
затишье, что это, на твой взгляд, — следствие усталости,
апатии, потери ориентиров или чего-то еще? И с чем, по-твоему,
связано падение интереса к книге, чтению вообще?

— Да, это так. Книга перестала быть наипервейшей
ценностью. Сегодня, когда делячество и политиканство
вторглись во все сферы нашей жизни, известное высказывание
Горького: «Всем хорошим во мне я обязан книге» вызывает
в лучшем случае ироническую улыбку. Книга уходит из
наших домов, из нашего обихода. Печально, но факт. У
меня, кстати, есть послание к другу-писателю по
случаю заката Эпохи Литературы.

Не грусти, что уходит тепло,

Не жалей, что кончается лето.

Наше время уже истекло,

Наша песенка спета —

Вот о чем погорюй.

* * *

Что брезжит впереди,

за роковым пределом?

Нет-нет, не свет в конце туннеля.

Мерцает там,

в холодной звездной бездне

Тот свет.

— Ничего не скажешь, «веселые» стихи…

— Что поделаешь, такова жизнь. Нынче издать книгу,
особенно для начинающих авторов — подчас неразрешимая
проблема. И даже если книга выходит, я о тиражах даже
не говорю, то вряд ли дождешься какого-то отклика, квалифицированной
критики. Вот проблема! Будто бы и нет у нас филологического
факультета, знающих специалистов. Нередко книги выходят
без какой-либо редактуры. Конечно, народ сегодня пограмотнее,
чем, скажем, поколение писателей-фронтовиков, для которых
хороший редактор был этакой палочкой-выручалочкой.

Надо сказать, Иркутск издавна славился своей редакторской
школой. В Восточно-Сибирском издательстве работали асы
своего дела, и сегодня, хоть и с запозданием, хочу им
признаться в любви и сказать спасибо. Сколько нашей
пишущей братии обязаны им радостью встречи со своим изрядно
похорошевшим детищем.

«Что для человека важнее важного?» — этот вопрос задал
себе однажды Жемчужников и ответил: «Жить в ладу с природой
и совестью. Без этого не будет гармонии в душе, а, значит,
и в мире».

Всего несколько слов, а какая глубина. Вот я и думаю
— чем-чем, а этим своим богатством Байкал не с каждым
поделится!

P.S. После того, как я сфотографировал юбиляра, заметил
на рабочем столе рукописные странички. «Стихи?!» «Грешу
понемножку, — улыбнулся Владимир Борисович. — Хочешь
взглянуть?»

Полагаю, и нашим читателям будет небезынтересно ознакомиться
с еще одной гранью дарования Жемчужникова.