— Даниил Александрович, не кажется ли Вам, что сегодня очень многие
пожилые писатели, не в силах разобраться с вопросами современности,
уходят в далекую историю?

— Я не знаю, почему другие писатели уходят в историю, меня она
интересовала всегда. Я считаю ее вполне законным жанром. Ни какого
бегства или ухода я не вижу. Нормальный жанр, который всегда
существовал в русской литературе. Пушкин тоже уходил, да и прочие
писатели.

— Если вы не возражаете, мы перейдем к вашему последнему роману
«Вечера с Петром Великим», отмеченному, специальной премией
московской книжной ярмарки. Почему именно XVIII век, отчего опять Петр
Первый, о котором и без того много написано?

— Меня увлекла возможность показать Петра совсем иначе, чем его
показали до сих пор. Я увидел его по-другому. А именно,
как несостоявшегося ученого, необыкновенно любознательного человека. Это
единственный из известных мне правителей, кто был охоч до общения с
учеными людьми. Естественно, он много не понимал, не имея
соответствующего образования, но тем не менее он просиживал в Гринвиче
у телескопа с той же страстностью, с какой Левенгук сидел за
микроскопом. Эта страсть Петра к науке позволили мне увидеть его
немного иначе, чем это делали другие авторы. Думаю, не будь он царем,
то стал бы ученым.

В Петре Первом мне было интереснее всего добираться до непонимаемого.
До моего непонимания Петра. На мой
взгляд, это главное в писательской работе. Достоевский, например, не
понимал Раскольникова, не мог объяснить для себя его поступки.
Достевский называет человека — тайной. Раскрытие этой
тайны и есть задача любого писателя. Если я все понимаю и знаю,
то для чего тогда писать? Тут тайны нет и правды нет. А правда в том,
что человек еще нераскрытая тайна.

— Что больше всего привлекает вас в истории?

— Дух романа в жизни человека или человек как роман.

— И все-таки, опять роман, огромная четырехсотстраничная вещь.
Но почему роман, ведь он сегодня «не в моде» — не в романное время мы
живем, скорее, в эпоху малых жанров?

— Я вообще не понимаю такого рассуждения: большая книга — малая книга.
Есть интересная и неинтересная книга. Если произведение достаточно
интересное, там не чувствуется, большое оно или маленькое, а не
интересное, оно, конечно, может быстро наскучить. Появляются и сейчас
большие романы, тот же роман Маканина, и читаются с интересом всеми.
Так что, я думаю, размер не играет решающую роль. Или заграничные
романы — Эко, Маркеса — прекрасные большие романы, весь мир увлеченно
их читает.

— Будете ли вы и в дальнейшем обращаться к петровской эпохе?

— Нет! Теперь — нет.

— Вы делитесь своими планами на будущее?

— Нет, об этом я никогда не рассказываю, я человек суеверный.

— Мне трудно судить о писателях обеих столиц, но для провинциальных
авторов публикация своих произведений сегодня огромная, подчас
неразрешимая задача. Испытываете ли вы аналогичные трудности?

— Я думаю, что это нормально. Сейчас все писатели, и в Москве, и в
Питере встречают какие-то трудности, потому что спрос на литературу
упал и литературно-художественные журналы, для того, чтоб поддержать
тираж, должны печатать вещи, исходя из немножко других критериев чем
раньше, они должны привлекать читателя к себе. Поэтому, конечно,
требования к авторам другие, коммерческие, и не все выдерживают это.
Литературы сейчас выходит плохой, хорошей, разной, — гораздо больше,
чем раньше. Литературно-художественные журналы выходят, никто из них,
почти никто, не закрылся. Поэтому, печататься, конечно, можно, если
качественная вещь. Журналы все же, да и издательства, стали серьезной
литературы больше печатать. А трудности всегда были. Я думаю, что
талантливые вещи сегодня не лежат в столах. Раньше они лежали по
условиям цензуры, сейчас, если вещь достаточно талантлива, она находит
себе издателя, так или иначе. Другое дело, что талантливых вещей стало
гораздо меньше.

— Вы упомянули о толстых журналах. Как Вы считаете, выживут
они в ближайшие годы? Насколько мне известно, толстые литературные журналы
еще существуют только в России.

— Я думаю, выживут. А если нет — ничего не поделаешь, значит,
существование их не нужно. Да, толстые литературно-художественные
журналы это русская традиция. Поскольку мы уже входим в западную
жизнь, то, может, и у нас не будет толстых журналов, так постепенно
отомрут. Жалко, конечно, но ничего не поделаешь.

— Есть ли книги, к которым вы часто возвращаетесь? Из классики или
современных?

— Есть, но я перечитываю только отдельные отрывки, почти не читаю
произведений целиком. За исключением нескольких романов. Постоянно
перечитываю «Войну и мир». Но это потому, что в нем содержится много
историй. «Анну Каренину» я тоже перечитывал много раз…

— Что особенно привлекает Вас в этих романах?

— Это настоящие романы. В современных романах я мало что нахожу. Мне
кажется, что все остановилось в начале ХХ века, когда писали великие
классики. Я не читал ничего лучше них. Сегодня что-то другое, и я в
это не въезжаю.

— Как вы это объясняете?

— Мне кажется, что современные писатели слишком хорошо знают, что они
пишут. Раньше этого не знали, раньше просто писали. Наверное это
жестоко, но я все же скажу, что среди современных авторов почти нет
художников.

— И все-таки, кого-то же вы можете выделить в современном литературном
процессе?

— Вы знаете, я мало читаю современных писателей. Читаю какие-то вещи,
которые в свое время пропустил. Вот читаю сейчас «Человек без свойств»
Музиля. Но художественной литературы читаю мало. Так что я тут
ничего вам не подскажу.
Да и вообще художественная литература мешает писателю. Мне лично мешает. Я,
когда писал «Петра», ничего не читал из художественной литературы
исторического, чтоб не мешало. Другие писатели мешают быть самим собой.
Так что я почти не читаю. Не сказать, что совсем не читаю, мало очень,
редко. Вот прочел Улипскую. Пытался читать Пелевина, не смог,
— не интересно.

— В Публичной библиотеке Санкт-Петербурга я видел объявление о
предстоящей вашей встрече с читателями, посвященной обсуждению последней
книги. Это часть рекламной кампании издательства, выпустившего книгу?

— Нет, встречи устраивают сами библиотеки. Уже прошли встречи в
университете, в других библиотеках. Это практикуется и всегда
практиковалось. Когда выходит новая книга, и если она интересна
читателю, они просят устроить встречу. И на первых порах это интересно
писателю. Какие-то предъявляют претензии, или наоборот, что-то хвалят,
что-то отвергают. А потом уже ясно становится, что к чему, и жалко
время тратить. Но читателям самим интересно, автор как-то стимулирует
этот обмен, циркуляцию мысли. Им интересно обсудить книгу — это
здоровое, нормальное желание читателей.
А мнения читателей на первых порах интересно, — чтобы проверить себя.
А дальше… Какое мне в конце-концов дело до следующих и следующих
писательских аудиторий. Это вообще не дело писателя заниматься
встречами, — это уже немножко самореклама. А писатель должен сидеть за
столом и работать — писать. Не очень, между прочим, ориентируясь на
читательское мнение.