Наболевшая тема разговоров и выступлений на самых разных
уровнях — истощение наших возобновимых природных ресурсов.
Сибирь когда-то была богата лесом, рыбой и зверем.
Например,
до середины 20 века потребности города Иркутска в рыбе
почти полностью удовлетворялись местными уловами, в
том числе ангарским хариусом, ленком, тайменем и байкальским
омулем. А сейчас местная рыба стала труднодоступным
деликатесом, который могут позволить себе только рыбаки
и обеспеченные слои населения. А все остальные едят
селедку.

Причиной же сокращения рыбных запасов большинство считает
ухудшение условий обитания рыбы, в первую очередь из-за
загрязнения водоемов. Разумеется, доля истины в этом
есть — ведь главная река области уже давно превратилась
в цепь водохранилищ, промышленность и химизация хозяйства
также внесли свою лепту в отравление рек, как и практиковавшийся
в прошлом лесосплав. Но в подавляющем большинстве наших
водоемов качество воды достаточно высокое, и свидетельство
тому — рыба. Ведь хариус и ленок, которые живут только
в чистой, богатой кислородом воде, обитают не только
в дальних таежных углах, а практически повсеместно,
в том числе в Ангаре в черте города Иркутска. Лодки
с рыбаками на Ангаре — обычная деталь городского ландшафта.
Правда, по свидетельствам тех же рыбаков, в недалеком
прошлом рыба ловилась проще и было ее куда больше. Условия
же ее обитания в обозримый период времени в худшую сторону
не менялись. Скорее наоборот, из-за спада промышленного
производства они даже несколько улучшились. Следовательно,
причина сокращения рыбных запасов не в качестве воды,
а в людях, которые ловят рыбу.

Кажется, всем уже давно ясно, что природа — не бездонная
бочка, откуда каждый может брать, сколько ему надо.
На своей земле люди должны относиться к богатствам природы
по-хозяйски, чтобы не оставить после себя пустыню. Природу
у нас все очень любят. Но только теоретически. А когда
доходит до дела, то ситуация резко меняется — люди,
которые все знают и природу, якобы, любят, ведут себя
на своей земле, как на вражеской планете, где
жить не собираются. Пример этому — ежегодный запрет
на рыбалку в период нереста. Хариус и ленок идут в мелкие
реки, чтобы в чистой воде отметать икру и продолжить
свой род. А на этом пути становятся легкодоступными
и уязвимыми. Всенародная любовь к рыбным деликатесам
общеизвестна, и она намного сильнее, чем абстрактная
любовь к природе. Ведь икры хочется сейчас, а что будет
в гипотетическом будущем, и наступит ли оно — рыбаков
не колышет. Действует принцип — после нас хоть потоп.

Правда, лодки с рыбаками в черте города с Ангары на
период нереста исчезают. Зато на мелких нерестовых реках
наблюдается резкое увеличение рыбацкой активности. И
что характерно, каждый хищник считает, что имеет право
отвести душу и немного поймать. Ведь деды и отцы рыбачили.
Да и рыба вроде ничейная, создана Богом на потребу человека.

В далеком прошлом, когда численность людского населения
была низкой, весенняя рыбалка на состояние рыбных запасов
особо не влияла и была распространена повсеместно.
Потом ситуация изменилась не в пользу рыбы в частности,
и дикой природы вообще. В результате появилось природоохранное
законодательство. Первые запреты на рыбалку в нерестовый
период в России появились в виде традиций еще в XVII
веке, а, возможно, и раньше. Например, в бассейнах Волги
и Дона еще до Петра I в период нереста
службы в церквях, расположенных у рек, проходили без колокольного звона.

У нас же в Сибири вплоть до настоящего времени сохранились
традиции вседозволенности. Результат — налицо. В середине
XX века, по свидетельствам очевидцев, весной на реках
в Южном Прибайкалье сплавной сетью «на пару» за ночь
легко ловили 2-3 центнера отборного хариуса. В 70-е
годы стали ловить десятками килограммов, а сейчас улов
считают по количеству хвостов. Получается, что за последние
полвека рыбье поголовье сократилось в сотни раз и потенциальные
возможности водоемов не используются. За этот же период
значительно усовершенствовались методы рыбодобычи. На
смену самодельным дедовским снастям, таким, как сак
и трехстенка, с появлением резиновых костюмов, позволяющих
бродить по грудь в холодной воде, появились бредни,
а сейчас, когда все барахолки завалены дешевыми китайскими
сетями — рамки. Последнее слово «прогресса» в браконьерской
технике — так называемые электроудочки, которые уничтожают
в воде все живое. К счастью, повсеместного распространения
эти электроудочки еще не получили, но это только откладывает
агонию обитателей наших рек на какой-то срок.
Есть, конечно, в области заповедники, где нерест проходит
спокойно, но это капля в море. Есть также труднодоступные
реки, но их с каждым годом остается все меньше.

