На вокзальной платформе стайка мальчишек. Один «воробей»,
с особенно дерзкой мордашкой, пытается
прыгать по рельсу. Соскальзывает и хрипло смеется. Пацаны
передают по кругу обмусленный бычок, обмениваются матами.

— Вот оно, наше будущее, — с грустной иронией говорит
мне попутчик, как и я ожидающий поезда. — В школу не
ходим, питаемся чем Бог пошлет. Неизвестно еще, есть
ли крыша над головой. Давно в ментовку-то забирали, а? —
обращается он к акробату.

— Да я там был уже раз восемь! — бойко и не без вызова
отвечает малой. Лет ему никак не больше десяти. А уж
видать: бывалый…

Армия гаврошей в Чунском районе продолжает расти. Приют
для них всего один (хотя и очень хороший стараниями
коллектива во главе с директором Ниной Ивановной Мотайло).
Дефицит мест все время острый. Социальное «дно» выталкивает
на скользкую дорожку бродяжничества все больше и больше
детей. Как сообщила мне инспектор районно
по охране прав детства Ольга Халитова, под
опекой находятся 286 маленьких жителей района. При этом
лишь половина из них действительно не имеет родителей.
Вторая же половина «сиротствует» при живых матерях
и отцах. Поток материалов на лишение родительских прав,
поступающих на комиссию по делам несовершеннолетних,
не скудеет. В минувшем году таких дел было рассмотрено
25 в отношении 33 детей. В новом, 2002 году только за
январь направлено в суд уже 6 дел. В опустившихся семьях
дети подвергаются лишениям, постоянным стрессам, насилию
и даже реальной опасности для их здоровья и жизни. Меня
поразил один из показателей. В первом полугодии 2001-2002
учебного года из школ отчислены 37 учащихся из-за хронических
прогулов и, как формулирует протокол, » по социально-экономическим
показателям». Я не сразу поняла, что за этим стоит.
Это, оказывается, когда ребенку не в чем
идти на уроки! Таких «филиппков» оказалось 23. В районе
активно проводятся операции «Букварь» и «Антресоль»
по сбору оснащения и обмундирования бедных школьников.
И все же остается большое количество малышей, которых
не удается вырвать из когтей нищеты. Таким действительно
на улице часто бывает сытнее и спокойнее, чем дома.
Они сбиваются в ватаги беспризорной вольницы, где царят
свои непростые законы и бытует своеобразное суровое
братство. Если приспособиться, можно выжить какое-то
время. Правда, цена нередко оказывается дорогой.

Щемящую историю рассказала мне старший инспектор подразделения
по делам несовершеннолетних майор милиции Елена Никулина.

— Эта история не дает мне покоя, — признается она.
— Болит душа, что не уберегла я, не отстояла мальчишку.
Саша находился в ангарской школе-интернате N7. Мать
у него была лишена родительских прав. Еще где-то были
помещены сестренка и брат. Сашу почему-то не приняли
ребята в интернате. Постоянно избивали, издевались.
Трудно понять, почему. Он совсем не криминального нутра
был мальчик. Искренний, простодушный и очень добрый
по натуре. Рыжик такой, веснушки, как горошинки. Как
сейчас его вижу. Бегать он стал из интерната. Я его
несколько раз ловила, доставляла в приемник. Обязана
была доставлять, не имела права оставлять у матери,
лишенной родительских прав. Я писала в интернат, просила
разобраться, почему Саша не приживается. Ни одного ответа
не получила. В последний его побег он умудрился долго
не попадаться мне на глаза. Схоронился в какой-то подростковой
криминальной среде. Она ведь, среда эта, очень «добрая»,
умеет приютить обездоленную душу. И вот свершилось неминуемое:
пьянка, групповое разбойное нападение. Все, кроме Саши,
парнишки уже судимые. Но у них были какие-никакие семьи,
жилье, «приткнутость» к школам. И только он один —
уличный. И никаких шансов куда-нибудь его определить.
Интернат он сам отверг, а в приют берут только до шестнадцати.
Саше шестнадцать уже исполнилось. В итоге всех участников
преступления осудили условно, а Сашу отправили за решетку.
На пять лет. Это единственный раз за мою службу было,
когда я ревела. Сломали парнишке судьбу. А мать его
потом потерялась, в розыске была. Оттаяла где-то на
болоте. Труп нашли. Прибили, видно, по пьянке.

История, рассказанная Еленой Викторовной, потрясает. И, что самое
ужасное, своей (увы!) типичностью.

В Чуне я познакомилась с кандидатом на роль «крестного
сына-2». Символично, что он тоже Саша. С ним непоправимое
еще не случилось, хотя он и ходит по лезвию бритвы.
Поэтому я назову его фамилию: Саша Субот. Его еще можно
спасти. Каким чудом, я не знаю. Он рос в Бирюсинском
детдоме под Тайшетом. Бегал к матери в поселок Октябрьский,
потом в Тахтамай. Говорит, сильно били в Бирюсе. Мать,
несколько раз судимая, родительских прав лишена, образ
жизни соответственный. Саша не раз попадался на воровстве,
но был тогда «не субъектом», то есть по возрасту еще
не мог быть привлечен к уголовной ответственности.
Потом надолго исчез. Объявился в Чуне вновь неплохо
одетым, опрятным. Рассказал «легенду»: жил, мол, в Барнауле
на фазенде у нового русского, помогал по хозяйству,
приехал документы получать. Да вот заминка: документы
готовы, а прописаться некуда. Даже дом, где мать
жила у отчима, по пьяному делу сгорел. И сама она ночует
там, где пьет. Идти парню некуда. Когда мы виделись,
он был в больнице, готовился к выписке. Избили. Сотрясение
и швы на голове.

— Кто тебя, Саша?

— Да там, с кем я пил.

— А где ты жил, как приехал?

— Сначала у дядьки в Октябрьском. Но не долго. У него
семья большая и не работает никто. Я лишний. Потом так
перебивался… Где пил, там и жил. Там вот и тумаков
выхватил. Зато в больнице полежал. Здесь хорошо. Уютно.
Кормят.

— Тебе завтра швы снимут, а там и выпишут. Куда пойдешь?

— Ума не приложу. У каждого своя
жизнь. Мне вон дядька-то не хочет первичную прописку
дать. А как я без прописки в Барнаул поеду?
Получается, нет выхода.

Я и не знаю, что ответить щуплому подростку, каким он
выглядит в неполные восемнадцать лет. А что, если единственным
способом получить кров над головой станет для него зона,
как случилось с его рыженьким тезкой? Ведь сегодня
все обстоятельства для Саши складываются так, что просто
«грех» не совершить преступление. Не дай-то Бог.