Большинство водоемов сейчас доступно, и поэтому состояние
рыбных запасов зависит только от людей. Если рыбалка
в нерест будет продолжаться, хариуса и ленка ожидает
участь тайменя.
Сейчас его южно-байкальская популяция уничтожена полностью,
ареал сократился повсеместно, а где таймень сохранился,
он стал настолько редок, что хоть в Красную книгу заноси.
Рек, обильных тайменем, у нас в области уже нет. Реальна
опасность полного уничтожения вида силами рыболовов.
Ведь в большинстве мест его былого обитания ни промышленности,
ни лесосплава не было.

А как сейчас соблюдается запрет на рыбалку, видно на
примере реки Ушаковки. Это первая река, впадающая ниже
плотины Иркутской ГЭС, и ее значение для Ангарской популяции
хариуса — громадно. Хариус идет на нерест, и его ловят
на всем протяжении реки — от устья до верховий. Ловят,
не таясь, даже днем. А кого бояться? Рыбинспекция малочисленна,
милиции — все равно, разве что студенты-охотоведы рейд
сделают, на время хапуг распугают. Та же картина на
Иркуте, Королоке, Большой Речке, Куде и т.д. На Ангаре
ниже города по ночам ревут лодочные моторы и стучат
по дну грузила сплавных сетей — рыбалка продолжается.
Особую тревогу вызывает то, что в будущем ситуация скорее
всего не изменится. К браконьерству у нас приучаются
с детства. Например, на Ушаковке в черте города уже
несколько десятилетий большинство браконьеров — подростки.
Рыбачить очень интересно, а незаконность этого дела
мальчишек только привлекает. Ведь кажется, что и риска
никакого нет — это взрослого дядю можно штрафом наказать,
но не школьника. В действительности риск есть и очень
немалый. Во-первых, необратимо деформируется сознание.
Малолетний нарушитель вряд ли вырастет законопослушным гражданином.
Полученный опыт безнравственного поведения
может сослужить ему очень плохую службу. Когда люди
с детства привыкают, что законы своей страны соблюдать
не стоит, то как жить в такой стране? Во-вторых, азарт
добытчика тянет мальчишек в холодную весеннюю воду и
держит там. Результаты этого проявятся позже в хронических
болезнях застуженных суставов и органов воспроизводства.
Хочется задать вопрос родителям мальчишек — а стоят
ли несколько хариусов такой цены?

Но пока рыба легко ловится, никто о будущем не думает.
Народ у нас смелый и инициативный, его запретами не
остановишь, штрафами и печальными перспективами не запугаешь,
а агитацией разве что насмешишь. Не смотря на то что
каждый, кто вышел на реку в нерест со снастями, сразу
становится браконьером-хапугой, наши рыбаки себя врагами
природы считать отказываются. Они просто «свое» берут,
как обычно. А природу и свою реку каждый любит больше,
чем вся инспекция рыбнадзора. Вот кончится нерест, и
они вновь станут законопослушными. В нерест противостояние
народа на реке и рыбинспекции — обычное дело. Но ведь
рыба-то в реке нужна в первую очередь самим рыбакам. Запрет
для того и существует, чтобы всю и сразу не поймали.
Ведь надеяться на сознательность и мудрость народа пока
нельзя. По отношению к родной природе сибиряки пока
еще дикари. По словам опытного рыбнадзоровца, если браконьеров
не распугивать, то они друг друга из-за хорошего места
убивать начнут, а отвадить их от реки так же сложно,
как голодных свиней от корыта.

Пора в конце концов понять, что запрет на рыбалку нужен
для нас самих. Эта земля наша, и продолжать обкрадывать
самих себя глупо. Рыбалка в нерест очень напоминает
притчу о мужике, который рубил сук под собой. В нашем
случае этот сук уже трещит. Надеяться не на кого —
если рыбу уничтожим, то нам ее никакой «Гринпис» не вернет.
Русский писатель Михаил Пришвин когда-то сказал: «…
Если в воде нет рыбы, я не поверю воде…».